1966–1975 «Кто-то крикнул на улице…» Кто-то крикнул на улице: «Началось!» У дома был опыт. Окна все враз По-черепашьи втянули головы. Сначала – сплошная стена, А после — Кукольный дом без передней стены. Портрет качался, Как паутина. 1965–1975 «Ветер из-за реки…» Ветер из-за реки, Словно голос подростка, Срывается на петушиную ноту. Смотрю: Невысокий камыш Опять до моей щеки дотянулся И на мокром податливом песке Нога оставила детский след. Он вечен, Как след на Луне. 1976 «Вот здесь…» Вот здесь, На берегу реки, Стояли камыши в боярских шапках… Там, где теперь сухое русло, Река забвенья. 1976 «Все к немногому сводится…» Все к немногому сводится Понемногу. Каждый просвет Зашпаклеван пылью мохноногой… Какое долгое – не-ет! Монашеский герметизм. А где-то в углу «Corazon! Corazon!» Напевает чуть слышно, На гитаре тренькая, старый метис В своей – когда-то – цветной рубашке. Где цвет? Где звук? Ночь натягивает башлык на башню Тысячью гусениц-рук. 1976 «Марья Зажги-снега…» Мария Египетская 1 (14) апреля Марья Зажги-снега, Марья Заиграй-овражки, Марья, сполосни берега! Холмы через голову Снимают рубашки. Марья-работница, босая нога, Где Египет И где Россия? Отсель – досель два шага. Это знают птицы И вышние силы. 1977 «Все в порядке!..» Все в порядке! Беспамятство в лошадиной дозе, Снотворно-ровное… Вместо скалы – гладь. Так сметает бульдозер Курганы скифов. Скоро и споро. Зачем же возводят опять Купол без единой опоры, Пристраивают шатры и венцы Стражи памяти: Знамя, Слово, Священные мертвецы? 1977
«Не сразу вострубят трубы…» Не сразу вострубят трубы. Поэтапно, исподволь Строится Страшный Суд. Одесную – осторожные. Ощуюю – острожные – диавольский сосуд. Чур меня, человече! Стражи света, Скрестите меж нами бердыши! Отойди, сторона очерненная! Кто сказал мне: «Половина души! Заячья губа, пополам рассеченная…» 1977 «Люди выпалывали цвета…» Люди выпалывали цвета, Кроме зарева И лиловых молний. Оттого-то, как в брачную ночь, Голова ходит крэгом, крэгом… Видны, наконец-то видны Боги, как змеи, В расщелинах молний. 1977 «Я думаю…» Я думаю, Есть для стихов Элизиум Не в нашей, людской, Но в божественной памяти. Там живут они, Пока мы сгораем. По ночам Мы дышим их светом. Я знаю, Есть для стихов геенна В черной неиссякаемой памяти. Там, Мерцая, словно гнилушки, Лишенные света, Кажутся светом, Ибо горшей мэки Не ведает даже Девятый круг. 1977 «Опасаюсь детей…» Опасаюсь детей. Им все впервой. Спросят (как палец прищемят дверью): «Почему висите Вниз головой? Вы разве летучие мыши В пещере?» Дети, кто любит ночь? Спатки, прятки, рай простаков. Вот два надежных крюка. Дети, кто любит день? Вот истэпленная кирка, Измочаленная кирка, И на дорогу Огарок неугасимой свечи. 1977 Рождение времени Дом в три окошечка смыло. Разлив, раскат. Зачем нужны очи Сивиллы? Видно до самых Карпат! Здесь! Оно еще здесь, это время. Холод. Умерли птицы. К железу пристыли пальцы. Кто ослеп, Я или Солнце? Или оба вместе? 1977 «Задернутый пленкой птичий глаз…» Задернутый пленкой птичий глаз — Небо весны, Небо надежд. И я тихонько воткну Веточку с белой куделью В Землю – Большое гнездо. |
