Гаотона взглянул на него.

Правда ли? Поди разбери, когда Шай бывала искренней, а когда лгала.

Ашраван настаивал на том, что оденется сам, хотя было видно, что после длительного пребывания в постели он чрезвычайно ослаб. Гаотона сидел рядом на табурете, пытаясь разобраться в обуревавших его чувствах.

– Гаотона? – Ашраван повернулся к нему. – Она сказала, что меня ранили. Но вы предпочли обратиться к поддельщице, а не к нашим мастерам-запечатывателям.

– Да, ваше величество.

«Его мимика, жестикуляция… – думал Гаотона. – И как ей удалось с такой точностью передать все это? Он ведь и раньше хмурился, прежде чем задать вопрос. А если не получал ответа, вот так же слегка откидывал назад голову. Весь его вид, поза, движения пальцев, когда он говорит то, что считает важным…»

– Значит, майпонская поддельщица, – сказал император, накидывая на плечи золотистый плащ. – Сдается мне, что привлекать ее было все же излишне.

– К сожалению, наши мастера не справились с травмами, которые…

– А я-то полагал, что они способны вылечить любую рану.

– Мы поначалу полагали так же.

Император засучил правый рукав и бросил очередной взгляд на красный оттиск на бицепсе. Его лицо напряглось.

– На меня надели оковы, Гаотона. Тяжкие оковы.

– Ничего, вы к ним притерпитесь.

Ашраван повернулся к нему:

– Вижу, вы не стали вести себя уважительнее после того, как ваш монарх едва не погиб.

– Я очень устал за последнее время, ваше величество.

– Осуждаете меня, Гаотона. Вечно вы меня осуждаете. О пресветлые дни! Когда-нибудь я избавлю себя от вашего присутствия. Ведь все к этому идет, понимаете? Прежние заслуги – единственная причина, по которой вы еще вхожи в мой ближний круг.

Ашраван демонстративно уставился в зеркало.

Происходящее казалось нереальным. Ашраван был все тем же. Подделка оказалась настолько точной, настолько безупречной, что Гаотона, не знай он правды, никогда бы и не догадался, что же произошло на самом деле. Ему безумно хотелось верить, что душа, настоящая душа императора все еще там, внутри его, а печать просто… просто вернула ее, достав из уцелевших от травмы частей мозга.

Но к сожалению, это было лишь сладкой ложью. Со временем Гаотона, возможно, даже бы в нее и поверил, но, увы, он видел глаза Ашравана до исцеления. И отчетливо понимал, сколь радикальным изменениям подвергла императора Шай.

Гаотона встал.

– Если не возражаете, я пойду донесу до моих коллег-арбитров радостную весть. Они захотят увидеть вас.

– Ладно, вы свободны.

Арбитр направился к двери.

– Гаотона!

Он обернулся.

– Я пролежал три месяца. – Император неотрывно разглядывал себя в зеркале. – Ко мне никого не допускали. Считалось, что наши целители способны вылечить любую рану, но в моем случае они нисколько не преуспели. Видимо, потому, что не только тело было повреждено, но и разум. Я правильно рассуждаю, Гаотона?

Он не должен был догадаться. Шай обещала, что не впишет такую возможность в печать. Но Ашраван всегда был умным. И когда Шай восстанавливала эту его черту, запретить ему думать на определенные темы, разумеется, не могла…

– Да, ваше величество, – сказал Гаотона.

Ашраван хмыкнул:

– Вам повезло, что гамбит удался. Вы могли полностью лишить меня способности думать, а могли и продать мою душу. Даже не знаю, как поступить. То ли наказать вас за своеволие, то ли вознаградить за риск.

– Поверьте, ваше величество, за месяцы, пока вы бездействовали, я себя и вознаградил достойно, и наказал.

С этими словами Гаотона вышел, оставив императора наедине с зеркалом.

Хорошо это или плохо, но империя вновь обрела императора.

Или, по крайней мере, его весьма и весьма точную копию.

И поэтому я искренне надеюсь, – вещал Ашраван перед представителями всех восьмидесяти фракций, – что своим появлением перед вами положил конец нелепым слухам. Заверяю вас, что тяжесть моей болезни была явно преувеличена. Нам еще предстоит выяснить, кто стоял за нападением, но убийство императрицы, поверьте мне, не останется безнаказанным. – Он обратил гневный взор на арбитров. – И разумеется, виновным не следует ждать прощения.

Фрава сидела, скрестив на груди руки. В целом она была довольна, но и привкус досады ее не покидал.

«Какие же тайные тропы проложила ты в его душе, маленькая воровка? – думала Фрава. – Но не обольщайся, мы их обязательно отыщем».

Ньен уже изучает копии печатей. Поддельщик утверждает, что сможет восстановить процесс их создания, но это потребует немало времени. Возможно, даже годы. Не важно. Главное, что в конечном итоге Фрава получит контроль над Ашраваном.

«Девчонка заблаговременно уничтожила все свои сколь-либо значимые записи. Умно, ничего не скажешь. Неужели воровка и впрямь догадалась, что на самом деле никто не копировал ее заметки?»

Фрава покачала головой и подошла к Гаотоне, сидевшему в одной с ней секции зала Театра публичных выступлений. Опустилась в соседнее кресло.

– Они верят, – мягко прошептала она.

Гаотона кивнул, не сводя глаз с обновленного императора:

– Никто не подозревает подмены. Никому и в голову не придет, что мы могли решиться на такую дерзость. Тем более что подобное деяние считается совершенно невозможным.

– Мерзавка приставила нам нож к горлу, – проговорила Фрава. – Теперь сам император – доказательство того, что мы совершили, и нам в ближайшие годы придется быть чрезвычайно осторожными.

Гаотона рассеяно кивнул.

О пылающие дни! Как же Фраве хочется убрать его с поста! Еще бы, ведь он единственный из арбитров поступает ей наперекор.

Перед самым покушением Фрава почти уговорила Ашравана снять Гаотону с должности.

К сожалению, разговоры на эту тему Фрава вела с императором только приватно. Шай не узнала о них, а следовательно, не знает и возрожденный император. Фраве придется либо начать задуманное заново, либо найти способ контролировать копию Ашравана через печать.

Обе перспективы ее ничуть не радовали.

Император на трибуне перешел к следующей части своей речи, в которой содержались призывы к единению.

– До сих пор не верится, что наши замыслы полностью воплотились в жизнь, – тихо сказал Гаотона.

Фрава фыркнула:

– Я с самого начала не сомневалась в успехе.

– Шай сбежала.

– Мы ее разыщем.

– Сомневаюсь, – возразил Гаотона. – То, что она оказалась у нас в руках, – чистое везение. Но полагаю, что проблемами ее побег нам все же не грозит.

– Она станет нас шантажировать, – сказала Фрава.

А еще подумала: «Или попытается придумать, как манипулировать императором».

– Не станет, – произнес Гаотона. – Она довольна результатом.

– Довольна тем, что осталась жива?

– Довольна тем, что на престоле теперь ее творение. Прежде ей удавалось обманывать людей тысячами, а теперь, воспользовавшись уникальным шансом, она одурачила миллионы… Целую империю! В этом-то и заключается красота содеянного ею, а разоблачение, конечно же, все испортит.

«Неужели старый дурак верит в то, о чем говорит?»

Его наивность частенько дарила Фраве возможность осуществлять своекорыстные планы. Она призадумалась: может, и впрямь сохранить ему нынешнее положение?

Фальшивый император между тем продолжал. Ему нравилось звучание собственного голоса – и эту его особенность Шай подметила верно.

– Он использует покушение как предлог, чтобы призвать нашу фракцию к более тесному сотрудничеству, – продолжил Гаотона. – Слышишь? Призывает нас сплотиться, вспомнить о дарованной предками первозданной силе… Слышала, он вскользь упомянул о том, что именно «Слава» распространяла слухи о его безвременной кончине? Как бы невзначай подрывает авторитет этой фракции. Ставка была на исчезновение императора, но, если Ашраван жив и здравствует, его враги, получается, остались в дураках.

– Верно, – согласилась Фрава. – А речь ему написал ты?