При явном попустительстве западных оккупационных властей активно занимался этим неблаговидным промыслом и Ковальский. Он промышлял кофе – разница в ценах на этот столь любимый немцами напиток была особенно велика. Ковальского неоднократно задерживали власти ГДР за нарушение законов республики, несколько раз штрафовали, однажды даже осудили на два года. После освобождения, однако, занятия своего он не оставил, но стал гораздо осторожнее и больше не попадался, хотя по-прежнему наведывался в столицу ГДР. Видимо, теперь он только руководил какими-то спекулятивными махинациями, а непосредственно контрабандным вывозом кофе из ГДР занимались его наемные агенты.

Между тем чекисты в Ровно уже шли по следам Кирилла Сыголенко. Они выяснили, что в 1943 году полицейский участок в Дубровице подвергался нападению партизан и был разгромлен. Но Сыголенко удалось бежать. Позже его видели в Сарнах – там он служил оккупантам уже не в полиции, а в СД. Для изменника это было изрядным повышением. Но на этом след оуновца обрывался.

При очередном визите в Берлин Карл Ковальский был задержан и по обвинению в том, что он является военным преступником. В соответствии с существующими международными соглашениями его передали советским властям, поскольку преступления свои совершил он на территории СССР. Его препроводили в Ровно. Вести следствие по делу Карла Ковальского (задержанный настаивал, что это его настоящее имя) было поручено следователю майору Николаю Михайловичу Дюкареву.

Просматривая список вещей, изъятых у арестованного, Дюкарев обратил внимание на одну строчку: «Портфель кожаный, желтого цвета». Невольно улыбнулся – этот портфель упоминался во всех показаниях Текли Семенюк.

В конце мая 1951 года майор впервые встретился в своем кабинете с Ковальским. Перед ним на табурете сидел маленького роста человек лет сорока пяти, большелобый, лысый, с глубоко посаженными серыми глазами под густыми дугообразными бровями, большим мясистым носом и скошенным подбородком. Держался он напряженно, но собой вполне владел.

О себе заявил – Карл Николаевич Ковальский, родился на Львовщине, образование получил в Вене и Кельне. Работал агентом по сбыту мануфактуры в фирме «Шлехтер». Учился на юридическом факультете университета в Кельне, откуда был исключен после прихода Гитлера к власти. В 1936 году переехал в Польшу, до 1939 года работал продавцом в магазине. В сентябре 1942 года был арестован немцами в Варшаве и отправлен в Германию, где до самого конца войны содержался в различных концлагерях, в том числе в лагере смерти Дахау. После освобождения обосновался в Западном Берлине, где получил пособие как лицо еврейской национальности, пострадавшее от фашизма.

Последнее обстоятельство не могло не смутить следователя. В самом деле, дикой могла показаться сама мысль, что мелкий еврейский торговец, пускай и осужденный за спекуляцию, мог быть начальником полиции у гитлеровцев и сотником украинского буржуазного националиста атамана Тараса Бульбы! Быть может, Текля Семенюк все же ошиблась? Вот и документ у Ковальского убедительный – членский билет западноберлинской еврейской общины… Впору извиниться перед арестованным и отправить обратно.

Но следователь этого не сделал – неоднократно повторенная экспертиза трех фотографий неопровержимо свидетельствовала: комендант полиции Сыголенко, сотник УПА «Полесская сечь» с той же фамилией и спекулянт из Западного Берлина Карл Ковальский – одно и то же лицо.

Между тем, пока следователь Дюкарев методично и настойчиво работал с подследственным, в который раз повторяя одни и те же вопросы (в ответах накапливались расхождения), лейтенант Петренко активно занимался розыском лиц, которые могли иметь дело с Сыголенко как с комендантом полиции.

Тут надо отметить одно существенное обстоятельство. Работник органов госбезопасности или милиции, ведущий розыск, в отличие от следователя не осуществляет процессуальной функции. Он может с достоверностью выяснить тысячу фактов, установить все самые мелкие обстоятельства совершения преступления, но они не будут иметь доказательной силы. Суд даже не примет их к рассмотрению. Законную силу приобретают только те вещественные доказательства и свидетельства очевидцев, которые скрупулезно зафиксированы в точном соответствии с уголовно-процессуальным кодексом той или иной союзной республики, в данном случае – УССР. Как это всегда бывает, далеко не каждый факт, обнаруженный усилиями Петренко и других помогавших ему чекистов, мог быть использован следователем.

Страшная, опустошительная война пронеслась над этими местами. Тысячи людей погибли. Сгорели, исчезли и многие документы. Но все же нашлись и живые свидетели, отыскались и некоторые уцелевшие бумаги. Установлены и бывшие дубровицкие полицейские, отбывавшие теперь заслуженное наказание в местах заключения, и бывшие бульбаши, помнившие сотника Сыголенко.

Местные жители показали, что неоднократно видели Сыголенко, когда осенью 1941 года он разъезжал вместе с атаманом Бульбой по окрестным селам, выступал на насильственно собираемых митингах, уговаривал – посулами и угрозами – молодых парней вступать в УПА «Полесская сечь», чтобы вместе с немецкими войсками воевать до победного конца с большевиками.

Нашелся и приказ № 19 от 10 сентября 1941 года, по которому «за боевую и отличную организацию работы в боевых операциях за г. Олевск и за ликвидацию всех московско-большевистских и регулярных банд на Олевщине» повышается и утверждается в звании сотника Сыголенко Кирилл Николаевич.

Приказ подписали атаман Бульба, начальник штаба бывший петлюровский полковник и агент немецкой разведки Петр Смородский, адъютант атамана хорунжий Юрий Круглый-Дорошенко. Вскоре Круглого-Дорошенко настигнут пули советских партизан, и штабные документы УПА в качестве адъютанта будет подписывать уже свежеиспеченный сотник Сыголенко. А потом атаман поручит своему любимцу по совместительству еще и редактировать газетку «Гайдамака». Выходит, Сыголенко был не просто одним из «сечовиков», нет, он входил в число особо доверенных лиц, отличившихся перед немцами и националистами в боях с окруженными подразделениями Красной Армии в районе Олевска, а также в последующих схватках с местными партизанскими отрядами.

Разыскали чекисты еще один примечательный документ: протокол совещания старшин УПА «Полесская сечь» от 18 ноября 1941 года, на котором председательствовал сам атаман, присвоивший себе к тому времени чин генерал-хорунжего. На этом совещании сотник Сыголенко докладывал, что прибывший к ним капитан ваффен-СС Гичке запросил у бульбашей помощи в поголовном расстреле к 19 ноября евреев Олевска.

Следователь Дюкарев имел на руках и другой документ. Из него было ясно, что в точно указанный эсэсовцем срок шестьдесят бульбовских «казаков» под командованием двух старшин расстреляли 535 советских граждан еврейской национальности в городе Олевске.

Под давлением неопровержимых улик подследственный, наконец, сознался, что он действительно Кирилл Сыголенко, бывший сотник УПА «Полесская сечь». Ни в Вене, ни в Кельне он никогда не учился, в фашистском лагере смерти не сидел. Документы на имя Карла Ковальского попали к нему в руки в конце войны совершенно случайно. По ним он и зарегистрировался в еврейской общине Западного Берлина, чтобы получить пособие и открыть на него какое-нибудь дело.

И опять следователь усомнился: и в том, что документы еврейского мелкого торговца случайно попали к сотнику Бульбы, и в том, что тот обратился в общину лишь с целью получить пособие. Документы на чужое имя, но с твоими приметами так просто на улице не валяются. Да и пособие не было настолько большим, чтобы Ковальский мог приобрести на него в Западном Берлине собственный дом, как он это сделал. Очевидно, регистрация в общине нужна была Сыголенко прежде всего для того, чтобы надежно укрыться от правосудия. Ну кому, в самом деле, придет в голову мысль искать сотника УПА, впоследствии коменданта полиции, в еврее, чудом выжившем в лагере смерти Дахау?