Глава 1. Маша-флейтистка

Рождественская Вена сияла тысячами светильников. Огромные люстры торжественно висели над улицами, превращая их в парадные галереи, таинственно качались разноцветные гирлянды, вспыхивали бегущими огоньками неоновые рекламы. Легкий снежок задумчиво падал на тротуары и мостовые, пытаясь хоть немного прикрыть скучную серую плитку и щербатый булыжник. Если закрыть глаза, то невольно ожидаешь услышать бодрый цокот лошадиных копыт, поскрипывание каретных колес, понукания извозчиков, шорох бархатных платьев, стук деревянных сабо по мостовой.

Однако до меня доносились самые обычные звуки: шарканье ног многочисленных туристов, разноязыкая болтовня, велосипедные звонки, визг детей, заливистый девичий смех, перебиваемый юношеским баском — и ничего, услаждающего мой музыкальный слух.

До Рождества осталось три дня, туристы метались по магазинам, спешно покупали сувениры, шуршали нарядными упаковками, озабоченно заглядывали в свои списки, чтобы о чем-то не забыть. Коренные венцы неторопливо ходили по рождественским ярмаркам, рассматривали изделия ручной работы, тщательно выбирали подарки. В воздухе густо разливался запах мандаринов, шоколада, кофе и пряного глинтвейна с имбирным печеньем. Насыщенный праздником ломкий морозный воздух звал гулять, рассматривать богато украшенные витрины, грызть жареный миндаль и не работать.

Я и не работала. Мой маленький стрит-оркестрик распался через пять дней после приезда в Вену. Сначала у жены ударника Игоря неожиданно начались роды, и будущий счастливый отец немедленно уехал.

— Ребята, — сообщил бледный Игорек, — представляете, Дашка надумала рожать. Рановато, но, говорят, что родить нельзя погодить. Ребята, скоро я стану папой. Это страшно, как вы считаете?

Детной среди нас была только скрипачка Лидочка. Она глубокомысленно закатила глаза и выдала:

— Ребенок — это хорошо, но он постоянно какает. Тренируйся мыть мелкого под краном или разоряйся на влажные салфетки.

У Лидочки был сын пятилетнего возраста. Родила она его в семнадцать лет. Родила между двумя выпускными концертами, легко и без осложнений. Ребенка с радостью воспитывала Лидочкина мама, которая почему-то с самого начала Лидочкиной беременности считала будущего внука своим сыном.

Но несмотря на то, что ребенок Лидочки был полностью на попечении бабушки, Лидочка считала себя многоопытной матерью и велела:

— Игорек, дуй домой.

И наш ударник уехал. А мы стали играть без ударных.

Но судьба решила выкосить наш стрит-оркестр и ударником не ограничилась

Скрипачке Лидочк позвонила мама и рыдая, сообщила, что ее кладут в больницу, а внучка Ванечку не с кем оставить, не в интернат же отдавать малыша. Заливаясь слезами жалости к себе, Лидочка купила билет в Россию и улетела.

Я и виолончелист Ося стали играли вдвоем и даже имели успех, денежки в Осину шляпу текли ручейком.

Но вдруг Осю начала душить жаба, почему мы вдвоем должны оплачивать квартиру, которую нам сдали на четверых. И он заявил нашему менеджеру Людвигу, что тот должен снизить плату за аренду

— Я буду платить только за себя! — Орал Ося. — И Машка тоже!

Однако я понимала, что хозяин квартиры Людвиг, с легкостью найдет новых жильцов в свою квартиру в центре города. А мы с Осей останемся на улице и нам придется снимать жилье на окраине Вены. И добираться до центра на трех видах транспорта.

Однако, хитрый Ося приглядел себе другой оркестр. Он показательно хлопнул дверью ушел.

Осталась одна я, Маша, флейтистка. Один музыкант — это не оркестр, и я не могла использовать недешевое, с таким трудом полученное разрешение играть на улицах Вены. Я просто слонялась без дела, дожидаясь обратного рейса на родину.

К счастью, Людвиг не выгнал меня из квартиры, хотя мне одной сдавать двухкомнатные апартаменты в старом венском доме для него совсем невыгодно.

Конечно, он бы расстался со мной, но не успел.

Людвиг вдруг серьезно поругался со своей подружкой Агнес, и она укатила в Таиланд. Людвиг плакал и бегал по потолку, а я посоветовала ему срочно лететь за ней — мириться.

— Мария! — Сказал перед отъездом Людвиг. — Надеюсь, ты права и Агнес простит меня. Оставайся в квартире. поливай цветы и пожелай мне удачи.

— Удачи, Людвиг! — От души пожелала я.

Людвиг улетел, а я осталась одна в большой квартире и, чтобы развлечься, принялась благоустраивать свое временное жилье.

Нарядила небольшую искусственную елочку, обнаруженную в кладовке. Игрушек не нашла, поэтому пришлось прибегнуть к «умелым ручкам». Привязала веревочки к конфетам в разноцветных фантиках и повесила их на елку. Вырезала из пищевой фольги звездочки, разложила их на ветках вместе с орехами и маленькими мандаринками. У меня получилась настоящая крестьянская рождественская ель!

Поставила возле деревца деревянные ясли с Младенцем Христом и угощение: драже в шоколаде, апельсин и печенье. Достала несколько свечей, но зажигать их не стала, прогорят до Рождества, а денег на новые у меня нет. В кладовке у хозяйственного Людвига я отыскала чудесный электрический фонарь-олень. Олешек с золотыми рожками осветил мою елочку, конфеты и дождик засияли, повеяло настоящей сказкой.

Я встала на носочки, закружилась и запела «O Tannenbaum».

О ель моя, о ель моя,

Ты в зелень вся одета. Не только летом, в жаркий зной,

Но и под снежной пеленой,

О ель моя, о ель моя,

Ты в зелень вся одета.

Невесомой снежинкой я медленно и плавно кружилась, как на утреннике в детском саду, и с удивлением заметила, что боль, сжимавшая мое сердце колючим ободом, исчезла, сменилась ощущением праздника и чего-то сказочного, волшебного.

Может быть, я найду своего Щелкунчика?

«Маша и Щелкунчик! — хихикнула я. — Только Щелкунчика, пожалуйста, одного, без Крысиного Короля».

Включив ноутбук, я пробежалась по сайтам авиакомпаний, надеясь на внезапно выскочивший недорогой билет до Петербурга, заодно посмотрела остаток средств по кредитке и сильно огорчилась почти истаявшим средствам. Если бы не утекающие деньги, я бы не торопилась домой. В России меня никто не ждал. Бабушка два года назад умерла, родители погибли, когда мне было пять лет, а со своим парнем я недавно рассталась.

Глава 2. Кондитерская

Время мое текло размеренно и однообразно.

Вставала, умывалась. Готовила нехитрый завтрак: тосты, омлет варила в турке кофе. Мыла посуду и выходила на прогулку.

Почти весь день я бродила по рождественской Вене. А вечером возвращалась домой, отдергивала тяжелые шторы и ждала своего верного поклонника — черного хитроглазого ворона. Я назвала его — Карл. Карл точно парковался на подоконнике, стучал крепким клювом в окно и сообщал: «Кар-р! Я прилетел. Начинай концерт!»

Я доставала из чехла флейту и играла для своего единственного слушателя. Старалась играть хорошо, как на взаправдашнем концерте.

Ворон важно шествовал по подоконнику, поднимал лапу и низко кланялся.

«Кар-кар!» — восхищенно сообщал он.

Принимала карканье за аплодисменты, кланялась в ответ и радовалась, что хоть кому-то нужна. Доставала припасенное угощение и щедро рассыпала его на подоконнике.

Выбирая каждый день новый маршрут, я обошла всю Вену вдоль и поперек, забиралась в узкие переулки, выходила на кольцевую Рингштрассе, возвращалась на Кольмаркт и снова брела куда глаза глядят. Иногда я натыкалась на более удачливых коллег и долго стояла, слушая прекрасную музыку, без которой Вена, казалось, не проживет и часа.

Замерзнув, я устремлялась подальше от проторенных туристами троп и находила маленькую кондитерскую, коих в Вене великое множество.

Кофейня в Горбатом переулке приглянулась мне лукавым гномиком возле входа и цветущей на подоконнике «рождественской звездой» — ярко-красной пуансеттии. Внутри кондитерской восхитительно пахло свежей выпечкой и кофе. Повесив голубой пуховичокна стойку, я уселась за маленький круглый столик возле яркой пуансеттии, положила рядом флейту и приступила к самому приятному пункту в дневной программе: рассматривать в меню картинки с тортами, заранее жмурясь от удовольствия. Сколько лакомств, глаза разбегаются! Разнообразные десерты — вторая после музыки туристическая завлекалочка Вены.