29–30 августа 1967 «На стекло дохнули слегка…» На стекло дохнули слегка — И весеннее небо готово. По снегу, облитому глазурью, Синие, голубиные, Смуглые, круглые, легкие тени, Не разбери-бери. Наспех, только б скорей, Поспевает рабочий чертеж. Видно, скоро в теплом дожде Сам Великий мастер проснется. 1964 «Поэты ходили друг к другу в гости…» Поэты ходили друг к другу в гости. Молотком забивали друг в друга гвозди. Поэты давно лежат на погосте, А гвозди ходят друг к другу в гости. 1963 «Сновали тени на стене…» Сновали тени на стене. Сновали тени на стене. Сосед гудел, как пылесос, И на стену полез. Он девушек целовал наповал. Бил по скуле: «На, поскули!» Под намалеванной горой Он умер, как герой. А после – поворот рычага — Тело свое продел в рукава. На жизнь и смерть теряя права, Тело свое продел в рукава. 1964 Памятник Дантесу Что нужно для славы со знаком минус Тебе, пустоглазый? Тебе, пролаза? Что нужно, что ты себе вечность выстроил?» «Так, пустяки. Пушкин На расстоянии выстрела. Храм На расстояньи руки». Незабвенный убийца! Ты легче дыма, Но в книгу бессмертных занесен. Святое имя, окаянное имя Начинают звучать в унисон. Каждое слово, Каждый жест поэта, – каждый, – награда… Пощечина — Монумент наушнику. Щелчок Увековечит повесу. Памятники не расцепляют взгляда. Этот памятник – Пушкину, А тот – Дантесу. 1967–1969 «Он ходит с тяжелым стуком…» Он ходит с тяжелым стуком На липовой ноге, Березовой клюке. Он спросит медвежьим рыком: «Кто мое мясо варит? Кто мою шерсть прядет? Выдюжил лагерь. Вывернул горы. Нет мне сносу и нет с меня спросу». Таким Видит себя он сам. А вот что видят другие: Он на ходу волочит ногу, Как заяц перебитую лапу. Глаза выцвели, Как у вдовы. Пучок волос, как пучок травы, Выжженной, выкошенной травы. Спасибо зеркалу — Не выдает. Покажет то, Что душа твоя просит, Хочешь старым — Старый медведь. Хочешь юным — Святой Георгий. 1967
«В этом Инферно…» В этом Инферно Не привидения — Только куклы на погляденье. Как в воздухе детства Крест до креста — От площади к другой — Кукла ходом крота. Ищет пустую Плоскую, плоскую площадь. 1972 «Серебро – не ребро…» Серебро – не ребро, Золото щелчком. Длинный — За ухом перо, Обойди стороной. Не вываришь в щелоке Эту веру, эту поступь, Этого молчанья приступ, Этой речи оторопь. 1964 «Человек вылезал из кожи…» Человек вылезал из кожи — И вылез, Человека прикрыли рогожей, Били, забили – и забыли. А воздух кругом был раскален От беломясых азартных колонн. Колонны лезли на небосклон. Но мертвый чуть дунул: «фу-у-у» — И долго-долго – и удивленно Ветер потом разгребал траву. 1964 «Ногтем на полях беседы…» Ногтем на полях беседы: «Складывали в штабеля. Хоронить не могли. Ослепли от снега». День был тих, И остался тих. Только где-то На самом краю неподвижной памяти Комариным звоном запели стекла. 1964 «Я правую руку вложила в огонь…» Я правую руку вложила в огонь, И она сгорела До плеча. Я отрастила новую руку, Короткую, осторожную руку, И ношу ее за спиной, Как суму. Я стала бывалой. Я говорю: «Бывало. Бывало. С кем не бывало». Но ты пришел, Обстрелянный за глаза солдат. Ты головой покачал. Ты не веришь, Что руки до самого неба горят. На, возьми свечу. Запали! Спасибо. 1964 «Память чиркнула спичкой…» Память чиркнула спичкой, Высветила лицо, И забывчивый ангел устыдился. Значит, все-таки было? Значит, было это лицо? |
