Чем дальше он продвигался, тем яснее слышал голоса.

Очевидно, за кустами разговаривали несколько человек. Однако смысл их беседы все еще ускользал от нашего молодца.

Первое, что разобрал Пистолет, было имя Поля Лабра.

Взволнованный Клампен застыл, прячась в глубокой траве.

Вклинившись в какую-то интригу, в сути которой он только начал разбираться, но механизма которой еще не постиг, Пистолет вдруг оказался в самом центре интересовавшего его дела.

Ведь именно из-за Поля Лабра он и прибыл сюда. Подручный бывшего инспектора Бадуа ни на минуту не забывал об этом.

Он снова двинулся вперед, затаив дыхание.

Пока он полз, шорох травы мешал ему слушать, и Пистолет горько сожалел о каждом пропущенном слове.

Шагов через тридцать заросли поредели, и вокруг Клампена стало светлее.

Еще тридцать шагов – и он заметил белые очертания Шато-Неф-Горэ, резко выделявшиеся на фоне зелени парка.

В то же время прямо перед собой Пистолет различил сквозь листву несколько темных костюмов, среди которых белело женское платье.

Молодой человек сделал еще одно усилие, обогнул толстый ствол дерева и притаился в кустах, откуда мог наблюдать за чем-то вроде собрания, участники которого торжественно восседали вокруг стола с остатками завтрака.

Пистолет увидел четверых мужчин – среди них находился и столетний старец с ласковой улыбкой – и очаровательную женщину, которую Клампен уже имел честь лицезреть в обществе старика; это были полковник Боццо и его внучка графиня Фаншетта Корона.

Однако не они привлекли сейчас внимание юного парижанина; его взгляд устремился к тому, кто произносил в это время какую-то речь.

Человек, голос которого было легко узнать, снова упомянул имя Поля Лабра.

Говоривший был мужчиной высокого роста, немного полноватым, с очень белым лицом и пышной кудрявой темно-каштановой шевелюрой. Его орлиный профиль смутно напоминал изображения принцев из дома Бурбонов на портретах и медалях.

Этот человек произносил слова медленно и отчетливо; в позе его чувствовалось некое величие. Но сейчас он, казалось, защищался от какого-то обвинения.

Вот что он говорил в тот момент, когда Пистолет устроился в кустах:

– В операции с генералом де Шанма я действовал в интересах организации и с согласия организации; благодаря мне организация сразу удвоит свой капитал – и очень скоро. Я уже принял надлежащие меры и готов рассказать о них совету.

– Иди погуляй по парку, милая Фаншетта, – нежно проворковал старик.

Своими иссохшими губами он поцеловал очаровательное личико графини Корона, и та удалилась легкой изящной походкой.

Когда дама ушла, один из присутствующих, в котором Пистолет без труда узнал известного месье Лекока де ля Перьера, взял слово и сухо заявил:

– Мой милый Николя, тебе поручили провести блестящую коммерческую сделку. Мы с полковником только что просмотрели реестр всех владений: это великолепно! Но у тебя нет сил, мой дорогой. Твое прошлое связывает тебя по рукам и ногам. Вчера в Алансоне видели месье Бадуа; сегодня утром его заметили в Ля Ферте-Mace. Месье Бадуане может быть один. Кроме того, мадемуазель Изоль де Шанма и Поль Лабр когда-нибудь непременно встретятся! Что ты на это скажешь, мой милый?

Нужно ли говорить, что Пистолет слушал, затаив дыхание.

Красавец Николя ответил с величественным презрением:

– Вы забываете о двух препятствиях на моем пути, дорогой мэтр. Я имею в виду генерала и эту женщину, Терезу Сула. Вы, конечно, ловкач, но и я не разиня. Надеюсь, что мадемуазель де Шанма и Поль Лабр встретятся сегодня утром.

– О! – сказал старик, оживляясь. – Сначала послушай, Приятель, а потом уж злись. Николя – способный парень и котелок у него варит неплохо.

– Я расскажу обо всем по порядку, – произнес сын несчастного Людовика. – План дела созрел. У меня все готово для того, чтобы мгновенно найти «виновного», как только Матюрин Горэ будет мертва.

– Очень хорошо, – с отеческим одобрением кивнул старик. – Мы это знаем.

– Что же касается дела Лабра, – продолжал молодой человек королевской крови, – с этим сложнее, и вскоре мэтр Лекок вынужден будет согласиться со мной…

Грянувший вдали выстрел прервал речь Его Величества.

– Это уже гром? – осведомился полковник, бросив боязливый взгляд на затянутое тяжелыми тучами небо. – Я не люблю грозу, она меня тревожит.

– Стреляли возле Фу, – объявил Лекок, прислушавшись.

Сын несчастного Людовика остался невозмутимым.

– Совершенно верно, – проговорил он с явным нажимом. – Возле Фу.

Затем молодой человек прибавил неторопливо и холодно:

– Забудьте о месье Поле Лабре. Он долго не проживет. Скоро мы рассчитаемся с ним за все!

От этих слов Пистолета бросило в дрожь.

Пистолет разговаривал с Полем Лабром, наверное, не более десяти раз в жизни, да и то очень давно. Печальный и сдержанный характер Поля отнюдь не располагал к фамильярности, но месье Лабр был красив и добр, Пистолет всегда восхищался им. Юный парижанин охотно прибегает для сравнений к театральному жаргону. Театр – это страсть детей парижского дна, а также их школа и университет. Если вы считаете, что обитатели столичных улиц плохо образованы, то вините во всем театр!

В ту пору, когда Пистолет был простым ловцом кошек в квартале Префектуры, он взирал на Поля Лабра сквозь призму своих лучших драматических впечатлений.

Поль был для Клампена Готье д'Олнеем из «Нельской башни», Равенсвудом из «Ламмермурской невесты», Мюллером из «Анжелы», Дженнаро из «Лукреции Борджиа». Увидев Поля, Пистолет каждый раз думал: «Я отдал бы десять су, чтобы надеть на него костюм месье Мэлонга!»

И Клампен, и Поль Лабр были странными созданиями…

Пистолет любил месье Бадуа и обожал Поля как «незнакомца» из популярной мелодрамы.

От последних слов сына несчастного Людовика Пистолета бросило в дрожь.

Он понимал, что перед ним – настоящие бандиты.

И решил, что здесь готовится убийство.

Конечно, Клампен забыл о бедном Винсенте Горэ, наследнике несметного богатства, голодном и холодном хромом, который ждал его на краю парка. Пистолет думал только о Поле Лабре и спрашивал себя, не означает ли мрачная фраза: «Скоро мы рассчитаемся с ним за все!», – что Клампен и месье Бадуа не успеют предотвратить убийство?

Но долго сомневаться на этот счет Пистолету не пришлось: красавец Николя был здесь для того, чтобы объясниться, и он объяснился. Пистолет быстро заметил, что за круглым столом отнюдь не царило дружеского согласия.

Сын несчастного Людовика доказывал, что действует правильно; но против него выступала оппозиция, во главе которой стоял месье Лекок.

Мы не будем повторять то, что читателю уже известно, скажем только, что за столом говорили откровенно, и что Пистолет, любопытный, как десять обезьян, не променял бы этот спектакль на самую волнующую партию в наперсток.

Неожиданно молодой человек увидел, как готовится театральная постановка, и это было куда интереснее, чем в Бобино; ведь Клампену удалось даже пробраться за кулисы и следить оттуда за этим представлением с фантастически разработанной интригой, загадочные повороты которой столько раз занимали его воображение.

Он увидел Черные Мантии во время репетиции, и в тот момент, когда занавес еще не поднят.

По выражению Пистолета, Черные Мантии «распахнулись» перед ним!

Сын несчастного Людовика, отвечая на возражения своего противника Лекока, полностью раскрыл свой двойной план атаки и защиты: атаки на миллионы Горэ и защиты от мести Поля Лабра.

Пистолет понимал все, угадывая недосказанное, дополняя пропущенное, и твердил про себя:

«Вот это развлечение! Никогда в жизни я так не забавлялся!»

То, что он искал, сразу же попалось ему на глаза: перед ним стоял убийца Жана Лабра. Однако аппетит приходит во время еды, и Пистолет уже не желал довольствоваться услышанным. Слава Богу, его щедро угощали, и он ни от чего не отказывался. Все услышанное откладывалось в его великолепной памяти, он только сожалел о том, что не было второго свидетеля этой захватывающей сцены.