– Ну, мама! – свирепо ревёт Бергман, рассмотрев принесённое.

Блузка как блузка. Чего ему не нравится?

– Зато чистая и сухая! – отвечает ему Роза Моисеевна под ржач Эльки на заднем фоне.

Гера захлопывает дверь и сверлит меня взглядом.

– Смешно тебе? Это семейный артефакт, реликвия, можно сказать. Она в этом совратила второго мужа и чуть не выдала замуж рыжую!

– Я не понимаю, и чем ты таки недоволен? – раздается из-за двери, и по звуку становится понятно, что Роза Моисеевна прижалась ухом, чтобы подслушать. – Красивая блузка, приятно посмотреть!

Элькина реплика ничуть не лучше. Давясь от смеха, она подсказывает:

– Ба! Надежнее было бы оставить эту парочку там и не трогать, авось завтра бы в ЗАГС заявление понесли.

– Не учи ученого, – огрызается бабуся. – Надежнее, это когда до свадьбы не дают! Смотреть, но не трогать! О! Давид! Ты наконец-то пришел! Не прошло и года! Я в бинокль видела, ты уже час, как дома, и только сейчас соизволил появиться! Кому нужны пожилые люди, правда?

Роза Моисеевна переключается на нового гостя.

Я уже больше не могу… С подвыванием я сползаю вниз.

– Видишь, какие люди меня окружают? – сопит Бергман.

Почти успокоившись, протягиваю руку:

– Давай сюда свою легенду.

Но Гера подает мне не вешалку, а ладонь, чтобы помочь подняться.

Почему-то этот невинный жест выходит таким интимным, что я смущаюсь и, оказавшись на ногах, сразу отворачиваюсь, чтобы Бергман не прочитал ничего по моему лицу.

Стянув рукава, я изнутри пытаюсь снять чудовищный свитер так, чтобы колючей шерстью не возить по лицу, и мне почти удается. Но петли крупной вязки зацепляются за сережку.

– Что? – реагирует Герман на мой писк, и голос его звучит над самым ухом.

Он подошел поближе, чтобы рассмотреть?

От этой мысли у меня побежали мурашки.

– Я зацепилась, а он тяжелый, – не очень понятно объясняю я, но Бергман ориентируется в ситуации почти сразу.

Чтобы помочь, он запускает руку под свитер, только я его уже почти до конца сняла, и Бергману приходится действовать снизу.

Мать моя женщина!

Определенно блузон Розы Моисеевны устарел, новый писк в соблазнении – свитер сторожа Васи.

Широкая ладонь скользит вдоль спины, проходится между лопаток по кошачьему местечку, вверх к шее, и это больше всего напоминает ласку.

Бергман стоит вплотную, я чувствую, как касается обнаженной спины его свитер, вдыхаю его парфюм и, как только Гера справляется со своей задачей, я, вынырнув из плена, ощущаю, как шевелит мои волосы его дыхание.

– А тебе спинку не почесать? – шепчет он мне на ухо, и я плыву.

Не дожидаясь моего ответа, его руки снова проходятся по спине, ребрам, перебираются на живот…

– Ах ты паразит! – врывается в нашу идиллию вопль снаружи.

– Это она Давиду? – хрипло спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.

– Вряд ли… – Бергман неохотно выпускает меня из хватки, и я тут же накидываю на себя блузон Розы Моисеевны.

Герман пристально разглядывает меня пару минут, страдальчески вздыхает, а выйдя из комнаты, он первым делом отбирает очки у того прыщавого парня.

– Но я так ничего не вижу! – возмущается тот.

– И в этом твое счастье, – ворчит Бергман. – Зато на фотке не будешь таким задротом.

Ну прозрачный блузон, но на мне же лифчик!

Не успеваю я додумать эту мысль, как меня заматывают в отобранный у Розы Моисеевны шарф.

– А это зачем?

– Чтобы израильские родственники не радовались чересчур сильно, – отрезает Герман.

– А кого тут убивали? – спрашиваю я Эльку, которая уже не пытается никого фотографировать. Она забралась с ногами на подоконник и взирает на происходящий вокруг бедлам.

– Олега. Но еще не доубивали… Процесс в разгаре…

В этот момент из кухни выскакивает чучело, в котором я не сразу признаю Раевского в костюме раввина. Он даже где-то раздобыл пристяжные пейсы. Ума не приложу, как они держатся на его бритой голове. Его преследует Роза Моисеевна с половником.

– Иди сюда, говнюк!

Но Раевский не будь дурак на приглашение польститься не спешит.

– Одного удара было достаточно!

– Я со стыда сгорю с таким пополнением в семье! – бушует Роза Моисеевна. – А если бы тут были верующие? Ты бы оскорбил их чувства!

– Я уточнил у Геры. Вы все атеисты.

Герману достается тот самый мамский взгляд, который в переводе означает «тебе пизда», но Бергман только пожимает плечами:

– Он не говорил, для чего ему эта информация.

– Ее инфаркт не хватит? – интересуюсь я у Эльки, глядя на то, как Роза Моисеевна в неожиданном полупрыжке сдергивает с Раевского шляпу вместе с пейсами. Оказывается, они составляют единое целое.

А Роза Моисеевна для своих лет в отличной форме. Я бы, провернув такой финт, точно потянула себе спину.

– Не, – отмахивается рыжая. – Похоже, они друг другу нравятся, но не признаются. Олег ей такой букет прислал на день рождения, каких мне не дарил. А она ему самые вкусные кусочки подкладывает за столом. Вот сама посмотришь.

В этот момент в гостиную заходит высокий мужчина с растерянным взглядом.

– Это мой папа, Давид Александрович, он немного археолог, так что не обращая внимания, если что… – представляет мне его Эля и, склонившись к уху, шепчет: – Дядя Гера считает себя единственным нормальным человеком в семье, но он заблуждается.

В этот момент Бергман, не слышавший характеристики племянницы, оправдывает ее на все сто. Он метким пинком отправляет одну из тыкв под ноги брату, тот успевает заметить подставу, перепрыгивает своеобразный мяч, но поскальзывается. Чтобы удержаться, Давид хватается за спинку кресла и тащит плед на себя. Котенок, придремавший в общей суете, зашипев, прыгает ему на голову.

– А я-то думаю, прям не как дома… Ан нет. Дома, – складывает руки на груди появившаяся кругленькая женщина.

– Родная, сними с меня животное, – сдавленно просит Давид, и я понимаю, что это жена археолога.

Раевский ржет, Герман уворачивается от подзатыльника Розы Моисеевны.

– У нас тут так всегда. Привыкай, – радует меня Эля.

А мне становится немного грустно, потому что как раз привыкать мне и не стоит. Через пять недель все закончится.

Этот вечер я определенно запомню.

Более того, бережно положу в копилочку приятных воспоминаний.

После того как все наконец утрясается, Эле удается сделать групповые фотографии, потом мы ужинаем за большим круглым столом и пьем чай.

Роза Моисеевна перекидывается язвительными фразами с Раевским, но, приглядевшись, я понимаю, что рыжая права. Именно Олегу достается самый смачный кусок курицы, хотя на него уже навострился Давид, и кусок пирога без корочек тоже отходит Раевскому.

Я узнаю, что подпольное имя Эли – Жопа Давидовна, что Давид Александрович способен игнорировать почти все и обладает недюжинным терпением, а лишенного очков парня зовут, прости господи, Лев. Я долго пытаюсь не ржать, потому что даже котенок и тот больше на льва тянет.

Бергман остается в своем ворчливом амплуа, но чувствуется, что и он расслабляется.

Я серьезно никогда не задумывалась, что у богатеньких буратино может быть такая семья. Если верить сериалам, то должны быть дрязги и холодные пустые дома с прислугой. Оказывается, не всегда.

– Левина, ты чего притихла? – заметив, что я немного осоловела, спрашивает Герман.

– Думаю. Ты же при бабках. И больших. Тачка у тебя закачаешься, стоит как половина квартиры в центре…

– Может, это кредит? – ехидничает Бергман.

– Ой ну давай не будем, – морщусь я. – Так вот, скажи мне, как это ты до сих пор не отгрохал себе усадьбу где-нибудь в Умете?

– Кто тебе сказал, что не отгрохал? – искренне удивляется Гера.

Блин. Вот теперь мне хочется увидеть, что там себе понастроил Бергман. Отчего-то в голову полезли воспоминания о той квартире, где мы… э… скажем так, искали консенсус по некоторым пунктам договора.