– Это займет не больше двадцати минут, – поклялся Робин. – А когда вернусь, положу его у твоей двери.

Теперь, когда он остался в одиночестве, Оксфорд приобрел зловещий вид; свет фонарей был уже не теплым, а жутковатым, растягивая и искажая его тень на мостовой. Библиотека была заперта, но ночной смотритель заметил, как Робин машет рукой у окна, и впустил его. К счастью, это был один из прежних служителей, и он без вопросов пропустил Робина в западное крыло. В читальном зале царили кромешная тьма и холод. Все лампы были выключены; Робин видел зал только в лунном свете, струящемся с дальнего конца. Дрожа, он схватил блокнот Рами, сунул его в сумку и поспешил на улицу.

Он успел преодолеть лишь четверть пути, как вдруг услышал шепот.

Ему следовало ускорить шаг, но не то интонации, не то формы слов заставили его остановиться. Лишь когда Робин замер и напряг слух, он понял, что говорят по-китайски. Одно китайское слово, которое произносят снова и снова, все быстрее и быстрее.

– Усин.

Робин осторожно выглянул за угол.

Посреди Холивелл-стрит стояли трое, все молодые и худощавые, одетые в черное два молодых человека и девушка. Они тащили сундук. Видимо, дно раскололось, потому что на мостовую вывалились серебряные пластины.

Все трое посмотрели на приближающегося Робина. Тот, кто яростно шептал по-китайски, стоял к Робину спиной и обернулся последним, когда его товарищи ошеломленно застыли. Он посмотрел Робину в лицо. У Робина бешено заколотилось сердце.

Он как будто смотрел в зеркало.

В свои карие глаза. На свой прямой нос и каштановые волосы, в точности так же падающие на глаза и кое-как зачесанные слева направо.

У молодого человека в руках была серебряная пластина.

Робин тут же понял, что тот хотел сделать. «Усин» на китайском означает «бесформенный, бестелесный, скрытый»[22]. Ближайший эквивалент на английском – «невидимый». Эти люди, кем бы они ни были, пытались скрыться. Но что-то пошло не так, потому что серебряные пластины не помогали, и при свете фонарей все трое казались полупрозрачными, но уж точно не исчезли.

Двойник Робина бросил на него жалобный взгляд.

– Помоги, – взмолился он. И добавил по-китайски: – Банман[23].

Робин так и не понял, что побудило его действовать – недавний страх перед студентами Баллиола, полная нелепость происходящего или сбивающее с толку лицо его двойника, – но он шагнул вперед и положил ладонь на серебряную пластину. Двойник Робина отдал ее без единого слова.

– Усин, – произнес Робин, вспомнив легенды, которые рассказывала ему мать – о духах и призраках, скрывающихся во тьме. Бесформенных, бестелесных. – Невидимый.

Пластина в его ладони завибрировала. Откуда-то донесся тяжелый вздох.

И все четверо исчезли.

Нет, исчезли – не совсем то слово. Робин не мог подобрать нужное, запутался в переводе, не мог описать это состояние ни на английском, ни на китайском. Они существовали, но не как человеческие существа. Они стали не просто невидимыми сущностями. А вообще перестали быть сущностями. Они были бесформенными. Плыли по воздуху, расширяясь во все стороны, стали самим воздухом, кирпичной стеной, булыжниками мостовой. Робин не чувствовал своего тела, где оно заканчивается и где начинается, он был серебром, камнями, ночью.

В сознании пронесся леденящий страх. «А вдруг я не смогу вернуться?»

Через несколько секунд в конце улицы появился констебль. Робин затаил дыхание, сжав пластину с такой силой, что по руке стрельнула боль.

Прищурившись, констебль уставился прямо на него, но не увидел ничего, кроме темноты.

– Их здесь нет, – выкрикнул он через плечо. – Попробуем поискать в парке…

И побежал дальше.

Робин выронил пластину. Он больше не мог ее держать, просто не чувствовал ее. Свою руку он тоже не чувствовал, просто пытался оттолкнуть от себя серебро.

И у него получилось. Воры снова материализовались в ночи.

– Быстрее, – поторопил второй юноша, блондин. – Засуньте их за пазуху и бросьте сундук.

– Нельзя просто бросить его, – возразила девушка. – Они его найдут.

– Тогда уберите обломки и пошли.

Все трое начали собирать серебряные пластины с мостовой. Робин на мгновение заколебался, не зная, куда девать руки. Но потом наклонился и начал помогать.

Он до сих пор не осознал нелепости ситуации. Но смутно понимал, что происходит что-то противозаконное. Эти люди не могут быть связаны с Оксфордом, Бодлианской библиотекой или Институтом перевода, иначе не шатались бы ночью по улицам, одевшись в черное и скрываясь от полиции.

Самым правильным и очевидным в этой ситуации было бы поднять тревогу.

Но по непонятным причинам ему казалось, что нужно им помочь. Он не пытался понять, а просто действовал. Он словно провалился в сон, играл в пьесе, зная все свои реплики, хотя все остальное было загадкой. Это была иллюзия с собственной внутренней логикой, и по какой-то неизвестной причине Робин не хотел от нее избавляться.

Наконец все серебряные пластины оказались за пазухами и в карманах. Робин отдал ту, которую забрал, своему двойнику. Их пальцы соприкоснулись, и Робин ощутил холодок.

– Пошли, – сказал блондин.

Но никто не пошевелился. Все смотрели на Робина, явно не понимая, как поступить с ним.

– А если он… – начала девушка.

– Нет, – твердо заявил двойник Робина. – Ты же не станешь?

– Конечно нет, – прошептал Робин.

Блондина это не убедило.

– Было бы проще…

– Нет. Не в этот раз. – Двойник оглядел Робина с головы до пят и, очевидно, принял решение.

– Ты ведь переводчик, да?

– Да, – выдохнул Робин. – Я только что поступил.

– «Крученый корень», – сказал двойник. – Найди меня там.

Девушка и блондин переглянулись. Девушка уже открыла рот, явно собираясь возразить, но тут же закрыла его.

– Ну ладно, – сказал блондин. – А теперь пошли.

– Подождите, – в отчаянии взмолился Робин. – Кто… когда…

Но воры уже бросились бежать.

И на удивление резво. Всего через несколько секунд улица опустела. Они не оставили никаких следов, подобрали все пластины до последней и даже унесли сломанный сундук. С таким же успехом они могли быть призраками. Если бы Робин нафантазировал эту встречу, он не заметил бы разницы.

Когда Робин вернулся, Рами еще не спал. Он открыл дверь на первый же стук.

– Спасибо, – сказал он, забирая блокнот.

– Не за что.

Они молча стояли, глядя друг на друга.

Оба очень хорошо понимали, что произошло, и были потрясены внезапным озарением: им здесь не место, несмотря на поступление в Институт перевода, несмотря на мантии и притязания, на улицах находиться небезопасно. Они находились в Оксфорде, но не принадлежали ему. Однако груз этого понимания был таким тяжким, таким разрушительным, такой противоположностью тем трем золотым дням, которыми они слепо наслаждались, что ни один из них не мог произнести этого вслух.

Они никогда и не произнесут. Слишком больно даже думать об этом. Куда проще притвориться, жить в иллюзии, пока это возможно.

– Ну что ж, – неловко протянул Робин. – Спокойной ночи.

Рами кивнул и, не говоря ни слова, закрыл дверь.

Заснуть Робин не мог. В темноте перед глазами стояло лицо его двойника. Может, от усталости и волнения Робин все вообразил? Но уличные фонари сияли так ярко, а черты лица двойника, его страх и паника так крепко врезались в память. Робин знал, что это не выдумка. Он не смотрел в зеркало, где его лицо отражалось в перевернутом виде, как фальшивый образ реальности, нет, он нутром чуял их одинаковость. Лицо того человека в точности повторяло его лицо.