— Это что такое?

Я говорю:

— Не видишь? Автомат! Теперь дома газировку гнать будем.

Она кричит:

— У нас и так на кухне повернуться негде! Неси его обратно!

Я говорю:

— Ты, Зин, на грубость нарываешься. Неси! Это что, иголка, что ли? Я его через весь город на себе волок. Подожди, найдем ему применение. Может, мама твоя из деревни погостить приедет. Будет ей где переночевать.

Она говорит:

— Моя мама не лошадь. Она стоя спать не умеет.

— Зачем стоя? Мы его горизонтально положим. А не хочешь для мамы, давай его под мусорное ведро приспособим.

— Ладно, говорит, только это ведро ты выносить будешь.

Ну, вроде, уговорил. Только спать легли, просыпаюсь от какого-то взрыва. Думал, с газом что-то случилось. Оказывается, Зинка попить пошла. Так с этим автоматом в темноте поцеловалась. И смех, и грех. В комнату влетает, под глазом не фонарь, а целая электростанция. Орет:

— Инвалидом решил меня сделать? Неси его отсюда к чертовой матери!

Я говорю:

— Зин, потерпи немного. Жаль такую вещь выбрасывать. Мы же их на экспорт делаем. В слаборазвитые страны.

— Вот и убирайся с ним к своим слаборазвитым!

Стою, уговариваю:

— Зин, утро вечера мудренее. Я его завтра продам кому-нибудь.

— Кому, говорит, это барахло нужно?

— Найдутся. Не все ж такие, как ты. Может, какой профессор на дачу возьмет. Он из него скворечник соорудит. А может, какой приезжий с Кавказа купит. Он из него копилку сделает.

Объявление написал, на домах расклеил, двое суток никого нет. На третий день поздно вечером звонок. Дверь открываю, мужик стоит.

— Ты, говорит, автомат продаешь?

Я обрадовался, спрашиваю:

— Тебе завернуть или так потащишь?

А он отвечает:

— Мне автомат не нужен. Я за стаканом пришел.

Зинка как это услыхала, в слезы кинулась. Говорит:

— Не хватает, чтоб ханыги по ночам шлялись. Немедленно одевайся и неси автомат куда хочешь!

Ну что делать? Взвалил на спину, тащу, ноги подкашиваются. Чувствую, еще шаг сделаю и из глаз сироп польется. Хорошо, живу невысоко. Всего на седьмом этаже.

Во двор вытащил, думаю, кому же пристроить такую вещь? Вдруг, смотрю — у соседнего подъезда грузовик стоит, мебель разгружает. Вот, думаю, сейчас я его сбагрю. В квартиру вхожу и по-деловому спрашиваю:

— Хозяин, куда мебель ставить?

— Какую, говорит, мебель?

— Вот эту, из кухонного гарнитура.

Он говорит:

— Это что, в кухонный гарнитур входит?

— А куда же это входит, в спальный?

И вдруг он мне нагло заявляет:

— Ты мне мозги не пудри. Я сам на мебельной фабрике работаю. Я этот гарнитур не покупал, я его с работы принес. Так что мне чужого краденного не надо, мне своего хватает.

Ну, так где же справедливость? Одним — все, а другим только грыжа?

Я так думаю: если человек работает в таком месте, где ему украсть нечего, то таких людей надо поощрять особо. Скажем, если пять лет проработал на таком месте, то полугодовой отпуск. Кто десять лет промучился, тому квартальную премию каждый месяц. Ну, а если двадцать лет проработал и ничего не своровал, тем сразу персональную пенсию и бесплатную путевку в санаторий для чокнутых на почве честности.

— Простите, пожалуйста, вы директор магазина?

— Да. А что вы хотите?

— Видите ли, я недавно квартиру получил. Вот я и хотел узнать, нельзя ли мне мебельный гарнитур приобрести, в порядке исключения…

— А почему мы для вас должны делать исключение? У нас, дорогой товарищ, все равны. Возьмите открытку, запишитесь и ждите в порядке общей очереди.

— Это я знаю. Но Сергей Андреевич говорил, что вы можете помочь.

— Так вы от Сергея Андреевича?.. Что же вы сразу не сказали? Ладно, что-нибудь придумаем. Румынский вам подойдет?

— Я бы хотел югославский.

— Нет, это никак нельзя. У нас, кто от Сергея Андреевича, все равны. Только румынский.

— Странно. Серафима Юрьевна ясно давала понять, что у вас есть югославские.

— Серафима Юрьевна, говорите?.. Это другое дело. Серафима Юрьевна — это не Сергей Андреевич. Сделаем вам югославский, в порядке исключения. Полированный, со светлой обивкой.

— Видите ли, мы с женой хотели неполированный. И с темной обивкой.

— Ничего не могу сделать. У нас, кто от Серафимы Юрьевны, все равны. Все со светлой. И полированные.

— Вы меня просто удивляете! Иван Кузьмич же твердо обещал, что будет неполированный.

— Сам Иван Кузьмич?.. Голубчик, ну что же вы все ходите вокруг да около. Раз Иван Кузьмич — тогда конечно. Неполированный, с темной обивкой. У нас, кто от Ивана Кузьмича, все равны. Вот вам квитанция, идите в кассу. Ну что вы на меня смотрите? Оплачивайте!

— Эх вы… Все равны. И не стыдно вам?

— Что? Не понял.

— А что тут понимать? Безобразие. Самое обыкновенное безобразие.

— Слушайте, не морочьте голову. Вы берете гарнитур или нет?

— Не нужен мне никакой гарнитур.

— А зачем же вы тогда пришли?

— Познакомиться. Статью я пишу о продаже мебели в магазинах.

— Постойте, вы что же, журналист?

— Вот именно журналист. Из областной газеты.

— Так вы, значит, из газеты? От Петра Петровича?! Что же вы сразу не сказали? Тогда вам еще полагается столик под телевизор.

— Не нужен мне никакой столик!

— Нет-нет, голубчик, и не спорьте. Гарнитур и столик. У нас, кто от Петра Петровича, все равны!

На сцене человек в старом, рваном пальто. Сквозь рукава пальто продеты грабли. Слышен птичий гомон.

— Кыш-кыш!.. Не все сразу! Ишь, налетели. Приму, сколько смогу. Ну что смотришь? Ты думаешь, я кто?.. Сам ты — пугало! А я — директор огорода.

Эх, сколько я кресел сменил, пока до этого места добрался… А из-за чего страдаю? Из-за инициативы своей. Натура у меня такая, творческая. Где бы ни работал, везде чего-нибудь натворил.

Вот, помню, был я директором обойной фабрики. Ну, ты сам знаешь, какие у нас обои выпускают: в цветочек да в полосочку. А человек же среди этого живет. Ну, какая ему радость от этих полосочек? Вот я и придумал новые обои, с нарисованными деньгами! Представляешь, по всем стенам трешки, пятерки, десятки. Это ж как настроение поднимает. Допустим, в кармане у тебя ни шиша, а в квартире — денег навалом. Жить можно!

Все для людей делал, а чем они мне отплатили?.. Какой-то придурок отодрал от стены десятку — и в гастроном. Кассирша ее взяла и говорит:

— Это что за червонец? С одной стороны красный, а с другой — белый?

Он говорит:

— А мне как раз и нужно: бутылку красного и бутылку белого.

Она говорит:

— Мало ли что тебе нужно! Какая-то новая десятка. Что-то я таких не видела.

А в винном отделе как услыхали “новая”, сразу слух пошел: “Новые деньги, новые деньги!” Паника началась. Один пустую посуду пришел сдавать, так сразу передумал. Говорит:

— С деньгами еще неизвестно что будет, а бутылки — всегда вещь.

Бабка какая-то вылезла. Кричит:

— Точно знаю: деньги будут менять! У кого больше трех тыщ — отнимут, у кого меньше — добавят!

Тут как раз милиция подоспела:

— Где взял десятку? Сам делал или помогал кто?

Тот говорит:

— Да их на обойной фабрике изготовляют.

Ну, они сразу ко мне. А меня уже нет. Я уже в бане. Меня директором назначили. Мужской бани. Правда, народ сейчас туда не очень ходит, у всех дома ванна. И потом, что в бане интересного? Шайка, лейка, вот и все. А я решил народ туда завлечь. Сейчас наша промышленность начала выпускать интересное стекло, полупрозрачное: с одной стороны видно, а с другой — нет. Вот я и решил построить современную баню из этого стекла. Чтоб с улицы было не видно, а внутри люди мылись и видели перед собой красоты родного города.

Я уж теперь не знаю, как это получилось… но со стеклом мы напутали. То есть, нет, внутри люди мылись спокойно. Они же ничего не знали. А снаружи трамваи остановились. Толпа сбежалась. Ну, передние к окнам прильнули, а задние, конечно, напирают. Им же не видно. Кричат: