Спустя мгновение мадам Тереза добавила:

– А вы тем временем собирались стать генералом, собирались жениться. Но было одно препятствие: девочка Изоль, которую звали мадемуазель де Шанма. Ведь все знали, что вы неженатый, но вы – не вдовец.

– Месье граф. – Тереза повернулась к своему спутнику и посмотрела ему в глаза. – Месье граф, – повторила она, – вы потеряли святого человека, вы даже не знали ее до конца. А ведь у покойной мадам де Шанма была одна тайна от вас.

– Не беспокойтесь, граф! – Тереза жестом остановила графа, который попытался что-то сказать. – Если бы у вас было время сходить на Могилу перед отъездом из Парижа, вы бы обнаружили на ней свежие цветы. В этом скромном долге вам помог довольно бедный человек. Да, мне приходится иногда ухаживать за могилой вашей покойной супруги. У меня сохранился еще остаток тех сбережений, которые я взяла с собой из дома.

Как вы были удивлены, обрадованы, благодарны, когда благородная молодая девушка, руки которой вы добивались, сказала вам:

Граф, вы – отец. Все, кто любит меня, не советуют мне быть вашей женой, а я хочу ознаменовать мое счастье добрым делом, чтобы никогда в нашем доме не было слез. Мать Изоль скончалась, я согласна удочерить Изоль, только тайно, внеся соответствующий пункт в наш с вами брачный контракт.

– Вы и об этом знаете!.. – прошептал потрясенный генерал.

– Вот, что произошло, – сказала Тереза. – Накануне этого разговора к вашей невесте пришла женщина, под предлогом попросить милостыню. Как много в последнее время развелось этих попрошаек! Однако вместо того, чтобы взывать к жалости, незнакомка рассказала несчастную историю – историю Мадлен.

– Это были вы? – прервал ее генерал.

– Да, это была я, и я утверждаю, что во время нашей встречи с вашей будущей женой не было сказано ничего предосудительного, что могло бы унизить вас в глазах вашей невесты. Она была представительницей высшего общества, где даже мысли не могло возникнуть, чтобы человек вашего круга должен бы был жениться на простолюдинке Мадлен.

Но ваша будущая супруга была истинной женщиной, и ее сердцем полностью овладело чувство долга по отношению к ребенку. У нее было золотое сердце, и она отдала себя в жертву материнского долга.

Я описала ей, месье граф, встречу в приюте Дюбуа. Она словно увидела печальное создание, прикованное страданиями к кровати, маленькую девочку, играющую у окна, суровую монашку, бесстрастно выполняющую свой долг; она увидела жизнерадостного, блещущего эполетами офицера, переступающего скорбный порог; возможно, она даже услышала, как он произносит, по его мнению, значительные слова: «Сестра моя, я отец ребенка. Если несчастная женщина умрет, я признаю и заберу свою дочь к себе…»

– Я действительно так сказал! – еле слышно подтвердил генерал.

– И я добавила… – продолжила Тереза дрожащим от волнения голосом, – я добавила, обращаясь к той, которая должна была стать вашей женой: «Мадемуазель, мать девочки услышала эти жестокие и в то же время нежные слова. Что-то разбилось внутри ее, что-то прекрасное в ее сердце, порвалась святая нить, связывающая мать и дитя: необыкновенный эгоизм материнской любви! Мать восстала против своего естества; с тоской и наслаждением одновременно она рассталась со всем прекрасным, что было в ее несчастной жизни; она почувствовала себя никчемной, во благо дочери; посчитав себя препятствием на пути к счастью своего маленького бога, она убила себя…»

– Покончила с собой! – вздрогнув, глухо вымолвил генерал.

– Я говорю образно, – более суровым тоном проговорила Тереза, и ее акцент стал менее заметен. – Достаточно было болезни, и не было необходимости кончать с собой.

Мадам Сула, вновь поддавшись воспоминаниям, опустила голову, но вскоре возобновила свой рассказ:

– Месье граф, ваша невеста слушала меня, и слезы текли у нее по лицу. Немного успокоившись, она поклялась мне:

– Я заплачу долг месье де Шанма! Я заплачу сполна!

– И она действительно заплатила. Правда, позже в ее сердце зародилась материнская ревность, и она потребовала удаления из дома чужого ребенка. Но добродетель восторжествовала. Изоль – старшая из законных дочерей де Шанма, и отец одинаково любит обеих.

Двуколка тем временем въехала в предместье Сен-Жермен и остановилась у постоялого двора, расположившегося на улице рядом с замком.

– Тпру, Марион! – приказал месье Фламан. – Выходите, прошу, мы приехали. Моя кляча лишь один раз остановилась. Сколько вы пробудете здесь?

– Около часа, – ответила мадам Сула, – и я вернусь одна.

– Как угодно, матушка. Мы неплохо ехали, не правда ли? Выглядит лошадка, прямо скажем, не очень, но передвигается, как тигр!

Недалеко от гостиницы виднелась освещенная фонарем вывеска, возвещающая, что здесь находится контора, отправляющая дилижансы до Руана.

Тереза и генерал медленно двинулись к конторе.

– Вы никогда не пытались увидеться с ней? – с волнением в голосе спросил генерал.

«Если несчастная женщина умрет, я признаю и заберу свою дочь к себе», – медленно произнесла Тереза, прежде чем ответить. – Эти слова продиктовали последующие поступки матери и той, кто собирался ее заменить. Вам была нужна дочь умершей матери, и вы ее получили.

Генерал опустил голову.

Пройдя к двери конторы, он снова спросил:

– Именем Господа заклинаю, вы не Мадлен?

– Я вам в третий раз заявляю: Мадлен умерла, действительно умерла, – решительным тоном промолвила Тереза.

– Вам ничего от меня не нужно? – тихо спросил граф де Шанма.

Тереза заколебалась.

– Если возможно… – ответила она наконец.

– О! Просите! – воскликнул генерал. Она холодно прервала его:

– Я уже просила об этом. Я давно мечтаю поцеловать дочь Мадлен… и дочь мадам графини де Шанма.

– Великое и благородное сердце! – прошептал граф, протягивая ей руки.

– Я подожду, пока вы напишете записку, а за одно и разузнаю, есть ли свободные места в дилижансе до Руана, – сказала мадам Сула, открывая дверь в контору.

Генерал де Шанма вслед за Терезой переступил порог конторы, сел за большой стол, на котором нашлись и письменные принадлежности, и листки писчей бумаги, и написал:

«Изоль, Суавита! Дорогие мои девочки, постарайтесь полюбить женщину, которая передаст вам эту записку, и уважайте ее, как вы любите и уважаете меня самого.»

Пока он писал, Тереза спросила у обслуживающего дилижансы:

– Есть еще место до Руана?

– Последнее, наверху.

– Я беру его, – сказала Тереза.

«Прощай, Сула! – добавила она про себя, и, повернувшись к генералу, мысленно пожелала: – Счастливого пути, друг мой, поднимайся, пора».

Она взяла записку, которую он ей притянул, и вслух сказала:

– Я не буду злоупотреблять вашей благосклонностью, месье граф. Я поцелую их только один раз.

Покинув совет Черных Мантий, Куатье, известный в определенных кругах под прозвищем Лейтенант, нерешительно спускался по лестнице. Он был зол и раздражен. Ему очень не нравилось последнее поручение старого полковника. Куатье – хитрый убийца-профессионал – привык к крови и не раз проявлял ненужную жестокость. Сообщники боялись его. Однако он не всегда был преступником.

Прозвище Лейтенант намекало на его военное прошлое. Действительно, Куатье совсем еще молодым поступил на военную службу. Начало военной карьеры оказалось успешным, можно даже сказать – блестящим. После двух кампаний он раз двадцать был отмечен, как умный и храбрый до безрассудства солдат. Он дослужился до звания лейтенанта, уже близки были офицерские эполеты, когда вдруг влюбился в одно из тех глупых и никчемных созданий, которые, подчас не со зла, изводят мужчин и могут стать для них причиной неисчислимых бед.

Они часто встречаются нам, всегда веселые, этакие «розанчики», созданные для нашего развлечения.

По правде говоря, если не сталкиваешься с ними лично, то обращаешь на них не больше внимания, чем на левретку или на снегиря. Это справедливо, ведь у них нет ни ума, ни сердца, просто – ничего.