— Повезло, — пробормотала Оля. — И вам даже в голову не пришло, что это не он?

— Как же я могла предположить? Увидела, конечно, что он изменился, но сочла это последствием травмы. Причёска… Ну, ему же выбрили часть головы, чтобы обработать рану… я подумала, что и остальное слегка обкорнали, чтобы не мешали лохмы. Специально уточнять не стала: когда сын при смерти, до волос ли? Как раз подошло время моей операции. Её делали в этой же больнице, только на другом отделении. Илья — я ведь считала, что это он — лежал на втором этаже, а я — на четвёртом. Уже на второй день после операции я смогла его навестить. Решила, что всё время, сколько можно, буду проводить с ним и разговаривать — ведь даже в бессознательном состоянии мозг работает. Но он пришёл в себя, вот только ничего не помнил: даже имени своего не помнил и не представлял, кто он и что с ним случилось! Я испугалась…

— А уж я-то как испугался! — подхватил Саша. — Врач только покивал, поцокал языком и сказал, что при травмах головы такое бывает и по идее должно достаточно быстро пройти, тем более, когда попаду в домашнюю обстановку, где всё знакомое и родное. Какая-то совершенно незнакомая тётка называет меня сыном, что-то рассказывает — а я не помню вообще ничего из этого. Жуть!

От этого воспоминания его передёрнуло.

— Погоди, — перебила его Оля. — Из этого — не помнишь, а что-то другое?

— Да. Другое было, но…

Он замялся и отвёл глаза в сторону, словно никак не мог решиться рассказать, потом тяжело вздохнул и признался:

— Мне сны снились — много. И в них я всякое помнил, чего не было. Ну, что читал: индейцев, пиратов, космические полёты… детдом видел, и тебя тоже, но как тут понять, что на самом деле было, а что пригрезилось! Тем более мама мне рассказывала о моей жизни… ну, о жизни Ильи. Какой тут детдом?

Вот я и решил, что всё, что вспоминается — это из подсознания. Оно же не отличает, что было на самом деле, а что прочитано или в кино увидел.

Людмила Эдуардовна вздохнула и призналась:

— Мне в больнице сказали, что память скорее всего вернётся, но предупредили не давить на сына. А я… не скажу, что давила, но старалась что-то вспоминать и рассказывать ему. И теперь чувствую себя виноватой. Думаю, если бы я не пыталась разбудить в нём воспоминания Ильи, собственная память могла бы вернуться куда быстрее. Но мне и в голову не могло прийти… Я рассказывала о тех моментах, которые, как мне казалось, Илья должен был помнить лучше всего, фотографии показывала. Он часами разглядывал альбомы, вглядывался в лица, морщился — и, конечно, ничего узнать не мог.

— Вы хотели, как лучше, — сочувственно сказала Оля. — Действительно, всё так совпало!

Она покосилась на торт и проглотила слюну. Как давно она не могла себе позволить таких излишеств!

— Давайте всё же чай попьём, — предложила она.

Людмила Эдуардовна глотнула — и поморщилась:

— Да он совсем остыл! Давайте погреем.

Пока кружки крутились в микроволновке, Саша разрезал торт и разложил по тарелочкам. Оля, не дожидаясь чая, начала есть. Какая вкуснотища! Язык проглотить можно!

Саша достал и раздал кружки. Людмила Эдуардовна тоже попробовала торт и продолжила:

— Я на сына нарадоваться не могла! Он стал таким деликатным, заботливым… Очень переживал о моём состоянии. Когда оказалось, что опухоль была доброкачественной, мы оба были так рады!

— Ты наверное думала, что надо было меня раньше по башке стукнуть, — рассмеялся Саша.

— Было такое… — смутилась: Людмила Эдуардовна. — Но теперь, когда с тобой всё выяснилось, теперь у меня целых два вопроса: куда делся Илья и почему ты, дорогая, не смогла найти мужа?

Она повернулась к Оле.

— Я не искала, — пробормотала она. — Я его похоронила. Ну, то есть, вероятно Илью.

Людмила Эдуардовна вздрогнула и уронила кружку. Она упала на стол и раскололась, чай растёкся по столешнице.

— Господи… Как?

Саша торопливо схватил полотенце и начал вытирать стол. Оля прижала ладони к щекам и с ужасом пробормотала:

— Соболезную… — неловко пробормотала Оля. Надо было как-то подготовить несчастную женщину, а не так сразу. Не сообразила, как лучше сказать!

— Как? — глухо повторила Людмила Эдуардовна.

— Это было в тот день, когда Саша уехал. Мне сообщали, что муж разбился. Ну… машина моя, документы Саши при нём были, фото соответствует — никому и в голову пришло, что это мог оказаться не он. Одежду я не видела. Мне сказали в морге, чтобы принесла другую — я и принесла. Лицо… ну, он был похож. Вот только Саша уехал с длинными волосами. Но я, когда увидела стрижку, ничего такого не подумала: перед отъездом был разговор, что в парикмахерскую пора…

Людмила Эдуардовна встала и отошла к окну.

Оля с Сашей переглянулись. Он встал, шагнул к матери, обнял за плечи. Так они простояли несколько минут. Оля отметила, что платок она доставать не стала. Жаль, лучше бы поплакала!

Но когда Людмила Эдуардовна обернулась, рот её был скорбно сжат, но, глаза оказались сухи. Она покачала головой и обратила взгляд на сына:

— Я не понимаю, как вы могли поменяться местами?

— Я тоже не могу этого понять, — подхватила Оля. — Неужели ты совсем ничего не помнишь?

Саша смутился:

— Ну почему? Я раньше не мог вспомнить, а сегодня получилось — как-то всё сразу всплыло. Всё началось тогда, когда ты сказала о беременности, и я решил, что должен непременно найти родных — не для себя, а чтобы ребёнок знал что-то о своих предках.

— Ты говорил, — кивнула Оля.

— Да. Ты тогда ещё сказала, что это не очень хорошая идея. Мне не хотелось спорить, да и аргументов никаких не было, просто чувство, что это важно. Но поиски я не прекратил…

В тот тёплый июньский день Саша вышел из дома в смятении. Оле, наверное, было бы неприятно узнать, что он не просто искал родню, а уже нашёл. Не сам, конечно.

В бумагах детского дома не осталось никаких следов. Маленького Сашу нашли на вокзальной платформе. Одежда выглядела добротной, хотя была очень грязной. Возраст определили как три с половиной года — на глазок. Ребёнок в таком возрасте уже должен разговаривать, но он не говорил — возможно, из-за стресса. Воспитатель ему рассказывала, что он был очень дерганным и всего пугался. Вопросы понимал, кивал или мотал головой, но рта не раскрывал больше месяца, после того, как оказался в детдоме.

Фамилию ему дали в честь сотрудника милиции, который обратил внимание на мальчишку, сидящего на скамье с потерянным видом, а имя он выбрал сам: мальчику называли разные имена, но он только головой качал и ли вообще не обращал внимания, а на имя Саша среагировал: на глаза навернулись слёзы и губы задрожали, он кивнул.

Сам он ничего этого не помнил, хотя, кажется, по возрасту мог уже запомнить какие-то моменты прежней жизни.

Когда он рассказал об этом в бригаде, Лёшка-бригадир, сказал:

— Мы тут не спецы, тебе бы к психологу. Я читал, что память может блокировать неприятные воспоминания, но если специалист хороший, то вытащить сумеет.

Саше узнать о семье хотелось, а неприятных воспоминаний — нет. Да и кто даст гарантии, что в них будет что-то ценное, что поможет найти родню?

Набравшись нахальства, он обратился к одному из бывших клиентов. Анатолий Николаевич несколько месяцев назад купил квартиру в старом фонде, и Саша менял ему проводку с установкой дополнительных розеток и разводкой для потолочных светильников. Полицейский китель с майорскими погонами он углядел случайно и почему-то удивился: добродушный дядечка был, как Саше казалось, совсем не похож на мента. Он даже что-то сказал об этом, и они обменялись несколькими фразами. Вроде бы клиент как раз в розыске и работал. Саша сам разговор запомнил плохо: это была просто болтовня в процессе работы. Кто же знал, что понадобится помощь этого человека!

Конечно, Анатолий Николаевич мог отказать в просьбе, но не отказал. Записал дату, и сказал, что попробует пробить по своим каналам. Саша надеялся, что он так и сделает. А то ведь мог пообешать, чтобы отделаться от назойливого просителя, а через пару недель позвонить и сказать, что ничего узнать не удалось. И всё! Разве проверишь?