– Заманчивое предложение, – вымолвила Шай, пуская в ход свою самую искреннюю улыбку из тех, что граничат с откровенной ложью.

Ответная улыбка Фравы была широкой.

– Я ухожу, а ты поразмысли над моим предложением. – Фрава открыла дверь и громко хлопнула в ладоши, давая стражникам знак войти.

Шай в изнеможении опустилась на стул.

Уже не первый день она ожидала чего-то подобного. Ожидала, но все же предложение Фравы ее напугало.

Обещание награды – обман. Возможно, эта женщина и впрямь способна поручить Шай взимание дани с торговцев контрабандой, но делать этого она не станет. Возможно, Фрава не планирует убить Шай в ближайшем будущем, но что помешает ей сделать это после того, как та примет предложенный пост?

И если бы только это…

«Фрава уверена, что вложила в мою голову идею насчет управления сознанием императора. Но положиться на созданную мною подделку она отныне не может, поскольку не сомневается, что лазейку я сооружу. Да только лазейка в итоге даст мне, а вовсе не ей полный контроль над Ашраваном».

И что из этих умозаключений следует?

А однозначно из них следует то, что у Фравы на подхвате есть как минимум один поддельщик, которому она абсолютно доверяет. Этому поддельщику, разумеется, недостает ни таланта, ни смелости для самостоятельного изготовления печати чужой души. Но он при необходимости тщательно изучит работу Шай и обнаружит созданные ею лазейки. А затем изготовит печать души так, что управление императором в свои руки возьмет Фрава. Мало того, он, скорее всего, в состоянии даже закончить работу Шай, если эта работа окажется более или менее близка к завершению.

Шай намеревалась потратить большую часть отпущенных арбитрами дней на тщательную подготовку к побегу. А теперь она поняла, что казнить ее могут в любой момент.

– Что ни день, то что-то новенькое, – произнес Гаотона, придирчиво осматривая витраж.

Витраж этот был особенно вдохновенной работой Шай. Попытки отреставрировать окно с помощью подделывания проваливались одна за другой. Даже в самом лучшем случае оно уже минут через пять превращалось в прежнее – разбитое, разболтанное, с щелями по краям.

Но неожиданно Шай обнаружила застрявший в раме кусочек цветного стекла и сразу сообразила, что окно это, оказывается, как и многие другие во дворце, некогда было витражом. Витраж, очевидно, разбили в стародавние времена, но чинить его или заменять новым мастера не соизволили, а просто вставили в потрескавшуюся раму обычное стекло.

Шай восстановила окно, приложив печать к правому нижнему углу рамы, и теперь оно выглядело так, будто кто-то хозяйственный своевременно обнаружил и устранил изъян. Печать на этот раз сработала правильно, окно стало вновь считать себя красивым и превратилось в изящный витраж.

– Вы обещали, что сегодня приведете испытуемого для проверки промежуточного этапа моей работы, – напомнила Шай.

Она сдула пыль с печати, которую только что вырезала, и с обратной, лишенной гравировки стороны нанесла резцом несколько простеньких штрихов, знаменующих готовность изделия. Ей всегда казалось, что знак похож на очертания ее родины, Май-Пон.

Печать была готова, заключительные штрихи сделаны, и Шай поднесла ее к пламени свечи.

Такова была особенность камня души – при соприкосновении с огнем он затвердевал намертво. Это был необязательный этап. Фиксирующего знака на тыльной стороне вполне хватило бы, а печать можно было вырезать на чем угодно, лишь бы рисунок был верным. Однако благодаря способности затвердевать камень души особенно ценился как материал для печатей.

Когда печать почернела от копоти с обеих сторон, Шай поднесла ее к губам и сильно подула. Сажа слетела, и взору открылся красивый, отливающий красно-серым, подобный мрамору камень.

– Свое обещание я, разумеется, сдержал, – сообщил Гаотона.

Шай откинулась на спинку стула, который недавно, как и намеревалась, переделала из расхлябанного в удобный и изящный.

Кем же окажется испытуемый, которого во имя великой цели арбитры обрекли терпеть безмерные страдания от богопротивного ремесла Шай? Кто-нибудь из личной охраны императора? А может, мелкий служка, например личный писарь?

Гаотона подошел к столу и опустился на второй стул.

– Ну и где наш испытуемый? – Шай в нетерпении взглянула на дверь, рядом с которой, как обычно, застыл капитан Зу.

Гаотона развел руками:

– Начинай.

Шай резко выпрямилась.

– Вы?!

– Да, я.

– Но вы же арбитр! Один из самых влиятельных людей в империи!

– Я? Один из самых влиятельных? Да я как-то этого и не заметил. В любом случае моя кандидатура полностью соответствует требуемым тобой параметрам: родился я там же, где и Ашраван, и знаю его весьма и весьма близко.

– Но ведь сущест… – Шай запнулась на полуслове.

Гаотона слегка наклонился и скрестил на груди руки.

– Мы с коллегами долго обсуждали разные кандидатуры. Но в конце концов сошлись на том, что не имеем права подвергать воздействию твоего богохульства не вовлеченных в решение данной проблемы, обычных верноподданных императора. Оставалось одно: пойти на испытание кому-то из нас.

Шай мотнула головой, стряхивая оцепенение.

«По велению Фравы любой во дворце стал бы подопытным кроликом! Да и по приказанию других арбитров стал бы. Несомненно, Гаотона сам напросился».

Все арбитры без исключения считали его основным конкурентом. То есть их более чем устраивало, что Гаотона станет жертвой ужасных деяний Шай. Она, разумеется, не намеревалась причинять ему вред, но разве Великого убедишь в этом словами?

Шай придвинула стул к Гаотоне, открыла коробочку и извлекла из нее печать из тех, что вырезала за последние три недели. Как ни странно, но ей хотелось успокоить Гаотону, и потому она пустилась в разъяснения:

– Эти печати не возьмутся. Иными, понятными и не поддельщику словами, изменения, вызванные печатями, крайне неправдоподобны и вряд ли продержатся более минуты.

Гаотона задумался, затем кивнул.

– Душа человека значительно отличается от души любой вещи, – продолжала Шай. – Человек, постоянно развиваясь, меняется. Поэтому оттиск печати на человеке обладает особенностью очень быстро терять свой эффект, в отличие от тех, что наложены на вещи. Эффект даже самой виртуозной печати, наложенной на человека, как правило, пропадает менее чем через день. Даже изменения, вызванные во мне собственными клеймами сущности, к примеру, нивелируются самое большее через двадцать шесть часов.

– А как же душа императора?

– Если я создам его печать правильно, – отвечала Шай, – то возобновлять ее оттиск придется каждое утро, точно так же, как проделывает это с моей дверью клеймящий. Но, в отличие от печати клеймящего, моя будет сделана так, что ежеутренне император будет просыпаться, помня все, что с ним произошло накануне. Однако как телу не обойтись без сна, так и печати – без обновления. И я надеюсь, что создать окончательную печать мне удастся так качественно, что выполнять ритуал каждый вечер сможет кто угодно, даже сам Ашраван.

Шай протянула Гаотоне черновую печать, и тот принялся сосредоточенно крутить ее в руках.

– Каждая печать, которую мы сегодня испытаем, меняет прошлое весьма незначительно, – продолжила она. – Проверку пройдут лишь некоторые малозаметные черты характера. Вы с Ашраваном во многом схожи, из чего следует, что если все, проделанное мною раннее, выполнено без изъянов, то печати на вас возьмутся. Но все же вы не он, поэтому внесенные в вас изменения даже в самом лучшем случае продержатся совсем недолго.

– Ты имеешь в виду, что в руках у меня – шаблон души императора? – спросил Гаотона, пристально глядя на печать.

– Нет, лишь подделка ее малой части. Я даже не уверена, что конечный результат будет рабочим. Насколько мне известно, аналогов тому, что я сейчас делаю, не было никогда. Хотя существуют упоминания о том, что кто-то подделывал чужую душу в своих… неблаговидных целях. В своей работе я основываюсь на этих сведениях. Насколько я знаю, если на вас печати продержатся хотя бы минуту, на императоре они возьмутся куда лучше, ведь они основаны именно на его прошлом.