Компания опять смеется. Лёдя садится на песке, с интересом наблюдая за происходящим. Кудрявый, вальяжный и заметно нетрезвый красавец разливает вино по бокалам.

– Дамы и господа! Предлагаю тост за нашу наивную и, увы, ушедшую юность!

– Наивную – да, ушедшую – ни за что! – возражает томная брюнетка.

Все выпивают. Вальяжный опять разливает вино, приговаривая:

– Ох, уж эти юнцы… Слыхали, мой-то Карпов, юное дарование, укатил!

– Как укатил?

– Вдова, гречанка-миллионерша, втюрилась в него, наобещала с три короба: я для тебя театр построю! Он с ней и уехал…

Сухопарая дама морщится:

– Обычно подобные истории – про актрис, а не про актеров.

Ей возражает мужчина с пышными бакенбардами:

– В наш век эмансипе от женщин и не такого дождемся!

– Да чихать мне на эмансипе! – восклицает вальяжный. – Этот Карпов, подлец, оставил меня без партнера…

Лёдя вскакивает и решительно направляется к веселой компании.

– Извиняюсь, что невольно подслушал ваш разговор, но вам, кажется, требуется артист?

Компания с любопытством смотрит на Лёдю.

– Артисты требуются всегда, – заявляет вальяжный. – А вы, простите, кто?

– Я как раз артист!

– А какого, позвольте полюбопытствовать, театра?

– Еще не знаю.

Компания удивленно переглядывается. Лёдя поспешно объясняет:

– Вообще-то, я работал в цирке, но это так, для разминки… А истинное будущее меня ждет в театре!

Артисты смеются, но не обидно, а доброжелательно. Вальяжный подает руку.

– Евгений Скавронский!

– Лазарь Вайсбейн! – пожимает его руку Лёдя.

Скавронский задумывается и решает:

– Ничего, это поправимо.

– Что? – не понимает Лёдя.

Скавронский не успевает ответить – Лёдю приглашает томная брюнетка:

– Присаживайтесь к нам!

Уговаривать Ледю не надо, он запросто плюхается на песок рядом с артистами. Скавронский, покачнувшись и слегка расплескав бокал, протягивает его Лёде:

– Выпьем!

– Спасибо, я не пью. Но с удовольствием разделю вашу компанию.

Лёдя сразу чувствует себя здесь своим и начинает травить байки.

– У нас, кстати, с вином был забавный случай. Я делал акробатический номер: на канат ставил стул, сам на него забирался, ставил на голову стакан вина и играл на скрипке!

Дамы восхищенно ахают. Польщенный Лёдя распускает павлиний хвост:

– Да-да! Так вот, я балансирую на канате и стуле с вином, и слышу, как господин в первом ряду громко сообщает своей спутнице: «Броня, помнишь, у нас выступал скрипач Шульман, так он таки играл лучше!»

Компания смеется. А Лёдю уже не остановить.

– Еще помню, как-то на представлении слышим скандал среди зрителей: «Мадам, снимите вашу шляпу! Я отдал за билет два рубля и хочу видеть артистов!» – «А я, – отвечает дама, – отдала за шляпу десять рублей, и хочу, чтобы ее видели все!»

Артисты опять смеются. А Скавронский поднимает палец:

– О! Хорошая мысль! Молодой человек, хотите заработать два рубля?

– Кто же не хочет? – удивляется Лёдя. – Если нужно что-то носить или грузить…

– Фи! – морщится Скавронский. – От вас требуется не физический труд, а интеллектуальный. Нужно сыграть в театре.

– В театре?! Да это я могу и бесплатно! – Лёдя поспешно уточняет: – Но за два рубля тоже согласен!

– Прелестно! Будете играть со мной «Разбитое зеркало».

В театре «На Большом Фонтане» идет репетиция интермедии «Разбитое зеркало». Суть незамысловатой комической сценки в том, что денщик нечаянно разбил зеркало, а его хозяин-офицер после бурно проведенной ночи пытается привести себя в порядок перед этим самым зеркалом, вернее перед пустой рамой, по другую сторону которой денщик лихорадочно повторяет все жесты и гримасы офицера, имитируя таким образом отсутствующее зеркальное стекло.

Комизм происходящего усиливается тем, что Лёдя – тощенький и шустрый, а Скавронский – крупный и неторопливый, так что признать одного в другом можно лишь после действительно бурной ночи.

Работники театра покатываются со смеху. А режиссер – маленький лысый человечек – наблюдает репетицию с выражением вселенской скорби на лице. Впрочем, по окончании он произносит неожиданно жизнерадостно:

– Блеск! Восторг! Завтра спектакль, юноша! Не опаздывайте!

Скавронский хлопает Лёдю по плечу:

– Я в тебя верил, Лазарь Вайсбейн!

– Спасибо! – Лёдя весело сбегает со сцены.

– Минуточку! – останавливает его режиссер, – Чего вы скачете, как бычок на сковородке! А что я напишу в афише? Вот это?!

– Что… это? – не понимает Лёдя.

– Ну, это… Лазарь… как?

– Вайсбейн.

– Представьте себе эту афишу: «Денщик – Лазарь Вайсбейн». Да зритель высмеет весь свой смех возле афишной тумбы и уже не дойдет до театра!

Скавронский повторяет загадочную фразу, сказанную им еще на пляже:

– Это поправимо.

– И поправлять надо немедленно! – приказывает режиссер. – Чтобы к вечеру мне было такое имя, какое можно написать на приличной афише!

Лёдя со Скавронским бредут по Дерибасовской в мучительных поисках выхода из сложившейся ситуации. Лёдя полон сомнений:

– Псевдоним… Легко сказать… Это же раз – и на всю жизнь!

– Не всегда, – возражает Скавронский. – Я, к примеру, был – Вронский. Ну, Лев Толстой, «Анна Каренина» – чем не имя для героя-любовника? Но как-то к нам приехал на гастроли столичный премьер. По фамилии… как ты думаешь?.. Вронский! Что оставалось делать? Я-то был всего лишь начинающий… Ну, сделал приставочку и стал – Скавронский.

Значит, надо придумать такой псевдоним, чтоб ни у кого не было! – решает Лёдя.

Он вертит головой по сторонам, замечает табличку с названием улицы – Дерибасовская:

– Вот, может, Дерибасов?

Скавронский скептически хмыкает. И сам Лёдя качает головой:

– Не, еще подумают, что дальний родственник Дюка…

Скавронский указывает Лёде на открытое кафе:

– У меня здесь назначена встреча. Деловая.

Скавронский и Лёдя сидят в кафе. Лёдя ест мороженое, сосредоточенно думая о своем. Скавронский блаженствует: пьет пиво с креветками.

– Лёдя, я успел заметить: у вас какое-то детское пристрастие к мороженому. Причем всегда – один сорт.

– Да, ванильное с клубникой и орехами… О! А если – Орехов?

– Критики станут язвить: надо Орехову выдать на орехи!

Лёдя уныло ест мороженое. Скавронский блаженно щурится на солнце.

– Так бы всю жизнь и сидел на бульваре!

– О! Бульваров! А?

– Нет… Это что-то кафешантанное.

– А как вам… ну, скажем… Звездов?

– Чего скромничать, уж лучше сразу – Солнцев!

В кафе впархивает очаровательное круглоглазое создание. Скавронский улыбается, приподнимаясь навстречу барышне. Лёдя насмешливо шепчет:

– Это и есть ваша встреча… деловая?

Скавронский шепчет в ответ:

– Пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает! – И усаживает девушку за столик:

– Прошу, Ниночка! Знакомьтесь, Лёдя, моя протеже – Нина Синявина, мечтает о сцене, собирается к Станиславскому… А это – восходящая звезда Малороссии… э-э-э… ну вы еще услышите его громкое имя! Ниночка, вы приготовили отрывок?

Барышня молча и часто-часто кивает. Скавронский вальяжно машет рукой:

– Ну-с, прошу!

Барышня робеет:

– Прямо… здесь?

– А почему бы и нет? Привыкайте к публике!

Барышня глубоко вдыхает, как перед прыжком в воду, и испуганно тараторит стихи:

– Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…

Скавронский перебивает:

– Не верю! – и передразнивает писклявым голосом: – На груди утеса-великана… Я не вижу утеса! Лёдя, я вас прошу: покажите, как это делают профессионалы…

Лёдя теряется, но почтительный взгляд барышни придает ему смелости. Он прикрывает глаза, принимает театральную позу и басит нараспев:

– Ночева-ала ту-учка золота-ая на груди-и уте-е-еса-велика-а-ана… – И вдруг оборачивается к Скавронскому: – А как вам – Великанов?