Однако, выходя из парка, Клампен заметил в тенистой аллее старика с ласковой улыбкой, которому, казалось, давно перевалило за сто лет.
Этот старик опирался на руку необыкновенно красивой молодой женщины, в которой Пистолет узнал графиню Фаншетту Корона.
И молодой человек вынужден был изменить свои дальнейшие планы и сказать себе:
– Раз я вижу друзей моего друга Трехлапого, значит, это здесь. Придется мне сюда вернуться!
И мы видели, что Пистолет действительно вернулся, нанеся визит в дом Поля Лабра.
Конечно, этот визит увел Клампена далеко в сторону от той комедии, которая, по его предположениям, разыгрывалась в Шато-Неф-Горэ. Никаких отзвуков «заговора» не доходило до жилища Поля Лабра, но инстинкт детектива был у Пистолета настолько силен, что малейшая подозрительная деталь, попавшаяся парню на глаза, заставила бы его взять след.
И Клампен по прозвищу Пистолет, бывший сыщик и охотник на бездомных кошек, наткнулся на эту деталь.
Покинув сад Поля Лабра, Пистолет, шагавший по пустынной дороге вдоль полей, услышал, как плачет молодой парень, а какой-то человек утешает его, говоря:
– Ты глупец! На твоем месте я с легкостью заполучил бы кучу денег.
Молодой парень был Винсентом Горэ, хромым и с изувеченной к тому же рукой сыном Матюрин, которого хозяева прогнали из-за того, что он переколотил посуды на тридцать пять су.
Рядом с ним стоял парижанин – и Пистолет вспомнил, что видел этого типа за игрой в наперсток в кабачке «Срезанный колос».
Этого было более чем достаточно, чтобы насторожить Клампена.
Он улегся под забором, чтобы лучше слышать.
– Тебе нужно пойти к матери, – говорил парижанин. – У нее денег куры не клюют. И ты сразу же попросишь сто франков, правда?
– Сто франков! – повторил простак, испугавшись даже мысли о таком богатстве.
– Ну, двести, если хочешь… – пожал плечами человек из Парижа. – А я одолжу тебе свой нож – на тот случай, если старуха заартачится.
Хромец отпрянул от своего собеседника.
– Не хочу я иметь с вами дела! – воскликнул бедняга. – Если матушка не пожелает дать мне тридцати пяти су, то вон река… Не очень-то сладко живется мне на свете!
И Винсент ушел, унося в руках свои сабо.
Почти тотчас же, как раз тогда, когда Пистолет собирался подняться по крутой дороге к воротам Шато-Неф-Горэ, он услышал вопли, доносившиеся из деревушки де Нует.
Это голосили Кокотт и Пиклюс, выполнявшие поручение виконта Аннибала Джоджа.
– Пойдемте, друзья! – кричали они. – Пойдемте, добрые люди! Сын Матюрин Горэ хочет зарезать родную мать!
И любопытные крестьяне побежали к ферме старухи. Не мешкая, Пистолет возглавил группу крестьян, крича во все горло:
– Селяне! Кто любит меня – за мной! Нравственность – прежде всего!
Никто его не любил, но все последовали за ним, поскольку он шел в том же направлении, что и остальные.
С первой же секунды вид и поведение Клампена показались Пиклюсу и Кокотту весьма подозрительными; мошенники сразу узнали в смекалистом молодом человеке бесцеремонного парижанина.
Они тоже помчались на ферму и предупредили виконта Аннибала о происходящем. И как только закончился фарс с жалким ножичком, за который несчастный Винсент схватился, словно утопающий за соломинку, чтобы испугать и остановить разъяренную мегеру, бандиты, разумеется, расправились бы с Пистолетом, если бы тот не выкрутился благодаря собственной дерзости.
К счастью для Клампена, в армии, штурмовавшей сундуки Горэ, было несколько генералов, которые относились друг к другу далеко не лучшим образом. У каждого из этих доблестных военачальников были свои солдаты и не все «рядовые» были знакомы между собой.
Удачно было и то, что Меш радостно закивала, услышав имя Трехлапого, которое наш молодец так вовремя ввернул в разговор.
После потасовки Пистолет, как мы видели, вышел вслед за хромым, твердо решив сохранить этого драгоценного свидетеля.
Влюбленный Клампен подождал Меш в хлеву и шепнул ей:
– Ты бы удивилась, если бы через год у нас была собственная карета и повариха в нашей собственной кухне? Следи за всем, все мне рассказывай и удирай, как только завидишь жандармов.
Клампен подхватил Меш на руки, затем внезапно поставил ее на землю, перекувырнулся через голову и исчез, бросившись вслед за бедным Винсентом.
Он догнал хромоножку у поворота дороги и заявил, мгновенно войдя в новую роль:
– Парень, если ты вернешься к Матье, тебе крышка! Сын Матюрин Горэ недоверчиво покосился на парижанина.
– Я заплачу за разбитое – и делу конец, – ответил Винсент. – Они славные люди, эти Матье.
– Тебе придет конец завтра, когда за тобой явятся жандармы, – зловеще усмехнулся Пистолет.
Простак застыл на месте.
– Я вас не знаю… – начал было он, потому что именно с этих слов он всегда начинал разговор с незнакомым человеком.
Но на глазах у него показались слезы, и он в отчаянии закричал:
– Боже мой! Жандармы! Меня потащат на эшафот за то, что я вытащил из кармана ножичек, чтобы припугнуть родную мать?
Не знаю, – с важным видом ответил Пистолет. – В этих краях люди злые… Жалко мне тебя, колченогий. Там наверху живет добрый господин, который возьмет тебя к себе, если хочешь. Он защитит тебя от жандармов!
– Месье из Шато-Неф-Горэ? – спросил хромой.
– Точно, – кивнул Клампен. – Славный господин.
– Говорят, что он колдун и сглазил мою матушку, – пробормотал Винсент.
Пистолет пожал плечами.
– Тебе больше нравятся жандармы? – осведомился он.
Сын Матюрин Горэ, казалось, пытался сделать выбор.
– Есть еще река, – угрюмо проворчал бедняга. – Жизнь мне давно не в радость…
– Дурачок! – ласково улыбнулся Пистолет, который решил, что туповатый парень его не понял. – Тебе осталось ждать недолго! Скоро ты разбогатеешь!
Глаза Винсента заблестели.
– Мне уже говорили об этом, да! – тихо произнес он. – И что все девушки будут бегать за мной, словно я – красавец! И что я буду пить из бутылки лекарство, как моя матушка. Послушай, если я стану богатым, я буду хлебать суп с утра до вечера, потому что мне вечно хочется есть!
Это было сказано с таким жаром, что Пистолет, имевший, как и все парижские бродяги, литературную жилку, расхохотался и подумал:
«Это животное без труда зарабатывало бы по два франка в день, играя дурачков в Бобино!»
Вслух же Клампен вскричал:
– В путь! Тебя будут кормить и спрячут от жандармов.
И бывший сыщик свернул с дороги, чтобы подняться к замку.
Винсент, опустив голову, поплелся вслед за парижанином.
Через дыру в недостроенной ограде они проникли в парк.
Пистолет шел теперь медленно и осторожно; казалось, он усиленно размышлял.
– Видишь ли, – проговорил он, замедляя шаг на расстоянии двух или трех ружейных выстрелов от ограды, – я думаю, как нам лучше поступить, дело-то непростое…
– Я хочу пить, – ответил простак, снова впавший в апатию.
Пистолет вздрогнул и зажал ему рот рукой, шепнув:
– Замри!
Так как удивленный хромец машинально попытался вырваться, Пистолет, применив свое обычное средство, подсек его и совершенно бесшумно уложил на землю.
– Замри! – повторил он угрожающе. – Или не видать тебе богатства! Я здесь вовсе не из-за тебя, старик; если будешь мне мешать, поплатишься головой!
Простак повиновался.
Он остался лежать на траве и больше не шевелился.
Пистолет отошел на несколько шагов и прислушался.
Какой-то шум доносился из-за соседних деревьев.
«Жаль все-таки, что я так плохо знаю место, – подумал Пистолет; он колебался. – Замка отсюда не видно, и я даже представить себе не могу, с кем имею дело».
Клампен повернулся к хромому, который удивленно смотрел на него, и, скорчив страшную рожу, приложил палец к губам.
Затем Пистолет растянулся на земле, бормоча:
– Попытаемся все разнюхать!
Он пополз по траве, росшей под деревьями, с такой ловкостью, что если бы его увидели индейцы из романов Купера, то, безусловно, похвалили бы отважного следопыта.