– И как это может пригодиться? – спросила Виктуар, когда Робин показал ей.

– Поможет сражаться, – ответил Робин. – Разве не это нам нужно?

– Думаешь, придется драться на ножах?

Он раздраженно пожал плечами, но немного смутился.

– Может и до этого дойти.

Виктуар прищурилась.

– Тебе этого хочется, да?

– Конечно нет, даже не… Нет, не хочется. Но если дойдет до драки, эта пара станет крайне необходимой…

– Мы пытаемся защитить башню, – мягко напомнила она. – Просто хотим остаться в безопасности. А не пролить море крови.

Они жили как в осажденной крепости. Изучали классические тексты – военную историю, описания битв, трактаты о стратегии – в поисках идей, как укрепить башню. Они установили строгое расписание обедов и ужинов и распределили продукты на порции; никакого печенья в полночь, как любили Ибрагим и Джулиана. Потом старые телескопы перетащили на крышу, чтобы наблюдать за разрушением города. Забастовщики поочередно по два часа дежурили у окон седьмого и восьмого этажей, чтобы издалека заметить очередную толпу.

В этих заботах прошел целый день, потом еще один. До них наконец дошло, что пути назад нет, невозможно вернуться к обычной жизни, разрушения необратимы. Теперь они либо покинут башню победителями, предвестниками новой Британии, либо мертвыми.

Виктуар потрясла Робина за плечи.

– В Лондоне тоже бастуют. Проснись, Робин.

Он резко выпрямился. На часах было десять минут первого, он только что заснул – его вахта была следующей.

– Что? Кто?

– Все, – удивленно произнесла Виктуар, как будто сама не могла в это поверить. – Наверное, это все листовки Энтони об условиях труда, адресованные радикалам, потому что, похоже… – Она помахала перед Робином телеграммой. – Даже телеграфная контора. Говорят, перед парламентом собралась толпа, требующая отозвать объявление войны…

– Кто «все»?

– Все забастовщики последних лет – портные, сапожники, ткачи. Все снова бастуют. И не только они. Еще докеры, работники фабрик, кочегары – действительно все. Вот, взгляни. – Она снова затрясла телеграммой. – Вот. Об этом напишут все завтрашние газеты.

Прищурившись в тусклом свете, Робин посмотрел на телеграмму, пытаясь понять, что это значит.

В сотне миль отсюда Вестминстер наводнили белые британцы, работники фабрик, протестующие против войны со страной, где они никогда не были.

Неужели Энтони был прав и они получили самых неожиданных союзников? Те уже не в первый раз за последнее десятилетие восставали против серебра, только сейчас все зашло гораздо дальше. Бунты Ребекки в Уэльсе, Булрингский бунт в Бирмингеме, восстания чартистов в Шеффилде и Бредфорде в том же году – все эти люди пытались остановить серебряную индустриальную революцию. В газетах эти бунты называли отдельными вспышками недовольства. Но теперь стало очевидно, что все они связаны, все возникли как ответ на одну и ту же паутину принуждения и эксплуатации. Такие же проблемы, как у ланкаширских прядильщиков, сначала возникли у индийских ткачей.

Потные и истощенные рабочие оснащенных серебром текстильных фабрик Британии ткали хлопок, собранный рабами в Америке. Серебряная индустриальная революция повсюду несла нищету, неравенство и страдания, а сливки снимали только власть имущие в сердце империи. Вот в чем заключалось величайшее достижение империи – понемногу забрать отовсюду; раздробить и распределить страдания, чтобы они не стали невыносимыми. Но в итоге все-таки стали.

Если угнетенные собрались вместе и начали бороться за общее дело, это и есть тот поворотный момент, о котором так часто говорил Гриффин. Шанс изменить ход истории.

Первое предложение о перемирии пришло из Лондона час спустя:

«возобновите работу вавилона тчк полная амнистия для всех включая свифта и деграв тчк иначе тюрьма».

– Это очень плохие условия, – сказал Юсуф.

– Просто нелепые, – сказал профессор Чакраварти. – И как мы ответим?

– Никак, – отозвалась Виктуар. – Думаю, мы заставили их вспотеть и продолжаем выводить из себя.

– Но это опасно, – заявила профессор Крафт. – Они дают нам возможность начать диалог, верно? Мы не знаем, как долго предложение будет в силе. Если мы проигнорируем его и они передумают…

– Это еще не все, – резко прервал ее Робин.

Они молча и со страхом смотрели, как телеграф отстукивает слова под рукой Виктуар.

«войска на подходе тчк сдавайтесь».

– Господи, – сказала Джулиана.

– Какой им в этом смысл? – спросил Робин. – Они ведь все равно не проникнут через охрану…

– Нам следует считать, что проникнут, – мрачно заявил профессор Чакраварти. – По крайней мере, могут это сделать. Видимо, им помогает Джером.

Его слова вызвали ожесточенный спор.

– Нужно с ними поговорить, – предложила профессор Крафт. – Или мы потеряем шанс на переговоры…

– Предположим, нас посадят в тюрьму, – вмешался Ибрагим.

– Нет, если мы сдадимся добровольно… – начала Джулиана.

– Мы не можем сдаться, – твердо заявила Виктуар. – Так мы ничего не добьемся…

– Погодите. – Робину пришлось повысить голос, чтобы его услышали. – Нет, эта угроза, войска… Это же означает, что у нас получилось, как вы не понимаете? Они испугались. В первый день они думали, что сумеют нас проигнорировать. Но теперь увидели последствия. Они в ужасе. А значит, если мы продержимся еще чуть-чуть, то победим.

Проснувшись на следующее утро, они обнаружили, что вокруг башни всего за одну ночь загадочным образом появились баррикады. Все ведущие к Вавилону улицы – Хай-стрит, Брод-стрит, Корнмаркет – перегородили огромные покосившиеся конструкции. Неужели это сделали войска? Но баррикады выглядели слишком бессистемными, чтобы иметь отношение к армейской операции. Их соорудили из всего, что попало под руку, – перевернутых телег, бочек с песком, упавших уличных фонарей, железных решеток от ворот оксфордских парков и каменных обломков, которые скапливались на каждом углу как свидетельство медленного разрушения города. Да и какой смысл войскам преграждать себе путь?

Стоявшего в карауле Ибрагима спросили, что он видел. Но тот заснул.

– Я проснулся незадолго до рассвета, – виновато сказал он. – И все уже было так, как сейчас.

Из вестибюля прибежал профессор Чакраварти.

– Там снаружи человек, который хочет поговорить с вами двумя, – обратился он к Робину и Виктуар.

– Какой человек? – удивилась Виктуар. – И почему с нами?

– Непонятно, кто он, – признался профессор Чакраварти. – Но он решительно настроен поговорить с теми, кто стоит во главе. А это ведь вы устроили этот цирк, верно?

Они все вместе спустились в вестибюль. Из окна они увидели на ступенях крыльца высокого и широкоплечего бородача. Он не был вооружен и не выглядел враждебным, но его появление все равно сбивало с толку.

И тут Робин понял, что уже видел этого человека. На сей раз он не взял свой плакат, но стоял в той же позе, как и во время бунта мельников, – сжав кулаки, вздернув подбородок, и со злобной решимостью смотрел на башню, словно мог опрокинуть ее силой мысли.

– Господи! – воскликнула профессор Крафт, выглянув из окна. – Это же один из тех безумцев. Уходите оттуда, он на вас нападет!

Но Робин уже натягивал пальто.

– Не нападет. – Он догадывался, в чем дело, и хотя пока еще боялся надеяться, его сердце радостно забилось. – Я думаю, он хочет нам помочь.

Когда они открыли дверь[110], мужчина любезно шагнул назад и раскинул руки, показывая, что у него нет оружия.

– Как вас зовут? – спросил Робин. – Я вас здесь уже видел.