Рами тоже это почувствовал.

– Давайте прибавим шаг.

Робин кивнул. Они стали быстрее огибать надгробия.

– Не надо было мне приходить сюда после вечерней молитвы, – пробормотал Рами. – Лучше бы я слушался маму.

– Постойте, – сказала Виктуар. – Летти… Где Летти?

Они обернулись. Летти отстала, остановившись перед могилой.

– Смотрите, – показала она с округлившимися глазами. – Это она.

– Кто «она»? – спросил Рами.

Но Летти не ответила, уставившись на камень.

Пришлось вернуться к ней, к потрепанному непогодой камню. На нем было написано: «Эвелин Брук, любимой дочери и студентке. 1813–1834».

– Эвелин, – сказал Робин. – Это же…

– Эви, – подтвердила Летти. – Девушка, за чьим столом мы работали. Девушка, которая придумала столько словесных пар. Она умерла. Уже давно. Пять лет назад.

Ночной воздух вдруг показался ледяным. Остаток тепла от портвейна улетучился, как и веселье, теперь они стояли здесь трезвые, замерзшие и напуганные. Виктуар плотнее запахнула шаль на плечах.

– Как думаете, что с ней произошло?

– Наверное, что-то обыденное. – Рами смело решил прогнать мрачное настроение. – Вероятно, заболела, или произошел несчастный случай, или переутомилась. Может, каталась на коньках без шарфа. Или так погрузилась в исследования, что забывала поесть.

Но Робин подозревал, что причина смерти Эвелин Брук не такая прозаичная, как обычная болезнь. Про исчезновение Энтони на факультете уже давно не вспоминали. Профессор Плейфер как будто совершенно забыл о существовании такого студента, он не сказал об Энтони ни слова с тех пор, как объявил о его смерти. А стол Эви уже больше пяти лет хранили в неприкосновенности.

Эвелин Брук – особая студентка. И с ней случилось что-то ужасное.

– Давайте пойдем домой, – прошептала через несколько секунд Виктуар.

Наверное, они провели на кладбище уже довольно много времени. Темное небо постепенно уступало место бледному рассвету, а холод превратился в утреннюю росу. Бал закончился. Последняя ночь триместра тоже, и впереди ждало бесконечное лето. Они молча взялись за руки и пошли домой.

На следующее утро Робин получил экзаменационные оценки («отлично» по теории перевода и латыни, «очень хорошо» по этимологии, китайскому и санскриту), а также следующую записку, напечатанную на плотной кремовой бумаге: «Совет бакалавров Королевского института перевода рад сообщить, что вы приглашены продолжить обучение в бакалавриате на следующий год».

Только получив документы на руки, он ощутил, что это реально. Он прошел, все они прошли. По крайней мере, еще на год у них есть дом – оплаченное жилье и питание, стабильная стипендия и доступ ко всем интеллектуальным богатствам Оксфорда. Их не выгонят из Вавилона. Они снова могут спокойно дышать.

В июне Оксфорд был жарким, душным, золотистым и прекрасным. На лето не задали ничего обязательного – они могли заниматься своими проектами, если пожелают, но обычно месяцы между окончанием третьего триместра и началом первого негласно считались заслуженной наградой, краткой передышкой перед четвертым курсом.

Это были самые счастливые дни в их жизни. Они устраивали пикники на холмах Южного парка, брали с собой спелые фрукты, свежие рогалики и сыр камамбер. Катались на лодках вверх и вниз по Черуэллу – Робин и Рами неплохо в этом преуспели, но девочки никак не могли освоить искусство грести так, чтобы лодка шла вперед, а не к берегу. Они преодолели семь миль на север до Вудстока, чтобы осмотреть дворец Бленхейм, но внутрь не вошли из-за непомерно высокой цены билета. Приехавшая из Лондона театральная труппа показала отрывки из Шекспира в Шелдонском театре; играли актеры, бесспорно, ужасно, а смешки со стороны студентов еще больше ухудшили спектакль, но это было не так уж важно.

В конце июня все только и говорили о коронации королевы Виктории. Многие студенты и аспиранты, все еще остававшиеся в университете, отправились на дилижансе в Дидкот, чтобы успеть на поезд до Лондона, а оставшихся в Оксфорде ждало ослепительное световое шоу. Ходили слухи о грандиозном ужине для бедняков и бездомных Оксфорда, но городские власти утверждали, что ростбиф и сливовый пудинг приведут бедняков в такое неистовство, что они не сумеют насладиться иллюминацией[70]. Так что бедняки в тот вечер остались голодными, но хотя бы огни были прекрасны. Робин, Рами, Виктуар и Летти прогуливались по Хай-стрит с кружками холодного сидра в руках, пытаясь вызвать в себе тот же патриотичный настрой, которым преисполнились остальные.

В конце лета они съездили на выходные в Лондон, чтобы насладиться жизненной силой и разнообразием, которых так не хватало Оксфорду, застрявшему в прошлом. Они отправились в «Друри-лейн» и посмотрели спектакль – игра актеров была не очень хорошей, но аляповатый грим и звонкий голосок инженю притягивали на протяжении всех трех часов.

Они покупали сочную клубнику с лотков на улице Нью-Кат, медные безделушки и пакетики с якобы экзотическим чаем; бросали пенни танцующим обезьянам и шарманщикам; уворачивались от заманивающих клиентов проституток; с интересом рассматривали уличные ларьки с фальшивыми серебряными пластинами[71]; ужинали в «подлинно индийском» ресторане, который разочаровал Рами, но удовлетворил всех остальных; а переночевали в одной тесной комнатке на Даути-стрит. Робин и Рами лежали на полу, завернувшись в пальто, а девушки примостились на узкой кровати, и все хихикали и шептались до глубокой ночи.

На следующий день они совершили пешеходную экскурсию по городу, которая закончилась в Лондонском порту, где они прогулялись по докам и полюбовались массивными кораблями с большими белыми парусами и сложным переплетением мачт и такелажа. Они пытались распознать флаги и эмблемы компаний на отплывающих судах, гадая, откуда те приплыли или куда направляются. Греция? Канада? Швеция? Португалия?

– А через год мы уплывем на одном из них, – сказала Летти. – Как думаете, куда плывет этот корабль?

Каждый выпускник Вавилона после экзаменов на четвертом курсе отправлялся в грандиозное путешествие по разным странам, с полной оплатой расходов. Эти путешествия обычно были связаны с какими-то делами Вавилона – выпускники работали переводчиками при дворе Николая I, охотились за клинописными табличками в руинах Месопотамии, а однажды совершенно случайно чуть не вызвали дипломатический скандал в Париже, однако в первую очередь это была возможность для выпускников просто посмотреть мир и погрузиться в ту языковую среду, от которой они были оторваны в годы учебы. Чтобы знать язык, нужно жить им, а Оксфорд, как ни крути, был полной противоположностью реальной жизни.

Рами не сомневался, что их всех отправят либо в Китай, либо в Индию. Ведь именно там происходит все самое важное. Ост-Индская компания потеряла монополию в Кантоне, а это значит, понадобятся переводчики для налаживания новых торговых связей.

– Я готов отдать левую руку, лишь бы это была Калькутта. Тебе понравится: мы поживем немного у моих родных; я рассказал им о вас в письмах, они даже знают, что Летти не пьет слишком горячий чай. А может, поедем в Кантон – разве это не чудесно, Птах? Когда ты в последний раз был дома?

Робин не был уверен, что хочет вернуться в Кантон. Он думал об этом, но не испытывал восторга от этой мысли, только растерянность и неясный страх. Там его никто не ждал: ни друзей, ни семьи, только город, который он помнил лишь смутно. Скорее Робин боялся своей реакции, если все-таки вернется домой; вернется в мир забытого детства. А вдруг, вернувшись, он не сможет заставить себя уехать?