Сборище весьма колоритное. Приглядываюсь к Раисе и понимаю, что это скорее всего она нашептала моей бабушке или маме, что Гера – хороший вариант для такой старой девы, как я. Ладно, Раечка, мы с тобой еще сочтемся.

Олегу я не очень интересна, его больше занимает Эля и то, как она успокаивающе поглаживает его по коленке под столом, заставляя Розу Моисеевну поджимать губы. Походу, Раевскому нравятся и поглаживания, и недовольство юбилярши.

А вот Герман с момента моего появления в комнате следит за мной неотрывно. Мне даже становится немного не по себе. Особенно, когда его взгляд застревает то на моих губах, то на незакомуфлированных глазах, но на, черт ее подери, брошке из чешского стекла.

Ну не может же он до сих пор горевать о ненадетом мною лифчике?

Или может?

Старшее поколение нагоняет на меня тоску.

Здесь явно на меня возлагаются матримониальные надежды, и, судя по комментариям Розы Моисеевны, наше с Бергманом мнение никого не волнует. Бабки переглядываются со знакомым блеском в глазах.

«Я же говорила, хорошая девочка», – посылает Раиса Розе.

«Да. Врач опять же. Берем».

Если это не первая попытка взяться за Геру, то я понимаю его резко негативный настрой. Моя мама в свое время тоже активно сводничала, но потом вроде смирилась и завязала. То есть это я так думала, а она возьми и подкинь мне Германа Александровича, постоянно разглядывающего меня в неглиже. Я бы и сама с удовольствием посмотрела на него без одежды, а то только пощупать удалось…

Ой.

Кажется, задумавшись, я не совладала с лицом.

Бергман, смотрит на меня, приподняв брови.

А Роза Моисеевна уточняет:

– Что пощупать, Яна?

Ой, бля… Я вслух сказала? Знать бы еще, все предложение целиком или только его заключительную часть.

– Кружева, ба, – давясь смехом, отвечает, похоже, догадавшая о моих мыслях Эля. – Воротничок у тебя изумительный.

Она указывает на действительно красивый ворот блузы бабушки Розы.

– Ручная работа, да… – с сомнением глядя на меня, хвалится Роза Моисеевна. – А я уж подумала… Ты, Яночка, так на Геру смотрела, что я подумала, пора подавать второе…

Нет, я не покраснею, не покраснею. Ни за что!

Раевский, пытающийся не заржать в голос, приходит мне на помощь:

– Как вам в нашем теплом семейном кругу?

– Э… Весьма… – я стараюсь подобрать цензурное слово, но у меня определенно возникают с этим проблемы. Недосып и легкое похмелье не располагают к политесу.

– Некоторые еще не вошли в него, – ворчит Роза Моисеевна с толстым намеком, что, будь ее воля, этого бы никогда не случилось.

– Ну раз уж мне повезло, и я совратил Элю Давидовну, то теперь уж никуда не деться, – нагло троллит бабушку Раевский.

– Бесстыдство – это проблема современного поколения, – морализаторствует она. – Я хотя бы воспитала порядочную внучку. Нынешние девицы – это ужас! Для них постель без брака – это ничего особенного!

В этом месте тирады Бергман мечтательно закатывает глаза. А Роза Моисеевна не унимается.

– Кругом сплошные хищницы. Мальчику из хорошей с семьи с правильными ценностями очень тяжело в таком окружении.

Эля стучит закашлявшейся мне по спине.

Это я подавилась, представив, как хороший мальчик Гера, ростом не меньше ста девяносто сантиметров, в плечах почти метр и имеющий, бог его знает, сколько еще интересных сантиметров, отбивается от обнаженной фемины с фразой «только после свадьбы»!

– Хорошо, что в этот раз Герочке повезло, и ты не из таких, Яночка! – заканчивает бабуся свою речь, а я весьма живо припоминаю, как в темном переходе бара вполне бодро забиралась к Бергману под одежду.

– Ага, – поддакивает Олег. – Если будешь продолжать в том же духе, Яночка, тебя позовут и на следующую проповедь.

Да уж.

Мне на выручку снова приходит прогресс. Из прихожей, где я оставила сумку, раздается звонок моего телефона.

Извинившись, я спешно дезертирую из зоны боевых действий.

Однако, мои надежды, что это Алка продрала глаза и жаждет меня видеть, терпят крах. Мне звонит Наташа. Троюродная сестра. Та самая невеста моего бывшего.

Мне становится так кисло, что хочется плюнуть. Желательно на подол ее свадебного платья.

– Алло, – мрачно отвечаю я.

– Яна? Я на минутку. Просто хочу сказать, что Димка сегодня привезет тебе приглашение на свадьбу.

Мне становится еще кислее.

– Я занята. Пусть он передаст его моей маме.

– Так не делается, – ядовито-сладким голоском царапает мне нервы эта кобыла. – Я понимаю, как тебе больно… Но мы так счастливы, попробуй за нас порадоваться…

Змеища подколодная!

– Вы друг друга стоите, – искренне отвечаю я.

– Ты же не будешь, устраивать сцен? Я должна была сама привезти приглашение, но так далеко в моем положении лучше не ездить…

– Не стоит беспокоиться, Наташ, – цежу я. – Кстати, у меня параллельный звонок. Как раз Дима.

И я бесцеремонно сбрасываю Наташку, переключаясь на мега-мудака.

– Яна… Привет… Нам нужно встретиться.

– Отдай приглашения моей матери, Наташке соврешь, что отдал в руки мне. Тебе же не привыкать врать, так? – зверею я.

Встретиться ему надо!

– Ян, дело не только в приглашениях. Нам нужно поговорить.

Возвращаясь я гостиную, я костерю себя за слабость.

Любопытство и тяга к сплетням меня до добра не доведут.

Мой взгляд падает на Германа, и я злюсь еще больше. Эти мужики из меня веревки вьют, играя на слабостях! И хоть бы один хотел покуситься на тело!

Нет, они все мечтают поиметь мой мозг!

– Чего ты вертишься? – минут через пятнадцать не выдерживает Бергман.

Как чего верчусь?

Я договорилась увидеться с бывшим, и мне кровь из носа надо навести марафет. А тут ты сычишь! Увы, сказать это я Гере не могу.

Одна радость: пенсионерские утренники тем и хороши, что они заканчиваются в полдник.

– Мне домой надо успеть к шести, – шепчу я ему.

Я договорилась на восемь в кафе возле дома.

Не то, чтобы два часа были временем достаточным для наведения лоска, если ты должна встретиться с бывшим, но дольше я и сама не выдержу. Накручу себя, как пить дать, и при встрече сразу расцарапаю Димочке морду. Да и самого Диму, как я поняла, Наташа боится отпускать от своего тела надолго. А ему еще возвращаться несколько часов.

Пф-ф-ф.

Бесхребетный, но мудак. Удивительное сочетание.

У Бергмана поднимаются брови:

– Твоя мама, что, ввела комендантский час? Как-то безбожно… Любители романсов до шести вечера только распеваются.

Строю ему рожу, и тут же спохватываюсь.

Ну блинский блин!

Я постоянно выхожу из роли. Даже Раевский начинает на меня поглядывать с недоумением. То, что Герман еще меня не прижучил, это только благодаря тому, что я в принципе его бешу, и он ни при каком раскладе не готов увидеть во мне нечто интересное.

Смотрю в серые глаза, и понимаю, что я дергаю тигра за усы. Надо уже собраться, взять себя в руки и постараться не попасться на горячем до конца контракта.

Кстати, надо бы его на ночь перечитать. Я привыкла интуиции доверять. Неспроста она подавала мне знаки.

Ой, права Алка. Надо было сворачивать спектакль, когда стало понятно, что Германа не интересуют серьезные отношения, и он мне в этом ничем не угрожает. Поржали бы, договорились бы о взаимопомощи. Вряд ли бы подружились, конечно.

Дружить с таким самцом – это удар по женскому самолюбию.

Видя такого, ты понимаешь, что он просто обязан рухнуть к твоим ногам, или все. Поднять его на вилы, чтоб больше никому не достался.

В общем, мы вполне могли прийти к выгодным условиям. Или не прийти. И разойтись, как в море корабли.

Но нет. Левиной больше всех надо. Обязательно нужны приключения на последние девяносто, которые девяносто шесть, чтоб им пусто было. Это все сидячая работа, разумеется, а не сало с ржаным хлебушком ночью у Алки на кухне.