Литмир - Электронная Библиотека

– Историку проще работать, когда в мире царит порядок. С крушением Аннура моя задача сильно усложнится.

– Я думала, историкам положено вести хронику событий, а не участвовать в них.

Он вынул из чашки ложечку, положил на стол, снова попробовал чай и улыбнулся.

– Тот, кто наблюдает события вблизи, чтобы хроника была точной, неизбежно в них участвует.

– Если я скажу Адер, она вас убьет.

– Вероятно. Хотя я сомневаюсь. У нас у всех общая цель – у вас, у нее, у меня. – Киль пожал плечами. – К тому же не думаю, чтобы вы ей сказали.

– Вы обо мне ни хрена не знаете.

– Напротив, я знаю о вас довольно много. Ваша деятельность заняла четыреста тринадцать страниц моей хроники. Приблизительно.

– Четыреста тринадцать? – вздернула брови Гвенна.

– Приблизительно.

– И что же вы узнали, исписывая эти четыреста тринадцать страниц?

Киль ответил ей сдержанной улыбкой.

– Узнал, что вы из тех, кому в данном случае необходимо путешествие, цель.

Она заерзала на стуле.

– Кому нужно путешествие на другой край света?

– Тому, кто потерял свой путь на этом его краю.

В комнате вдруг стало тесно и душно. Гвенна отодвинулась от стола, неуверенно поднялась на ослабевших ногах, отвернулась от историка, шагнула к окну и оперлась на подоконник, чтобы руки не дрожали. Последние лучи солнца отражались в окнах напротив и золотили воду рыбного садка. Она глубоко втянула прохладный вечерний воздух, задержала немного, выдохнула и снова вдохнула. А повернувшись наконец к Килю, встретила его взгляд над краем чайной чашки.

– Расскажите про Менкидок, – сказала она.

– Что вы хотите узнать?

– Почему там никто не живет? Почему вернувшихся оттуда называли про́клятыми?

– Про́клятыми… – Историк наморщил лоб. – Неточное слово, но и не совсем ошибочное. Вероятно, точнее будет сказать, что земля Менкидока – во всяком случае, большей его части – больна. И эта болезнь поражает все живое.

– Смертельная?

– Она не столько убивает, сколько… изменяет.

– В рассказах о континенте было много смертей.

– От сильных изменений можно и умереть. Однако чаще эта болезнь просто… уродует.

– Чудовища…

– Обычные животные, превращенные в нечто иное.

– Какое «иное»?

Историк опять покачал головой:

– Мне встречались пауки ростом со взрослую свинью, восьмилапые тигры, растения, питавшиеся плотью и кровью.

– Я такое разве только от пьяниц из Менкерова трактира слышала, – закатила глаза Гвенна.

– Может, кто-то из пьяниц, захаживавших к Менкеру, побывал в Менкидоке? И с тех пор стал пить?

В голосе историка не слышалось ни презрения, ни обиды. Менкидокские ужасы он перечислял, как другой перечислял бы, что ел на завтрак.

– В Менкидоке никто не бывает.

– Люди бывают всюду, – возразил Киль. – Это одна из их очаровательных и необъяснимых особенностей. Услышав известие об огненном острове в море яда, кто-нибудь непременно построит корабль, чтобы отплыть туда и своими глазами наблюдать процесс собственного разрушения, пока горит корабль.

Гвенна с радостью бы поспорила, не будь Киль прав. Она знавала кеттрал из снайперов, решившегося взобраться на высочайшую вершину Костистых гор. Он мог бы долететь на птице, но такой способ ему не годился. Вернулся без двух пальцев и с отмороженным ухом, зато довольный.

– Адер говорила, что там живут люди. На северо-западном берегу.

– Может, несколько тысяч в десятке деревушек, – кивнул историк.

– А та… болезнь? Их она не… изменяет?

– Болезнь есть не везде. Она распространяется, но в некоторые области – на побережье, высоко в горы – пока не добралась.

– Сколько там чистой земли?

– Я не изучал этого вопроса. Возможно, десять сотых общей площади.

– То есть, – подытожила Гвенна, – континент в пять раз обширнее Эридрои почти целиком… как бы сказать?

– Испорчен, – предложил Киль. – Отравлен. Он прогнил.

– Прогнил…

Она поняла, что именно прогнившей чувствовала себя с тех пор, как Фром бросил ее в карцер. Не в фигуральном смысле – буквально гнилой, как слишком долго пролежавший на солнце плод. Все, что связывало ее воедино, распалось; все, чему полагалось быть крепким, – сердце, мышцы, разум – расплылось в кашу. Чтобы отвлечься от этой мысли, она снова уставилась на Киля.

– Зачем вы туда возвращаетесь?

– По просьбе императора.

– Врете. Вы все это затеяли. Вы подсунули ей карту и тот кодекс. Вы могли так устроить, чтобы экспедиция ушла без вас. Мы бы вернулись с птицами – или без, а вы бы отсиделись в безопасном месте.

– Нынешний Аннур кажется вам безопасным местом? – остро взглянул на нее историк.

– Безопаснее тех мест, где водятся свинопауки. Здесь меньше чудовищ. Меньше безумия.

– Я пришел к выводу, – ответил он, – что чудовища и безумие куда разнообразнее, нежели хочется думать людям.

* * *

«Заря», бесспорно, была величественна – громадное трехмачтовое судно с высокими надстройками на носу и корме. Выше ватерлинии все блестело маслом, полировкой, позолотой. Утренние лучи сверкали на стеклах кают – в кормовой надстройке разместились три жилые палубы. Гвенна даже со своего места – на гребне пригорка над гаванью – видела, что все канаты свернуты в бухты, каждая снасть такелажа туго натянута. Аккуратно подобранные паруса сияли безупречной чистотой, словно их никогда не распускали. На носу рвалась с бушприта женская фигура. В простертой вперед руке она сжимала меч – бронзовый, возможно позолоченный. И оружие выглядело безупречным, не выщербленным ни одним сражением.

– Вот, – объявил Паттик, – великолепнейший из кораблей Западного флота.

– И уж наверняка самый дорогой, – пробурчала Гвенна.

– А что не так? – слегка увял парень.

– Прежде всего, она набирает слишком много воды.

Это было сразу видно по форме корпуса и по нагромождению деревянных конструкций над ватерлинией.

– Это что значит?

– Значит, больше вероятность влипнуть в дерьмо. Напороться на риф или скалу. Продрать начищенное днище. Утонуть.

Паттик помрачнел, но Чо Лу покачал головой:

– «Заря» – славное судно. Она двадцать пять лет стерегла побережья Бреаты и Ниша. Указывала манджарским псам, где их место.

– Манджари сдерживал Гошанский договор, – возразила Гвенна. – А нишское и бреатанское побережья глубоководны и подробно нанесены на карту. Глубины в тех местах, куда собираемся мы, неизвестны. Карт с обозначениями глубин, течений и рифов не существует – ни единой.

– Если бы судно не подходило для нашей экспедиции, разве император бы его выбрала? – покачал головой Паттик.

В голосе парня звучала такая боль, словно разногласия между императором и одним из ее кеттрал не укладывались в его мозгу.

– Я императора не виню, – ответила Гвенна. – Подозреваю, что она предоставила выбор Джонону.

Легионеры озадаченно переглянулись.

– Джонону? – спросил, помолчав, Патрик.

– Первому адмиралу Джонону лем Джонону, – пояснила Гвенна. – Командует не только этой блестящей безделушкой, но и всем Западным флотом. И возглавляет нашу славную экспедицию.

* * *

Джонон лем Джонон как будто родился при высоких чинах, в мундире, с осанкой первого адмирала. Он стоял на юте, заложив руки за спину, вздернув подбородок, меряя взглядом палубу «Зари». Мундир без единого пятнышка, золотое шитье сияет, шляпа сидит с точно выверенным наклоном. Адмирал был на голову выше Гвенны, сплошные мышцы, заметные даже под одеждой, и, досадуя на себя за эту мысль, она подумала, что моряк прекрасен, как изваяние. Кожа темная с коричневым оттенком, волосы и подстриженная бородка – цвета ржавчины, глаза, как и у нее, зеленые. Он, пожалуй, был старше Гвенны, лет за сорок, но на его лице годы не оставили следов, обычных для кеттрал, – шрамов не было, оба уха на месте, нос не переломан. И зубы ровные, белые, блестящие.

Другого такого она сочла бы не солдатом, а придворным шаркуном, но молва дошла даже из-за океана. Джонон не сдался в битве при Эренце. Джонон, когда его корабль потопили, вплавь покрыл пять миль до берега. Джонон, взяв рыбацкую лодку, под покровом ночи на веслах вернулся к вражескому кораблю, выпустил из трюма своих людей, убил манджарского капитана и захватил судно. Если хоть в четверти слухов есть крупица истины, он – легенда, солдатский герой, он заслуживает восхищения кеттрал.

29
{"b":"871922","o":1}