В полном раздрае вернувшись в комнату, воспользовался тем, что все внимание приковано к важно топающему по доскам пола попугаю — погулять птичку отпустили — зашел в комнату и переоделся в «домашнее». Надо будет спросить у оборотней, заплатили ли они бабе Зине за одежду. Да заплатили, она же «своя», а своих обирать тут вроде как не принято.

— Капитан! — донеслось из-за стены.

Дети радостно заорали, радуясь тому, что жако освоил половину своего имени, и я невольно улыбнулся — у маленьких оборотней сегодня самый настоящий праздник. Внезапно поймал себя на мысли, что буду совсем не против, если «праздников» у них станет больше, а Вале и Свете не придется идти в армию. Первая — пофигу, потому что такие не умирают, а вот Свету жалко до дрожи. Она же ребенок! Добрый, светлый щеночек! Ну куда ее на жуков бросать? Засмотрится на блики солнышка на панцире и помрет. Скандинавия, говорите? Что ж, значит будем искать Скандинавию!

Вернувшись к ребятам, потупил с ними на попугая — прикольный все-таки питомец, я бы и в прошлой жизни такого завел, если бы он не имел тягу крушить все вокруг — вон, уже обои за диваном подрал, и Лёха теперь лихорадочно подклеивает их клеем марки «ПВА-1» из пластиковой бутылочки, а ребята встали так, чтобы Марине из кухни было не видно.

— Мне понравилось, как ты меня гладил! — с милейшей улыбкой заявила мне Света.

Почему мне так жутко стыдно? Это все стереотипы — в моем прошлом мире любой контакт взрослого или относительно взрослого мужика с маленькой девочкой автоматически приравнивается к педофилии, если он, конечно, не родственник или хотя бы друг семьи. Но я-то не такой, мне ровесницы или на крайняк женщины постарше нравятся! К черту, ничего такого здесь нет — просто погладил волчонка, а стереотипы пусть идут лесом.

— У тебя мягкая шерстка, — улыбнулся я в ответ.

— Хе-хе! — обрадовалась девочка.

— Puta! — проскрипел попугай и запрыгнул на прутья клетки.

— Капитан устал! — прокомментировал Лёха и открыл дверцу.

Жако запрыгнул на жердочку и принялся бить клювом колокольчик. Развлекается. В этот момент в комнату заглянула Марина и пригласила всех за стол. Последний пришлось отодвинуть от окна и принести из сеней пару стульев, чтобы все влезли. Дети старались питаться аккуратно и спокойно, но блестящие от восторга глаза вгоняли меня в уныние. Да они сосиски первый раз видят! Это ж мясной продукт из субпродуктов категории «бэ», им в супермаркете цена двести рублёв за килограмм! Что-то очень не так с Россией этой реальности. В прошлой, по словам мамы, СССР поменяли на товарное изобилие в виде ста сортов колбасы, а в этой на что обменяли? На нищету и налог на мясо? Ладно, я другие страны не видел, и как там живут вообще не представляю. Может еще хуже, а апельсиновая ферма, например, реально принадлежит олигарху. Техника… Техника там хорошая, спору нет — ничего подобного я тут не видел. Но я, блин, в сибирской деревне! Причем очень специфической — тут угнетенные и притесняемые живут. Может в городах как раз изобилие и процветание? Что-то не верится — конфет и апельсинов и там не найти. В столице, может, и есть. Да к черту, буду просто помогать своим, а дальше будь что будет. «Своим»? Ладно, условно-своим. Ребята вот, например, очень хорошие, просто им не повезло. И учитель вроде нормальный, не давит.

Стоп! Как это «не давит»? А его слова о том, что Света — не воин? Он же стопроцентно видел, как я ей животик чешу, вот и припугнул — «вот этого щенка порвут жуки, если ты нам не поможешь». Осознание окатило холодным душем. Он же специально меня в школу «записал», чтобы я с ребятами познакомился и начал их жалеть! На душе стало очень мерзко — мной же манипулируют, будто в дешевом детективе о шпионах. Ловят на лолю-оборотня и оборотня-друга! «Смотри, Андрей, какие мы хорошие. Разве ты не хочешь нам помочь?».

С другой стороны — еще до обретения (а было ли «обретение»? Может мне просто пробои на глаза не попадались?) способности и Константин Викторович, и баба Зина, и встречные пенсионеры, и Лёха ко мне очень хорошо относились. Последний — особенно хорошо, потому что у него наконец-то появился друг. Это все подростковое черно-белое мышление. Оно же — юношеский максимализм. Сестра мне много об этом рассказывала, предостерегала. Мир — сложен и многогранен, и делить его на стопроцентное зло и такое же добро нельзя. Истина всегда где-то посередине. Оборотни приняли бы меня и без способности — они и приняли, чего уж тут. Да, в качестве без пяти минут батрака, но мы же, блин, в деревне — тут вкалывать положено всем, от мала до велика, иначе тупо не выжить. Нормальный человеко-оборотнический симбиоз. Если я был «своим» еще до первого похода в пробой, значит вокруг действительно хорошие люди, которые не желают мне зла. И то, что у меня есть уникальная способность — всего лишь неожиданный для всех нас бонус, который позволит всей деревне переехать туда, где будет лучше. Хочу ли я отплатить добром за добро? Да! Хочу ли я, чтобы всем этим людям и оборотням было плохо? Конечно нет!

Мысли в голове пролетели быстро и незаметно для окружающих, и я с новыми силами впился зубами в бутерброд с ветчиной. Все будет хорошо — я же среди своих.

В этой комнате часов не было, поэтому время до часу ночи тянулось просто безумно долго. Попытки уснуть оказались тщетными — нервничаю. За окном сначала догорел день, потом в темнеющем небе появились звезды и лунный серп, воздух наполнился скрипом сверчков и редкими звуками попугайского происхождения — птичка тоже спит неспокойно. За окном раздался едва слышимый шорох, и освещаемый звездным небом огород закрыл темный силуэт, постучав пальцем по стеклу.

Геннадий Петрович пришел.

Встав с кровати, оделся в «рабочие» синие залатанные треники и серую рубаху с длинным рукавом — немного великовата. Синие, в белую полоску, кеды я предусмотрительно оставил под кроватью. Обувшись, открыл окно. Руки «силуэта» подхватили меня под мышки, перенесли через подоконник, поставили на землю и прикрыли за мной окно. Уже почти даже и не обидно — привык.

— Пошли, — шепнул он мне и повернулся спиной, показав здоровенный рюкзак литров на восемьдесят.

Справа от рюкзака болталось что-то едва слышно лязгающее.

— Это у вас автомат? — спросил я.

— А ты как хотел? — не оборачиваясь, ответил он.

Мы прошлись по тропинкам между грядок и рядов картошки, и оборотень снова подхватил меня под мышки, перемахнув через забор.

— Здрасьте, — поздоровался я еще с тремя силуэтами.

— Здравствуй, — узнал голос Константина Викторовича.

— Здравствуй, — поприветствовали меня остальные, и мы пошли по переулку.

Миновав десяток заборов, прошли мимо бетонной, гудящей подстанции и перешли через улицу в следующий переулок. Свет уличного фонаря позволил разглядеть спутников: кроме Константина Викторовича и Геннадия Петровича, из знакомых в рейд отправились виденный на пастбище темноволосый оборотень возрастом немного за двадцать и его ровесник — этот поздоровее и рыжий. Все, кроме меня, снаряжены как надо — камуфляж, бронежилеты, разгрузки с рожками для укороченных «Калашниковых».

— Будто на войну идем, — не удержался я.

— Может и на войну, — спокойно ответил Геннадий Петрович. — Два пробоя сейчас открыты: один — в Южной Америке, второй — в Африке. Может вместе с жуками прямо туда и вывалимся?

По спине пробежал холодок.

— Не боись, отобьемся, — хохотнул темноволосый. — Меня Юра зовут, — протянул руку.

— Андрей, — я пожал.

— Игорь, — решил познакомиться и рыжий.

Когда мы вышли за пределы деревни, Геннадий Петрович спросил:

— Оно тебе надо — по полям да лесам ноги в темноте ломать? Давай тебя Юра понесет.

Ого, даже спросил!

— Хорошо, — согласился я.

Ездовой оборотень присел на корточки, и я забрался ему на плечи.

— За ручку рюкзака держись, — посоветовал он и рванул через поле.

Ветер трепал волосы, мы вбежали в березовую рощу, и я на всякий случай прикрыл свободной рукой лицо. Напрасно — Юра вез меня очень аккуратно. На темном пастбище ярко светилось пятно пробоя. Геннадий Петрович остановился в шаге от него, меня поставили на ноги, и физрук спросил: