– Ну, конечно, – тянет Бергман. – Я полистал фотки в твоем профиле в мессенджере после тыквенных посиделок. Яна, я все понял.

Судорожно перебираю в памяти, что там за фотографии такие. Как там по ним можно понять, что я не девственница? Банан не заглатываю на них, везде в одиночестве…

– Я даже оценил твою находчивость, – мерзавец находит в моих трусиках нечто очень ценное. – Понимаю, меня мать тоже достала с матримониальными планами. Можешь, больше не уродоваться. А причину твоей стеснительности я готов устранить…

Хлопаю глазами.

То есть вскрылось не все? Он решил, что я хотела запороть знакомство, потому что не уверена в себе? Бергман такой Бергман.

– Н-не н-надо ничего устранять… Ах… Тем более сейчас! – протестую я.

– Сейчас не буду, но надо же до тебя донести, что ты напрасно рыпаешься, Левина. Я принял решение, и тебе некуда деваться.

Решение он принял!

Я, может, тоже приняла! О нет-нет-нет… Только не… Ах, ты…

– Так что очень скоро мы с тобой закончим то, что начинали несколько раз. Мне не нравится, что заканчивала ты без меня… – горячо шепчет он мне на ухо.

Пульс шкалит. Нельзя! Мне нельзя с Бергманом! Если все кончат и кончат хорошо, то мне будет плохо!

А у меня уже ноги не держат, и, если этот подлец меня сейчас разогреет, я могу дрогнуть. Это я понимаю. Я же баба и вполне способна на бабскую дурость. Об этом говорит уже то, что я с Бергманом вообще связалась.

Последний шатающийся бастион спасает неожиданная подмога в виде звонка, поступившего на мобильник Геры.

Он, может, и рад бы его проигнорировать, но звенящая портьера – это палево, и ему приходится отвлечься. Когда он убирает лапы от горячего местечка, я тут же разворачиваюсь к нему лицом, а Герман, бросив взгляд на экран, принимает решение ответить.

Пока он разговаривает, я судорожно привожу одежду в порядок.

И грею уши.

– Да? … Привет! … Конечно, Марго, завтра буду. Жди…

Как мне плющит от услышанного… У меня точно скоро женские дни, именно в этот период я становлюсь злющая как осенняя оса.

Марго! Опять эта Марго!

Завтра!

– А ты помнишь, что завтра ты идешь со мной на мамин день рождения? – ядовито уточняю я.

Бергман переводит на меня задумчивый взгляд:

– Да, конечно, помню. Во сколько за тобой заехать?

– В пять, – напоминаю я. – Успеешь на всех фронтах?

– Да, – все еще погруженный в свои мысли, – отзывается Бергман.

Посмотрите на него! Размечтался!

Психанув, я отпихиваю Геру и выскальзываю из-за портьеры. Несусь к гардеробной, будто за мной черти с вилами гонятся, из ноздрей только что пар не валит.

А Герман как будто не замечает, что я в бешенстве.

Ну или он уже привык, что в бешенстве я постоянно. Но кто в этом виноват?

Кобель!

Бергман на автомате помогает сопящей мне надеть пальто, провожает к машине и везет домой.

Уже выходя из автомобиля у родного подъезда, я еще раз делаю насечку в его памяти:

– Завтра в пять. День рождения мамы, – и капая ядом, добавляю. – Не забудь, что я тоже жду.

– Левина, – словно очнувшись, укоризненно отзывается он. – Я буду как штык.

Но на следующий день в пять Бергмана нет.

Первые десять минут я не беспокоюсь, потому что мы же не на премьеру опаздываем, а к маме. Все равно, пока гости соберутся, пока обкурят весь балкон, пока вскроются все компотные банки…

В пять пятнадцать я не выдерживаю и звоню Герману. Телефон выключен.

Я начинаю закипать.

Ни в пять двадцать, ни в пять двадцать пять ситуация не меняется.

Озверевшая я вызываю такси.

В половине шестого, садясь в такси, я предпринимаю последнюю попытку дозвониться до Бергмана, и, о чудо, он отвечает.

– Ты где? – склочно спрашиваю я. – Мы уже опаздываем. Я в такси. Тебе адрес сбросить?

– Левина, понимаешь… Я замотался…

– Понимаю, Бергман. Я все прекрасно понимаю, – цежу я. – Штык-нож, наверно, заржавел.

– Ян, я, походу, не успеваю, – убивает меня эта зараза, а на заднем фоне я слышу звон посуды и музыку.

– Да что ты говоришь? – шиплю я. – Ну ты и козел!

Я смачно хлопаю дверцей такси, и водитель оборачивается ко мне, чтобы высказаться, но наталкивается на мой свирепый взгляд.

– Полегче, – злится Бергман на том конце провода. – Что там такого важного в этой встрече, что без меня не обойтись? Некому курицу доесть?

– Абсолютно ничего. Там только будет моя троюродная сестра беременная от Лосева и сам Лосев, написывающий мне каждую ночь. И некому будет меня удержать от разрушения будущей семьи «поэта».

Я отключаюсь и злобно зыркаю на таксиста:

– Претензии?

– Переживу, – отворачиваясь бурчит он.

У меня внутри все клокочет.

Что там может быть такого важного?

Я тебе такие вопросы не задавала, когда ты тащил меня на хоккей!

Приезжаю я взвинченная и минут десять на морозце остываю, потому что есть у меня ощущение, что, как только Наташка что-то ляпнет, а она ляпнет, я сорвусь.

Ну и точно. Стоит мне позвонить в дверь, как мне мгновенно открывают.

Разумеется, Наташа.

Сто пудов углядела меня в свете подъездного фонаря и караулила, прислушиваясь к лифту.

– Я-а-а-на, – гундосит она, выставляя мне под нос еще не максимальный, но уже вполне себе живот, на который складывает руку с колечком. – Ты чего так долго стояла на улице? Твой парень не пришел, да?

Вызвериться мне не даёт появившаяся в прихожей тётя, Наташина мама:

– Давай, давай, разувайся быстрее, только тебя и ждали, – поторапливает она меня.

Ага. Быстрее. Наташа, как спецом, везде свой живот выпячивает: ни к вешалке подойти, ни к зеркалу. Видишь же, что тесно. Ну, отчаль ты от причала, все равно помощи от тебя никакой.

– Ну, Ян, не расстраивайся, – мерзко тянет она. – У тебя тоже однажды будет ребёночек … если повезёт.

Господи, дай мне сил!

Чихать я хотела на твою беременность. Только не разговаривай со мной, Христа ради!

– Наташ, посторонись, – не выдерживаю я ещё через пару минут бесплодных попыток добыть тапки или пристроить подарок, чтобы не оттягивал руки.

– Все-таки тебе больно, – с надеждой произносит это дурища.

– Нет, блядь! – взрываюсь я, благо тетя уже ушла помогать на кухню. – У меня пакет тяжеленный. Не сдвигаешь жопу, тогда держи его сама!

– Нельзя быть такой грубой, – выпячивает она губу.

И не двигается с места.

А в глазах предвкушение.

Бля, сколько её помню, она всегда такая была.

Ей нужна сраная драма, причём такая, как в сериале на канале «Россия». Всю дорогу выискивает, как бы эту драму в свою скучную жизнь привнести. Жизнь-то эту надо раскрашивать. Другие же способы её почему-то не интересуют.

У неё и подруга осталась всего одна. Ну как подруга… Они с ней три года тягали одного парня поочерёдно в свою постель. Чего было… Вырванные волосы, скандалы, гадалки, привороты… А потом помирились, когда он женился на бывшей однокласснице.

И вот сейчас у Наташки наконец триумф! Момент славы, можно сказать.

Это же идеально: она невинная разлучница, от большой любви дававшая по средам командированному парню сестры, залетевшая божественным чудом, не иначе, и теперь вынуждена терпеть придирки злобной брошенки.

Только драма эта интересует лишь её, а надо, чтобы включилось побольше народа. Желательно все.

Но она догадывается, что, если всплывут подробности истоков её счастливой любви, все будет выглядеть не так радужно, поэтому ссыт и пытается ковырять меня втихую, чтобы я, как единственная в курсе, проникалась и не забывала ни на минуту, кто тут есть кто. Наташа – победительница, а я – неудачница.

– Нат, – прищурившись недобро, предупреждаю я. – Будешь нарываться, я тоже молчать не стану.

Наташа собирает губы в куриную жопку, но по глазам вижу, что не удержится и будет ещё лезть.

Ну и точно.

Прижухшую поначалу, за столом её начинают раздирать, и мелкие подколки сыплются одна за другой. Тяжко Наташе. Мало того что она не пьёт, и общая тема беседы ей неинтересна, так она ещё и не жрёт, изображая токсикоз, бегает каждые десять минут к форточке.