Колдмун посмотрел на часы.

– Что с самолетом? – спросил он у сидевшего за столом агента.

– Выпустил шасси. Выруливает на полосу.

– Порядок. – Он оглядел собравшихся. – За работу!

Колдмун встал, надел куртку, пристегнул к поясу браунинг и вышел на свежий воздух. Благодарение богу, в офисе службы безопасности, как обычно, пахло старыми носками, человеческим потом и подгоревшим в микроволновке попкорном.

В зале ожидания оказалось даже больше народу, чем он опасался. Следуя за небольшой процессией – двое местных агентов, двое сотрудников транспортной безопасности и двое полицейских в штатском, – Колдмун прошел через зал мимо поста контроля, магазинов дьюти-фри и выхода к скайтрейну[156] к двери без знаков и надписей. Открыв ее, они спустились на один пролет в таможенную зону зала «Д» для пассажиров международных рейсов.

Динамики аэропорта звучали на разные голоса. Далеко впереди Колдмун увидел большую группу людей, которые шли навстречу им: они только что прилетели и направлялись к пункту таможенного контроля. Его маленький отряд обошел заграждения и выстроился треугольником в том месте, где пассажиры замедлили ход и встали в очередь. Колдмун огляделся и остался доволен расположением своих людей. Неподалеку от него стояли два сотрудника таможенной полиции, которым предстояло арестовать Армендариса. Колдмун рассчитывал, что у него еще будет время поговорить с ним… немного позднее.

Колдмун глубоко вдохнул, стараясь насладиться моментом. Это была крупная операция, которой руководил лично он. Его переполняло желание взять этого парня за шиворот.

…А потом он обернулся и, как по заказу, увидел Армендариса, чья высокая стройная фигура выделялась в толпе. На нем был строгий испанский костюм, черные волосы даже после долгого перелета выглядели безупречно. В руке он держал кожаный дорожный чемоданчик, а темный плащ перекинул через локоть. Телохранителей Армендарис, судя по всему, не взял, но в любом случае это была забота людей Торреса, а не самого Колдмуна.

Армендарис подошел ближе, узнал Колдмуна, и на его лице засияла улыбка.

– Мистер Витко! – сказал он, протягивая руку в приветствии. – Buenos días![157]

Колдмун шагнул вперед, улыбнулся в ответ, сжал протянутую руку и крепко держал ее, пока не подошли сотрудники таможенной полиции. Остальные встали на подстраховке.

– Рамон Армендарис-и-Уриас, – сказала одна из «таможенников», латиноамериканка с волосами цвета красного дерева, – вы арестованы за убийство и кражу в крупном размере, а также за другие тяжкие преступления.

Другой агент плавным движением надел на Армендариса наручники и надежно застегнул их.

Армендарис заморгал глазами в полном недоумении. Он выглядел до странности беззащитно, как человек, проснувшийся оттого, что с него грубо сдернули одеяло.

– В частности, – прибавил Колдмун, – по подозрению в убийстве Грейсона Туигла и Юджина Мэнкоу.

Секунду-другую Армендарис разглядывал окружавшие его суровые лица, а затем обернулся к Колдмуну.

– Армстронг, что здесь происходит? – спросил Армендарис.

– Уведите его, – сказал Колдмун.

Агенты взяли Армендариса под руки и потащили к офису службы безопасности. Лишь теперь, под воздействием грубой силы, миллиардер словно очнулся от оцепенения.

– Нет! – закричал он, упираясь. – Что здесь происходит? Что вы делаете?

Колдмун внутренне поморщился. Как раз этой сцены он надеялся избежать.

Увидев, что арестованный сопротивляется, подбежали другие сотрудники. В очереди заохали и стали отшатываться назад, около дюжины пассажиров мгновенно подняли телефоны.

– Это ошибка! – кричал Армендарис. – Вы сказали «убийство»? «Кража»? Безумие, чудовищная ошибка! Что вы здесь делаете? Куда вы меня тащите?

И тут, к огромной досаде Колдмуна, парень начал вырываться, раскачивая державших его агентов из стороны в сторону. Притворную утонченность и обходительность как ветром сдуло. Чтобы усмирить его, сбежались новые стражи порядка, которые, то подталкивая Армендариса, то таща его за собой, впихнули арестованного в кабинет. Тот все еще сопротивлялся, но голос его уже срывался на визг:

– Помогите! Помогите! Армстронг, я ни в чем не виноват! Не позволяйте им увести меня! Не позволяйте…

Бронированная дверь закрылась, его протесты теперь звучали приглушенно и вскоре утихли совсем. Взволнованный ропот толпы тоже смолк, пассажиры вернулись к своим делам, торопясь покинуть аэропорт. Колдмуна поразило, как многому он еще должен научиться в оценке людей. Он потратил не один час, составляя мысленное досье на Армендариса, но это представление застало его врасплох. Он никак не ожидал такого театрального возмущения, таких отчаянных попыток убедить всех в своей невиновности и вырваться на свободу.

Его размышления прервал один из агентов майамского отделения:

– Отлично сработано, Колдмун! Таможенной полиции с департаментом нацбезопасности еще долго придется с ним разбираться – таков порядок. Вряд ли мы получим его в свое распоряжение раньше чем через три-четыре часа. Не хочешь вернуться в офис?

– Нет. Спать – вот чего я хочу. – Колдмун машинально повернул в сторону служебной парковки, но вдруг остановился. – Позвони, когда его передадут нам, хорошо?

– Не вопрос.

– Спасибо, – сказал Колдмун и ушел.

Дело закончено. Они взяли преступника. Конечно, нужно было еще подобрать хвосты – арестовать сообщников, допросить задержанного, найти доказательства, – но главная задача состояла в том, чтобы доставить Армендариса в Штаты, и эта часть операции прошла как по нотам. Просто сказка – то, с каким рвением он клюнул на наживку. Странное дело, но Колдмун не чувствовал ничего особенного. Он жалел лишь о том, что д’Агоста не присутствовал при задержании. Интересно, видел ли когда-нибудь капитан-лейтенант нью-йоркской полиции оскароносное представление вроде того, что устроил Армендарис, когда на нем защелкнули наручники?

27 декабря 1880 года, четверг

Д’Агоста покоился в кресле с подголовником, наблюдая за тщетными попытками восходящего солнца проникнуть сквозь жалюзи, погрузившие гостиную в полумрак. В голове стучало – в такт биению сердца.

Прошедшие с момента нападения часы ползли мучительно медленно, и весь дом, казалось, застыл в потрясении. Пендергаст зашил и перебинтовал рану Фелин, затем вколол ей антибиотик, принесенный из двадцать первого века, который лежал у него в кармане. Мёрфи отнес в подвал тело Мозли и захоронил под заново выложенным кирпичным полом. Джо спал наверху, у себя, за ним присматривала горничная. Остальные слуги вернулись в свои комнаты – кроме Госнольда, не желавшего покидать гостиную.

Рассыпанный пепел смели обратно в урну, которую тут же унесли с глаз долой. Открытка, доставленная вместе с ней, осталась там, куда ее положил Пендергаст: на столике в комнате д’Агосты. Всю долгую ночь д’Агоста не решался прочесть ее. Но небо постепенно светлело, и в конце концов он, сделав болезненное усилие, повернул голову к столику и дотянулся до открытки.

Дорогая Констанс,

с глубоким прискорбием посылаю прах Вашей старшей сестры. Примите также мою благодарность. Операция прошла весьма успешно.

Ваш план был обречен с самого начала. Я сразу понял, что Вы намерены смошенничать, меня озадачивал только сам механизм обмана. И тут, mirabile dictu[158], инструмент, способный вскрыть всю схему, доставили прямиком в Бельвью… А оттуда – в мои руки.

У Вас есть арканум, у меня есть Вы, точнее говоря, Ваша младшая ипостась. Отдайте мне формулу, настоящую и полную, и девочка вернется к Вам невредимой. И тогда наша сделка будет завершена… За исключением одного условия. Вы не должны вмешиваться в дела этого мира, он мой, а не Ваш. Возвращайтесь немедленно назад вместе с двумя Вашими спутниками. Оставьте меня в покое… Иначе Вы пожалеете о своем решении.