Боярич сразу ускорился и начал сокращать дистанцию. Двигался он быстро. Молодец. Однако я все равно быстрее и когда он, совершив обманное движение, словно делает длинный выпад слева, сам решил атаковать справа, я был готов и отступил в сторону.

Сталь рапиры рассекла воздух, а Митрофанов только начал поворачиваться в мою сторону, как я метнул в него магическую формацию «Серой иглы» и она, пробив незримую защиту боярича, вонзилась ему в грудь и распалась на тысячи мелких осколков.

Митрофанов рухнул на колени, а потом упал лицом вниз и завопил от дикой боли, потому что осколки рвали его плоть на куски, пробивали мясо, вонзались в кости и рассекали вены. Но никто из зрителей не мог ему помочь. Боярич сам подписал документ, где черным по белому написано, что он готов к смертельному исходу. А раз так, то будь добр, отвечай за свои поступки.

Наконец, спустя пятнадцать долгих секунд, Митрофанов затих, и я снял с него перстень. После чего отнес его к остальным трофеям и вернулся на поле.

Следующим моим противником стал боярич Эспозито. Итальяшка. Не скажу, что часто с ними пересекался, но после того как за мной охотился Челлини, я относился к представителям этого народа крайне плохо. И сейчас его щадить не собирался.

С итальяшкой, кстати, вышла заминка. Он всячески оттягивал выход на поле, искал причины отложить поединок и даже намекал на связи своего отца. Вот же идиот. Сам нарвался и решил себя показать, а когда сообразил, что тут умирают, начал сдавать назад. Позорище! Боярского рода, говоришь? Чепуха, а не имперский дворянин.

В конце концов, место итальянца занял Сулейманов и, надо отдать ему должное, бойцом он оказался не простым. Из оружия кавказец взял пару кинжалов. Видать, родовые. А когда судья объявил начало очередного поединка, он попытался изобразить нечто вроде пустотного навыка, когда очертания человека смазываются, и он даже может стать почти невидимкой. Странно, конечно. Ведь я чувствовал, что он не системщик. Так откуда навык? Наверное, серьезный артефакт. И сначала я Сулейманову даже подыграл. Позволил ему сблизиться и пару раз «только чудом» уклонился от его ударов. А когда он уже стал считать себя победителем, перехватил его руки, крепко сжал их и, напрягая все силы своего модифицированного тела, вывернул ему кисти и развернул клинки. После чего толчком насадил джигита на его же оружие.

Да, это было непросто. Но зато красиво. А еще я добыл два кинжала, перстень и «пустотный» артефакт, который висел на шее Сулейманова.

К этому моменту я все еще был полон сил и потребовал вывести итальяшку. Однако ему резко стало плохо. Он объявил о неготовности биться и куда-то исчез.

Оставался только боярин Комков, глава своего рода, о котором я ничего не знал. Кстати, в баре он был с девушкой. Вполне себе симпатичной брюнеткой. Видимо, у них проходило свидание. Вот он и решил себя показать. Нормальный поступок, особенно если оскорбляют твое сословие, и ты чувствуешь себя правым. Но ему не повезло. Придется его убить. Так я думал, когда мой последний противник выходил на поле. Вот только с трибуны раздался женский возглас:

— Ваня, я тебя люблю! Ты мой герой! Выживи, любимый! Я согласна выйти за тебя замуж!

Моя эмпатия подсказала, что девушка говорит правду и тогда я решил оставить Комкову жизнь. Пусть мой поступок станет подарком на его будущую свадьбу.

Боярин направился ко мне, и я тоже двинулся к нему навстречу. Мы сошлись в центре, и я уклонился от его клинка, очередной рапиры из оружейной стойки возле поля, а затем врезал Комкову кулаком в челюсть.

Раздался характерный хруст. Боярин отлетел назад, рухнул на спину и я к нему подошел. Удостоверился, что он жив, просто потерял сознание, и поднял вверх правую ладонь:

— Я удовлетворен. Дарую боярину Ивану Комкову жизнь без выкупа и условий.

Снимать с поверженного противника перстень не стал. Вернулся к трофеям, накинул пиджак и, попросив ближайшего ко мне слугу отправить добычу в особняк рода Хортовых, отправился не в бар, а в ресторан, где для меня уже нашлось место.

Я сделал заказ и посетил уборную, где привел себя в порядок, а затем занял свой столик и, конечно же, обратил внимание на то, что практически все присутствующие наблюдают за мной. Делают они это исподволь, не позволяя себе прямых взглядов, и мне это понравилось.

Неожиданно к моему столику с телефоном в руках, подошел официант, который вежливо кивнул и сказал:

— Извините, господин Хортов. Вам звонок.

Он протянул мне телефон и, взяв его, я услышал в динамике раздраженный голос патриарха:

— Вальдер, слышишь меня?

— Да, — ответил я.

— Почему телефон отключил?

— У меня был поединок, а потом про него забыл.

— Забыл он, отморозок. Ты чего там учудил?

— Деда, ты сам сказал, что я могу развлекаться. Вот я и отправился на прогулку по столице. Потом проголодался. Зашел в ближайший ресторан, а тут Шершины сидят, празднуют, что смогли от нас сбежать. Слово за слово, я зацепился с бояричами. Они вызвали меня на поединок чести, и я согласился.

— Ясно. Что по итогу?

— Троих убил. Одному сломал челюсть. И еще один, итальяшка поганый, сбежал.

— Ты как?

— В норме. Ни царапины. Сейчас собрался ужинать.

— Короче, Вальдер. Никого больше не трогай и постарайся избегать неприятностей. Себя ты уже показал, хватит. Завтра я прилечу в Москву, поговорим подробнее. Ты меня понял?

— Да, деда.

— Надеюсь, что это так.

Максим Петрович отключился, а я, подумав о том, что столичная жизнь начинает мне нравиться, вернул официанту телефон и включил свой. После чего приступил к ужину и не мог не отметить, что шеф-повар в ресторане «Боярский кус» настоящий кулинарный гений. Хотя после хорошей драки мне все равно, что в топку закидывать. Главное, чтобы сытно и питательно.

19.

Разумеется, я отдавал себе отчет в том, что пролив кровь нескольких молодых имперских дворян, привлеку к себе внимание серьезных людей, которые мне совсем не друзья. Поэтому, сытно поужинав и оставив в ресторане щедрые чаевые, возвращаясь в университет на такси, я был готов к неожиданному нападению и максимально усилил духовный доспех. Однако в МГУ я добрался без проблем. Заметил слежку, но это мелочь.

Ночь прошла спокойно. Меня никто не тревожил. А утром, совершив пробежку и посетив столовую, как самый обычный студент, я отправился на занятия.

К этому моменту весть о моих вчерашних похождениях разлетелась по университету, и время от времени мой продвинутый благодаря системной модернизации слух ловил чужие слова, которые касались меня:

— Да я тебе говорю, что это он. Убийца…

— Все честно было. Ролик в сети посмотри. С трибуны снимали…

— А я Митрофанова знала. Хороший мальчик был. Из потомственных военных…

— Эти провинциалы совсем охренели. Приезжают к нам в столицу и убивают людей…

— Верно. Этому Хортову необходимо отомстить…

— Как? На бой его вызовешь? Успокойся…

— Да если бы не запрет на поединки в стенах университета, я бы ему показал…

— Подонок этот Хортов. Но ничего, недолго ему еще одним с нами воздухом дышать…

— Думаешь, ему станут мстить?

— Обязательно…

— А ректор? Что он сказал? Он же этого провинциала должен к себе вызвать…

— Ректор все на куратора спихнет. Ему проблемы не нужны…

— А почему он может покидать университет, когда хочет, а мы нет? Что за несправедливость, господа…

Меня ненавидели. Меня презирали. Меня осуждали. Меня грозились примерно наказать, убить и повесить. Меня считали отбитым на всю голову головорезом. Но самое главное — меня стали бояться. Никто, ни один человек, не посмел ко мне подойти и сказать, что я был не прав. А когда я ловил чужие взгляды, студенты и преподаватели немедленно опускали головы или отворачивались. И мне, черт побери, это нравилось.

Наконец, я добрался до своей аудитории, и класс встретил меня недружным гулом. Это мои соученики решили таким образом выразить общественное порицание моим поступкам. Смешно. Ну, в самом деле, смешно. Как-то по-детски. Поэтому, перекрывая гул, я рассмеялся. Громко, весело и непринужденно. А потом занял место у окна и, дождавшись, когда преподаватель начнет занятие по основам экономики, достал свой телефон и, включив беззвучный режим, полез в сеть.