Из школы вышел Константин Викторович, подошел ко мне и уселся рядом:

— Ну как тебе?

— Страшно, — признался я. — Если такие в бою с жуками погибают, то какая смертность у обычных людей?

— Если без участия «открывашек» — сорок процентов, — ответил учитель. — Но это — редкость, нас стараются равномерно по зонам потенциального пробоя распределять, а на убой никого не кидают — только если выбора нет: например, эвакуацию прикрывать нужно. Тогда да, до последнего держаться приходится.

Попытавшись представить пробой посреди большого города, я поежился и пообещал себе больше так не делать.

— Ты на ребят не обижайся, — попросил он. — Будут подарки просить, но ты пойми — что они здесь видели? Вот ты и про попугаев знаешь, и апельсины с конфетами ел…

— И даже ананасы иногда перепадали, — перебил его я. — А еще жвачка, сто видов шоколада, мясо каждый день, клевые модные шмотки, смартфоны…

— Что такое «смартфон»? — перебил он.

— Это сотовый телефон без кнопок, в который запихали функционал компьютера, — пояснил я. — А еще фотоаппарат, видеокамеру и доступ в информационную сеть, охватившую весь мир — интернет называется.

— Интернет у нас есть, — заметил учитель.

— Да, меня через него по базе «пробивали», — вспомнил я. — А телефоны ваши кнопочные дорого стоят?

— А их купить нельзя, — огорошил меня Константин Викторович. — Только для служебных нужд. У нас на деревню их два — один у участкового, второй — у Владимира Ильича.

— Это староста? — уточнил я.

— Нужно было тебя нормально познакомить, — вздохнул педагог.

— В общем, — вернулся я к изначальной теме. — Ребят мне очень жалко, поэтому обижаться я на них не буду. Мне не жалко — это чужой мир, а раздаю я ворованное.

— Теперь это и твой мир тоже, — заметил Константин Викторович. — Очень тебя прошу — если ты найдешь пробой домой раньше, чем в Скандинавию, не спеши уходить, хотя бы ради них, — указал на школу. — Света еще маленькая, но уже видно, что она — не воин. Слишком добрая, слишком веселая. Она пятнадцати лет в армии точно не переживет.

Я закрыл лицо руками. За что мне это все? Я ведь теперь и впрямь просто так уйти не смогу, потому что тогда до конца моих дней перед глазами будет стоять воющая от боли Света, которую разрывают на части жуки.

Ощутив руку оборотня на плече, услышал:

— Всё будет хорошо, Андрей. Прости, если прошу слишком многого, но возьми себя в руки — вам еще домой идти, к Лёшке, попугая смотреть. А потом постарайся вздремнуть — сегодня ночью пойдем к пробою.

Глубоко вздохнув, я выпрямился. Глаза сухие — это хорошо.

— Мне завтра коров пасти, — напомнил я. — Может днем?

Хмыкнув, Константин Викторович улыбнулся:

— Нет, коров пасти тебе больше не придется — что мы, кого попроще не найдем?

— А в школу с утра как? — спросил я.

— Ты же у нас неофициально, — откровенно развеселился он. — Придешь после обеда, с Семеном Рудольфовичем познакомишься.

У них тут гуманитарные и естественнонаучные предметы с точными через день чередуются. «Рудольфович» — это математик, получается.

— А вы с нами пойдете? — спросил я.

— Только сегодня, — покачал он головой. — Потом — извини, другие пойдут. Я жизнью рисковать не боюсь, но больше в деревне учителей нет, вожак… — ироничная усмешка. — Запретил. Осуждаешь?

— Не-а, — покачал я головой. — Вы же и сегодня идете, чтобы мне доказать, что не трус.

— При всем уважении к тебе, Андрей, — улыбнулся он. — Но что-то доказывать подростку мне по возрасту не годится. Просто мне очень хочется самому пройти через пробой. Без обид?

— Без обид, — подтвердил я.

На обиженных воду возят.

Путь до дома был шумным и полным вопросов.

— А правда, что в городе…

— А ты ел…

— А знаешь певца…

— А ты видел когда-нибудь…

Валя с нами, очевидно, не пошла, но остальные дети от меня не отлипали. Я отвечал и старательно подавлял раздражение — неприятно, когда относятся как к музейному экспонату, вспоминая слова ветерана Кузьмы Ильича. Но ребята же не со зла — просто я реально единственный доступный им источник интересностей. Скорее бы добраться до попугая и цветного телевизора — они от меня внимание точно отвлекут.

Дома нас встретил очень вкусный, сладкий цитрусовый запах в сенях — на столе стояла большая, курящаяся паром, эмалированная тарелка с темно-оранжевой субстанцией.

Увиденное поразило маленького Кольку в самое сердце:

— Это что, апельсиновое повидло⁈

— Завтра в школу принесу, — пообещал Лёха. — С вас — хлеб!

— Скинемся! — решил за всех Артем.

Хорошая идея — когда «скинулся», уже не халява. Был у нас в деревне сосед, ему отец все время помогал, а тот, соответственно, помогал нам, притом что его помощь была нафиг не нужна — мы и сами отлично справлялись. Когда я спросил папу «зачем?», он ответил примерно следующее: «Когда много делаешь для человека, в лучшем случае ему будет совестно, и он будет чувствовать себя должником. В худшем случае — начнет считать, что помогать ему — наша обязанность. Поэтому, Антон, делая кому-то добро, делай так, чтобы тебе платили тем же. Хотя бы символически».

Тогда я пожал плечами и продолжил играть в «Майнкрафт» — папа иногда играл со мной, потому что считал эту игру полезной для развития творческого и пространственного мышления — а теперь вот смотрю на ребят и думаю о том, что нужно чем-то их напрячь. Ладно, сегодня день халявы, а потом постараюсь придумывать для них маленькие, легкие поручения, за которые буду платить вкусняшками, и, если повезет с воровством, чем-нибудь более полезным.

Мы зашли в дом, немного напугав размешивающую содержимое второй большой тарелки Марину. Поздоровались.

— Мама, мы на попугая и телевизор посмотреть пришли! — ввел ее в курс дела Лёха. — Можно?

— Конечно можно, — с улыбкой кивнула она. — Идите, а я пока на стол соберу, чаю попьем.

Отказываться никто не стал, и мы дружной гурьбой ввалились в Лёхину комнату.

— Привет! — вогнал детей в буйный восторг приветствием попугай.

Лёха достал его из клетки, и птичка пошла по рукам. Глядя, насколько бережно ребята принимают Капитана, стараясь на него даже лишний раз не дышать — а ну как сказка развеется — я снова загрустил. Да к черту — я так в хроническую депрессию впаду и буду большую часть времени лежать на кровати, глядя в потолок пустым взглядом и размышляя о несовершенстве мира. Пусть дети веселятся, а я пойду пообщаюсь с новой опекуншей.

Марина на кухне времени зря не теряла: нарезала ветчину и остатки окорока, а на двухкомфорочной плитке вместо тарелки с повидлом нашлись чайник и кастрюлька. Судя по наличию на столе очищенных сосисок, кастрюлька для них.

— Марина, можно я вам помогу? Может воды натаскать, починить чего или дров наколоть? Могу в стайке убраться, и даже корову доить умею.

— Что ты, Андрей! — аж подпрыгнула она. — Надо оно тебе, воду таскать? Вон в сенях две фляги полные, Иваныч за два апельсина натаскал. Он остальным про это расскажет, помощников будет хоть отбавляй. Ты лучше отдыхай, с ребятами играй.

Ясно, сын богатого папеньки вкалывать не должен. Немножко грустно — какой из меня мужик в доме, если все за меня делают? Ай, к черту — все равно дом чужой. И вообще номинальный мужик здесь Лёха, пусть он и комплексует. А Марина симпатичная, что неудивительно — не старуха же, а молодая женщина тридцати трех лет. В таком возрасте из армии демобилизуется Валентина. Нормально, в моей реальности многие в таком возрасте только начинали семью создавать. Да какой тут, нафиг, нормально — это же рекрутчина, как при царе! За пятнадцать лет столько дерьма хлебнуть придется, что человек на «гражданку» вернется травмированным, и, возможно, опасным. Если вообще возвращаться захочет: тут-то крыша над головой, питание и всё понятно — вот он враг, его нужно рвать зубами и когтями. А там что? Родная речка, березки и веганская диета, подкрепленная расистским отношением? Правильно она говорит — кому провоевавшая всю молодость волчица нужна?