– Вообще-то, словари лежат по всей башне, но здесь можно найти какой-нибудь тяжелый том из архива, – объяснил Энтони. – Прямо посередине башни, как видите, чтобы при необходимости не пришлось спускаться или подниматься больше чем на четыре этажа.

В центре шестого этажа в стеклянной витрине на алом бархате лежало несколько книг в красных обложках. В мягком освещении кожаные переплеты мерцали, и книги выглядели поистине магическими, скорее колдовскими книгами волшебников, чем простыми справочниками.

– Это «Грамматики», – объяснил Энтони. – Выглядят впечатляюще, но можно потрогать. Они и служат для того, чтобы их читали. Только сначала оботрите пальцы о бархат.

«Грамматики» представляли собой тома разной толщины, но в одинаковых переплетах, расположенные в алфавитном порядке по латинскому названию языка и дате публикации. Некоторые комплекты «Грамматики», в частности европейские языки, занимали целые витрины; другие, в основном восточные языки, имели очень мало томов. Китайская «Грамматика» состояла всего из трех томов; японская и корейская умещались в одном томе. «Грамматика» тагальского, что удивительно, состояла из пяти томов.

– Но это не наша заслуга, – сказал Энтони. – Все переводы выполнены испанцами, вот почему на титульной странице вы видите также фамилию переводчика с испанского на английский. А многие «Грамматики» карибских языков и языков Южной Азии – вон они – до сих пор в работе. До Парижского мира, пока Британская империя не получила во владение соответствующие территории, эти языки не входили в сферу интересов Вавилона. Аналогичным образом «Грамматики» большинства африканских языков – это переводы с немецкого, в основном их делали немецкие миссионеры и филологи, у нас много лет никто не занимался африканскими языками.

Робин не мог удержаться. Он жадно потянулся к «Грамматикам» восточных языков и начал листать. На титульном листе каждого тома аккуратным, убористым почерком были перечислены фамилии ученых, составивших первое издание каждой «Грамматики». Натаниэль Халхед написал «Грамматику» бенгальского, сэр Уильям Джонс – «Грамматику» санскрита. Робин отметил закономерность: все авторы были белыми британцами, а не представителями соответствующих народов.

– Мы только недавно сделали основную работу по восточным языкам, – сказал Энтони. – В этом мы слегка отставали от французов. Сэр Уильям Джонс стал первопроходцем в санскрите, арабском и персидском, которые начал здесь преподавать. «Грамматику» персидского языка он написал в 1771 году, но только он один всерьез занимался этими языками вплоть до 1803 года.

– И что произошло в этом году? – спросил Робин.

– На факультете стал работать Ричард Ловелл, – ответил Энтони. – Я слышал о его талантах к дальневосточным языкам. Он в одиночку создал два тома китайской «Грамматики».

Робин благоговейно протянул руку и взял первый том китайской «Грамматики». Книга оказалась на редкость увесистой, как будто чернила утяжеляли страницы. Он узнал мелкий и аккуратный почерк профессора Ловелла. Масштаб исследований был поразительным. Робин положил книгу, внезапно с беспокойством осознав, что иностранец знает о его родном языке больше, чем он сам.

– А почему они в витринах? – спросила Виктуар. – Не очень-то удобно доставать.

– Потому что это единственные экземпляры в Оксфорде. Есть еще копии в Кембридже, Эдинбургском университете и министерстве иностранных дел в Лондоне. Они ежегодно дополняются в соответствии с последними полученными данными. Но здесь находятся самые полные и авторитетные сборники знаний о каждом существующем языке. Новые данные вписываются от руки, как вы заметили, потому что слишком дорого печатать всякий раз, когда появляются дополнения, а кроме того, у наших печатных прессов нет подходящих для иностранных языков шрифтов.

– Значит, если Вавилон сгорит, мы потеряем целый год исследований? – спросил Рами.

– Год? Скорее десятилетия. Но этого никогда не случится. – Энтони постучал по столу, и Робин заметил десятки крошечных серебряных пластин. – «Грамматики» охраняются тщательнее, чем принцесса Виктория. Эти книги неподвластны огню и воде, их не может взять человек, не имеющий отношения к институту. Если кто-нибудь попытается украсть или повредить хоть один том, воров ударит такая мощная невидимая сила, что они перестанут что-либо соображать до прихода полиции.

– И серебро на такое способно? – встревоженно спросил Робин.

– Ну, что-то близкое к этому, – ответил Энтони. – Это просто предположение. Защитные механизмы создал профессор Плейфер, а ему нравится сохранять загадку. Но защита башни в самом деле ошеломляющая. Выглядит Вавилон как обычное оксфордское здание, но если кто-то попытается вломиться сюда, то мигом окажется на улице в луже крови. Я видел такое собственными глазами.

– Серьезная защита для исследовательского института, – сказал Робин.

Его ладони внезапно стали липкими, он вытер их о мантию.

– Еще бы, – отозвался Энтони. – В этих стенах больше серебра, чем в сокровищнице банка Англии.

– Правда? – спросила Летти.

– Разумеется. Вавилон – богатейшее место в стране. Хотите узнать почему?

Они кивнули. Энтони щелкнул пальцами и поманил их за собой вверх по лестнице.

Лишь восьмой этаж Вавилона скрывался за дверями и стенами. Остальные семь представляли собой открытое пространство, не отделенное от лестниц, но на восьмом этаже лестница вела в кирпичный коридор, а тот, в свою очередь, – к тяжелой деревянной двери.

– Преграда для огня, – объяснил Энтони. – На всякий случай. Преграждает путь к остальному зданию, чтобы не повредить «Грамматики», если что-то взорвется.

Он навалился на дверь всем телом и толкнул.

Восьмой этаж больше напоминал мастерскую, чем исследовательскую лабораторию. Ученые стояли, склонившись над верстаками, как механики, орудуя разного рода инструментами для гравировки на серебряных пластинах всех размеров и форм. Помещение было наполнено гулом, свистом и жужжанием. Рядом с окном что-то взорвалось, посыпались искры, сопровождаемые градом ругательств, но никто даже не повернул голову.

Перед конторкой их ожидал дородный седовласый человек. У него было широкое морщинистое лицо, но глаза так сверкали, что ему можно было дать от сорока до шестидесяти. Его черную мантию магистра покрывал такой слой пыли, что она светилась при каждом движении. Когда он энергично говорил, его густые темные брови невероятно выразительно двигались, как будто вот-вот спрыгнут с лица.

– Доброе утро, – сказал он. – Я профессор Джером Плейфер, глава факультета. Я немного болтаю на французском и итальянском, но моя первая любовь – немецкий. Благодарю, Энтони, вы свободны. У вас с Вудхаусом уже все готово для поездки на Ямайку?

– Пока нет, – ответил Энтони. – Нужно еще взять учебник по патуа. Я подозреваю, что его снова забрал Гидеон, не расписавшись.

– Что ж, тогда займитесь этим.

Энтони кивнул, коснулся воображаемой шляпы, посмотрев на спутников Робина, и направился обратно к тяжелой двери.

Профессор Плейфер обратился к ним с сияющей улыбкой:

– Ну, вот вы и осмотрели Вавилон. И как у нас дела?

Некоторое время все молчали. Летти, Рами и Виктуар, похоже, были настолько же ошеломлены, как и Робин. На них разом вывалили столько информации, что в результате Робин не чувствовал земли под ногами.

Профессор Плейфер хихикнул.

– Понимаю. В первый день у меня было такое же чувство. Это как войти в зачарованный мир, правда? Как пировать на балу у фей. Как только узнаешь о том, что происходит в башне, обыденный мир перестает казаться интересным.

– Это потрясающе, сэр, – сказала Летти. – Невероятно.

Профессор Плейфер подмигнул ей.

– Это самое чудесное место на земле. – Он откашлялся. – А теперь я расскажу вам одну историю. Простите за излишнюю театральность, но мне хочется как-то отметить знаменательное событие, ведь это ваш первый день в самом важном научном центре в мире. Не возражаете?