— Пач-чему в неурочный час? — рявкнул изрядно пьяный стражник. — А, это вы, господин советник. А эти с вами?

— Со мной, — ответил советник.

Ворота открылись чуть пошире.

— А вы в гости к господину советнику или по делу?

— По делу! — отрезал светловолосый.

— Тогда с вас семь тинко деловой пошлины, да еще пять на благоустройство города. Итого двенадцать.

— Что?! — советник почти не повысил голоса, но стражник даже присел со страху. — Сколько, ты сказал?

— С-семь тинко деловой пошлины…

— С герцога получишь, когда протрезвеешь.

— В-вы… к его светлости?

— А что, он до утра не принимает?! Разбудить! Гонца к нему послать! Драть вас, мерзавцев, некому!

— С-соблаговолите подождать в кордегардии… — пролепетал испуганный стражник.

— Это в караулке, что ли? Где это вы еще таких слов нахватались… Ладно, пшел!

Проводив убегающего взглядом, они вошли в боковую дверь возле ворот.

Под потолком плавали густые облака сизого дыма, вонь от портянок и сивушного перегара стояла такая, что хоть алебарду вешай, а стены были густо изукрашены надписями — половина из них ругательски ругала службу, его светлость герцога и чудесный город Бьорнингард впридачу.

— Вот ежели примем по одной, то будем друг друга это… уважать, — невнятно поучал кого-то в углу седой стражник. — А ежели по окончании смены еще, тогда можно и жену повоспитывать по толстой роже.

«Угу, — подумала про себя Хириэль. — Жаловаться некому и бессмысленно».

— А ежели ты с утра встать не можешь, то, опять же, это… лечись, — продолжал пьяный. — Подлечишься — и сюда. Пришел — значит, пришел, а прочее никого не это… не волнует. Хошь — валяйся тут, хошь — заступай. Пропустишь кого — тоже не беда. Коль выпил — простят. Скажешь, пьяный был, ничего не помню.

— А ну как не простят?

— Кто? — искренне удивился пьяный. — Герцог, что ль? Дак его светлость сами не просыхают. Недавно каким-то из Цельзиана хрустальный меч пропил, теперь гуляет. Пондравилось им. Светится. Ну, светится и светится, а что с того толку? Так что не бойсь, н-наливай! Во шкалики шкаликов — оп-прокинь!

Даэра незаметно тронула руку советника. Тот кивнул головой, показывая, что слышал, и вновь углубился в созерцание нарисованных на стене женских частей, пока грохот сапог не оторвал его от этого занятия.

— Господин советник! — доложил примчавшийся. — Его светлость герцог просили передать, что никого не принимают, у них приступ.

— Приступ этой болезни называется «запой». Доложи, как положено.

— Так что у его светлости запой, он никого не принимает.

— Понятно. Ступай и отопри ворота, мы пойдем дальше.

— Подождите, я сейчас, — сказала Даэра и, шагнув к седому стражнику в углу, обратилась к его собеседнику. — Ну-ка, подойди поближе!

— Ведьма? — молодой парень мгновенно протрезвел.

— Смотри сюда! — Даэра устремила магический жезл прямо на него.

— Не буду! Не хочу! Не боюсь! — выкрикивал парень, но его глаза были уже намертво прикованы к полированному бронзовому набалдашнику. — Я знаю, ты посвящена в эту чепуху! Я не верю! Не верю! А… что тебе угодно, владычица?

— Мне угодно, чтобы ты завтра утром проспался, пошел на базар и кричал там до вечера: «Горе тебе, Бьорнингард, ибо Пустота поселилась в твоем сердце!» Когда солнце зайдет, поступай, как знаешь. Пошли, я все сделала, — сказала ведьма, пряча жезл. — И подумать только, что я когда-то жила среди них!

Прекрасны ледяные пики, вздымающие к синему небу свои холодные грани. И чем ближе подходит к ним путник, тем учащеннее бьется его сердце, а если это сердце молодо, то с губ срывается песня. Но там, за кромкой снегов, кровь стучит в ушах молотом, и серая муть застилает глаза. Хочется сесть, уронить голову на колени и замереть в неподвижности. Но этого делать нельзя, надо заставлять себя двигаться. Это помогает. Потом привыкаешь и уже обходишься без этого. Но первые день-два — самые мучительные…

Маленькие следы то и дело начинали петлять из стороны в сторону, но неизменно возвращались на тропу, ведущую к Цельзиану.

— Надо догнать, — сказал советник. — Он уже не выдерживает.

Никто ничего не ответил. Все берегли дыхание. Чернокнижник прижимал к лицу горсть снега, тщетно пытаясь остановить идущую носом кровь. Даэра, стиснув зубы, мучительно боролась с приступами тошноты. Они были старше всех — им приходилось тяжелее. Но если не нагнать того, кто шел впереди, выбиваясь уже из последних сил — он упадет на снег и умрет. Сразу, если первым не выдержит сердце. И чуть попозже, если раньше сломится воля. Значит — вперед. Только не бегом…

— Вот он! — прохрипел Эленнар, указываю рукой на что-то, видное только ему.

— Где?

— Он в белом. Смотри вон на ту скалу.

На черном фоне белая фигура была видна великолепно. Но, как только он опять ступит на снег…

— Бегом! — крикнул советник.

Мальчишка лет одиннадцати уже шатался, как пьяный. Эленнар догнал его, схватил за плечи и грубо встряхнул. Голова, обвязанная белым платком, откачнулась назад и бессильно мотнулась за плечами.

— Вы уже пришли? — слабо пробормотал он. — Именем Источника заклинаю вас: дайте дойти до Цельзиана!

— Дойдешь, — ответил советник. — Мы тебя понесем. Эй, кто там отстает! Подтянись!

В ворота крепости они стучались уже на рассвете. Стражник в синей форме пропустил их без звука, едва лишь советник расстегнул куртку и достал из-под нее какую-то круглую металлическую бляху.

— Привет тебе, Гроссмейстер Ордена! — внезапно сказал мальчишка.

На груди советника открыто сверкал знак: полукружье радуги и под ним — меч с возлежащими на рукояти четырьмя ладонями.

— Я — Друг Ордена, — он достал свой, со встретившимися руками. — К какой провинции ты принадлежишь? К Синей?

— Нет. Я из Серой.

Пройдя через небольшой чисто выметенный двор, они вошли в замок. Внутри было тепло, но не душно, и сложенные из тесаных камней стены не оскорбляли глаза ни одной посторонней надписью. Вдали по коридору раздавался чей-то звучный голос:

— Щит рыцаря есть прибежище слабого и угнетенного, и мужество рыцаря должно поддерживать всегда и во всем правое дело того, кто к нему обратится.

Да не обидит напрасно рыцарь никогда и никого, более же всего да убоится он оскорбить злословием честь отсутствующего, скорбящего и бедного.

Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость или мщение да не руководят его поступками, но да будет он везде и во всем вдохновляем честью и правдою.

Да не вступит рыцарь в неравный бой иначе как на стороне слабейшего…

— Что привело вас в Цельзиан? — осведомился внутренний часовой, когда Серый Гроссмейстер предъявил свой знак и ему.

— Люди Черного Командора уже убивают Путников, — сказал Энноэдель, ибо это был он. — Я шел сюда именно с этим.

— Мы принесли еще худшую весть: Черный Командор развязал Нашествие Пустоты, — сказала Даэра.

— И третья новость, которую вы уже, конечно, знаете, — добавил Гроссмейстер. — Бьорнингардский герцог допился до того, что пропил Хрустальный Меч.

— Знаем, — кивнул стражник. — Наш командор его и купил. Пройдите прямо к нему, он у себя.

— Новости, что и говорить, хуже не придумаешь, — подытожил командор спустя несколько часов. — Приняв Хрустальный Меч, мы обязаны защитить живые миры от Пустоты. А это означает войну. Пока я вижу только один способ ее избежать. Мы должны пойти в Эстхель, созвать в Круглый Зал командоров всех провинций и потребовать от Черного объяснить свое поведение. Если он не придумает ничего лучше войны Ордена с Орденом — вина за это ляжет на него полностью.

— В Эстхель так в Эстхель, — вздохнул гроссмейстер. — Хотя не думаю, что это кончится добром.

— Я только хотела бы отослать письмо, — попросила Хириэль. — Это возможно?

— Возможно. Вот перо, бумага и чернильница. Только не очень много.