– Для туриста, как видите, это слишком одностороннее увлечение, – заметил следователь, когда они вернулись в кабинет. – Эти кадры дают весьма узкое представление о нашей стране. Не правда ли? – он улыбнулся. – Что же вы делали в районе, где вас задержали?

– Я хотел познакомиться с окраиной города, – хрипло ответил Мякинэн.

– И для этого вы фотографировали воинскую часть?

– Хорошо, я расскажу правду, – спохватился Мякинэн. – Я занимался фотографированием запрещенных объектов по поручению своего знакомого по университету. Его фамилия Руденко. Он связан с центром одной украинской эмигрантской организации в Париже. – Мякинэн выпалил эту «легенду» без остановки, как хорошо заученный урок. Замолчав, он посмотрел на следователя и увидел в его глазах насмешливые искорки.

– Неужели Дайер так спешил, готовя вас к дороге, что ничего остроумнее не придумал? – спросил следователь.

– Вы знаете Дайера? – растерялся Мякинэн.

– Лично не имел чести быть знакомым. Но не вы первый, кого он финансирует в таких поездках в обмен на определенные услуги. Давайте не будем терять времени, вы же понимаете, что обнаруженное у вас свидетельствует о сборе вами секретной информации…

Мякинэн понял, что дальше запираться бессмысленно.

– Начнем с расшифровки ваших записей? Он молча кивнул головой.

В собственноручном показании Мякинэн потом написал: «…Признаю, что занимался шпионажем против Союза Советских Социалистических Республик в пределах его границ. Я полностью отдаю себе отчет в том, что мои действия наказуемы по советским законам.

Я заявляю, что намеревался проводить эту работу только из соображений оказания услуги правительству моей страны. Я не питал никаких иллюзий в отношении того, что совершаю героический поступок, и не добивался этой деятельностью хорошей репутации для себя».

При чтении последнего абзаца следователь улыбнулся: Мякинэн опять хотел выглядеть чистоплотней, нежели был на самом деле. Но все это касалось уже чисто моральной стороны вопроса. В военном же трибунале Киевского военного округа во внимание принимались лишь достоверные факты. В соответствии с этими фактами Мякинэн был приговорен к восьми годам лишения свободы.

Дело еще одного «туриста»-шпиона было закрыто. Связанная белой тесемочкой папка пошла в архив.

Пожалуй, стоит добавить к этой истории еще один штрих. В операции по изобличению Мякинэна чекист Алексеев сумел так тонко разыграть свою роль, что во время следствия и на процессе Мякинэн умолял не привлекать к ответственности Володю.

– Он так хорошо ко мне отнесся, а я своим поведением, видимо, навлек на него подозрение. Он ни в чем не виноват и никак не был посвящен в мои дела…

Ну, а как же сложилась дальнейшая служба Владимира Александровича Алексеева? Еще в молодые годы он был удостоен звания «Почетный сотрудник органов государственной безопасности». Работал, не жалея себя. Уже убеленный сединами, вышел на пенсию.

Борьба с военными преступниками – буржуазными националистами, пособниками немецко-фашистских захватчиков, началась еще в период оккупации. В тяжелейших условиях вели ее советские партизаны. В годы, последовавшие за освобождением Ровенщины от гитлеровцев, при активном участии населения оуновское подполье было разгромлено. Но нет-нет, а сполохи этой борьбы достигают и наших дней. Потому что не все давние клубки уже размотаны. Не все преступники получили по заслугам. Некоторым удалось в свое время уйти от справедливого возмездия. Но следствие продолжается. Не так уж редко сообщают газеты, что еще один фашистский палач изобличен. Как говорит пословица – сколь веревочке ни виться, все равно конец будет…

За каждым таким кратким сообщением – труд, напряженный, многолетний, очень опасный труд чекистов. Как это бывает в жизни, мы попробуем рассказать на нескольких примерах.

Летом 1949 года в райотдел государственной безопасности города Дубровицы пришла только что вернувшаяся на Родину после долгих лет пребывания на чужбине местная жительница, дочь погибшего на фронте красноармейца Текля Семенюк. Во время оккупации ее вместе с десятками других девушек и молодых женщин вывезли на работу в Германию. После войны территория, где Текля по шестнадцать часов в день работала на зажиточного бауэра, оказалась в американской оккупационной зоне, и исстрадавшейся женщине пришлось еще несколько лет помыкаться по лагерям для перемещенных лиц, прежде чем ей удалось добиться возвращения в СССР. Но в органы госбезопасности Теклю привело вовсе не желание поделиться пережитым или попросить какой-либо помощи. Она устроилась на работу, поселилась в своем старом, уцелевшем во время войны доме, нашла оставшихся в живых мать и брата. Словом, дальнейшая жизнь у нее сложилась неплохо.

Волнуясь, а оттого сбиваясь и путаясь, Текля рассказала, что в последний день своего пребывания в Берлине, накануне отъезда в Киев, она встретила человека, поразительно похожего на коменданта дубровицкой полиции Кирилла Сыголенко.

– Я увидела его на станции Фридрихштрассебанхоф. Он приехал из западного сектора. Сначала мне показалось, что это точно он, а потом засомневалась. Ведь сколько лет прошло, да и одет он, как немцы, – в плаще…

Текли пошла за маленьким, круглолицым очень подвижным человеком. В руке он держал большой, туго набитый портфель из желтой свиной кожи. Человек дошел по Фридрихштрассе до Унтер-ден-Линден, пересек ее и свернул налево. В кафе у Оперного театра он задержался на несколько минут, чтобы выпить чашку кофе и переговорить о чем-то тихо с кельнером. Здесь Текля смогла рассмотреть его поближе – вроде Сыголенко… Расплатившись, человек с желтым портфелем энергично зашагал к Александерплац, здесь спустился на станцию подземки и затерялся в толпе пассажиров.

– А вы часто видели коменданта полиции в Дубровице? – спросил Теклю беседовавший с нею оперработник.

– Да, на неделе два-три раза встречала! Только одевался он тогда иначе, носил полувоенную форму, фуражку-мазепинку с длинным козырьком. Зверь был, а не человек. Люди говорили, что евреев самолично расстреливал…

Фамилия Сыголенко уже встречалась ровенским чекистам.

При разгроме в 1948 году одной из бандгрупп в Дубровицком районе в бункере была обнаружена групповая фотография: несколько мужчин в полицейской форме, в мазепинках с трезубами. Фотографию предъявляли для опознания местным жителям. Среди других изменников они указали на коменданта местной полиции Кирилла Сыголенко.

Показали фотографию и Текле Семенюк. Женщина безошибочно указала на Сыголенко, на этот раз она твердо заявила, что видела в Берлине именно его, а не просто похожего человека. Лейтенант Георгий Федорович Петренко, которому поручили во всем этом разобраться, вспомнил, что фамилия Сыголенко будто-бы упоминалась в документах, связанных с изменнической деятельностью атамана так называемой УПА «Полесская сечь» Тараса Боровца по кличке Бульба. Точно! На некоторых документах, запрошенных из архива, в протоколах, в приказах Петренко нашел фамилию Сыголенко, занимавшего одно время должность атаманского адъютанта и редактора газетенки «Гайдамака». Нашлась и отдельная фотография Сыголенко. На ней, без сомнения, был изображен тот самый человек, который под этим же именем и фамилией был позднее комендантом полиции в Дубровице. Разница лишь в том, что Сыголенко был снят на ней не в мазепинке, а в смушковой шапке с трезубом, какие носили в «Полесской сечи». Текля Семенюк опознала Сыголенко и на этой фотографии.

Оба снимка направили в ГДР. Через несколько недель из Берлина пришел ответ. Сотрудники народной полиции установили человека, изображенного на обеих фотографиях. По их данным, это был проживающий в Западном Берлине спекулянт Карл Ковальский. В те годы темные личности зарабатывали большие деньги на контрабандном вывозе продовольствия из столицы ГДР в западные секторы города, где оно стоило значительно дороже.