Так почему бы не признать это? Ему не стыдно. Ведь он прав. Эта девушка, кем бы они ни была, стала символом, доказательством, что ради выживания империя пересечет любую черту. Ну, давайте же, думал он, давайте, убейте еще кого-нибудь, залейте улицы своей же кровью. Покажите им свою суть. Покажите, что белый цвет кожи не спасет. Вот, наконец-то непростительное преступление с явным виновником. Эту девушку убили солдаты. И если Оксфорд хочет отомстить, у него был только один способ это сделать.

В тот вечер на улицах Оксфорда разразились настоящие бои. Стычки начались на окраине города, в Джерико, где пролилась первая кровь, и постепенно возникали все новые и новые очаги. Непрерывно палили пушки. Весь город не спал из-за воплей и бунтов, и Робин увидел на улицах больше людей, чем когда-либо мог себе представить, живя в Оксфорде.

Переводчики прилипли к окнам, высовываясь наружу в перерывах между выстрелами.

– Это безумие, – твердила профессор Крафт. – Полное безумие.

Безумие – не то слово, подумал Робин. В английском просто нет подходящих слов. Он припомнил древние китайские тексты, выражение, которым описывались сокрушительные перемены: 天翻地覆, тяньфаньдифу. «Рухнули небеса, и земля обрушилась сама на себя». Мир перевернулся с ног на голову. Британия проливала собственную кровь, Британия вырывала свою плоть, и после этого к прошлому возврата уже не было.

В полночь Эйбел вызвал Робина в вестибюль.

– Все кончено, – сказал он. – Мы почти в конце пути.

– В каком смысле? – спросил Робин. – Нам же лучше – они взбаламутили весь город, разве не так?

– Долго это не продлится, – сказал Эйбел. – Горожане рассержены, но они не воины. У них нет стойкости. Я такое уже видел. К утру они похромают домой. И мне только что сообщили, что на рассвете войска начнут стрелять в каждого, кто еще останется на улицах.

– А как же баррикады? – в отчаянии спросил Робин. – Они же до сих пор держатся…

– Мы отошли к последним рубежам. В наших руках осталась только Хай-стрит. Больше никто не притворяется цивилизованным. Они прорвут баррикаду, в этом сомнений нет, вопрос только когда. Мы – обычные гражданские, а они подготовленные вооруженные люди, которые в любую минуту могут вызвать подкрепление. История показывает, что, если дойдет до сражения, мы проиграем. Мы не собираемся повторять Петер- лоо[122]. – Эйбел вздохнул. – Иллюзия сопротивления не может длиться вечно. Надеюсь, мы выиграли для вас время.

– Полагаю, они будут счастливы наконец-то стрелять в вас по-настоящему, – сказал Робин.

Эйбел бросил на него печальный взгляд.

– Не очень-то приятно быть правым.

– Ну что ж. – Робин почувствовал прилив разочарования, но подавил его – несправедливо обвинять в таком развитии событий Эйбела, да и нечестно просить его задержаться, когда ему грозит неминуемая смерть или арест. – Тогда спасибо. Спасибо за все.

– Погодите. Я пришел не только сообщить, что мы вас покидаем.

Робин повел плечами и постарался произнести без обиды в голосе:

– Без баррикад все закончится довольно быстро.

– Я хотел сказать, что у вас еще есть возможность уйти. Мы начнем уводить людей, прежде чем начнется пекло. Несколько человек останутся для обороны баррикад, и это отвлечет войска, чтобы остальные успели добраться до Котсволдса.

– Нет, – ответил Робин. – Спасибо, но нет, мы не можем. Мы останемся в башне.

Эйбел поднял брови.

– Все?

То есть он хотел спросить: вы приняли решение за них? Вы хотите сказать, что все здесь готовы умереть? И он был прав, задавая этот вопрос, потому что Робин не мог говорить за всех семерых оставшихся в башне. Он вдруг понял, что понятия не имеет, каков будет их выбор.

– Я спрошу, – пристыженно ответил он. – И сколько времени…

– Около часа. Но лучше поспешите.

Робин собрался с духом, прежде чем подняться к остальным. Он не знал, как сказать им, что это конец. Робин боялся, что лицо его выдаст, покажет, что за призраком старшего брата по-прежнему прячется испуганный мальчуган. Ведь он втянул своих соратников в этот последний бой и теперь боялся посмотреть им в глаза, когда скажет, что все кончено.

Все собрались на четвертом этаже, прильнув к восточному окну. Он подошел ближе. Снаружи по лужайке с какой-то странной нерешительностью шли солдаты.

– Что они делают? – удивилась профессор Крафт. – Неужели это атака?

– Тогда почему так мало людей? – отозвалась Виктуар.

И она была права. Больше десятка солдат осталось на Хай-стрит, а к башне пошли только пятеро. И тут солдаты расступились, и к последней оставшейся баррикаде шагнула одинокая фигура.

Виктуар охнула.

Это была Летти. Она размахивала белым флагом.

Прежде чем открыть дверь, они отправили остальных наверх. Летти пришла не для того, чтобы разговаривать со всеми, в таком случае на переговоры не отправили бы студентку. Это было личное, Летти пришла объясниться.

– Впустите ее, – сказал Робин Эйбелу.

– Простите?

– Она пришла поговорить. Скажите своим людям, чтобы ее пропустили.

Эйбел что-то шепнул своему помощнику, и тот побежал по лужайке к баррикаде. Два человека вскарабкались по ней и наклонились. Мгновение спустя Летти подняли наверх, а потом без лишних церемоний опустили с другой стороны.

Ссутулившись, она пересекла лужайку, волоча за собой флаг, и не подняла головы, пока не добралась до крыльца.

– Здравствуй, Летти, – сказала Виктуар.

– Здравствуй, – пробормотала Летти. – Спасибо, что согласились со мной встретиться.

Выглядела она жалко. Она явно не спала, одежда была грязной и мятой, щеки запали, глаза покраснели, а веки опухли от слез. Она съежилась, словно ждала удара, и вся как будто уменьшилась. И несмотря ни на что, Робину хотелось только одного – обнять ее.

Этот порыв его удивил. Пока она приближалась к Вавилону, Робин размышлял о том, не убить ли ее, если бы он не обрек тем самым всех остальных, если бы мог отдать взамен только свою жизнь. Но теперь было слишком тяжело смотреть на нее и не видеть друга. Как можно любить того, кто причинил такую боль? Вблизи, глядя ей в глаза, он с трудом верил, что Летти, их Летти, совершила то, что совершила. Она выглядела убитой горем, такой уязвимой, сломленной героиней из ужасной сказки.

Но он напомнил себе, что именно этот образ и эксплуатировала Летти. В этой стране ее лицо и цвет кожи вызывали сочувствие. Что бы ни случилось, только Летти, выйдя отсюда, будет выглядеть невиновной.

Он мотнул головой на флаг.

– Ты здесь, чтобы сдаться?

– Чтобы вести переговоры, – ответила она. – Только и всего.

– Тогда входи, – сказала Виктуар.

Летти переступила через порог. Дверь за ней захлопнулась.

На мгновение все трое уставились друг на друга. Они в неуверенности застыли посреди вестибюля несимметричным треугольником. Как это было неправильно! Их всегда было четверо, всегда две пары, ровное число, и Робин остро ощутил отсутствие Рами. Без него они не были собой – без его смеха, остроумия, склонности внезапно менять тему разговора, от чего остальным приходилось соображать быстрее. Они больше не были сплоченным курсом. Лишь следом в фарватере.

– Почему? – ровным голосом без модуляций спросила Виктуар.

Летти слегка съежилась, совсем чуть-чуть.

– Мне пришлось, – без колебаний ответила она, подняв подбородок. – Ты знаешь, что по-другому я не могла.

– Нет, не знаю, – сказала Виктуар.