– Кузнецов был приятным собеседником, – вспоминал Бегма. – Говорил он не торопясь, спокойно. Время от времени повторял: «А мы еще мало сделали, Василий Андреевич». И тогда его задумчивые серые глаза смотрели куда-то вдаль. О чем он думал в эти минуты? О той большой, еще не сделанной работе? Или, может, о семье, о родных, о жизни после войны?.. Мы все любовались Кузнецовым. Высокий, стройный, в каждом движении его чувствовалась большая энергия, сила.

– Когда вы так прекрасно изучили немецкий язык? – поинтересовался я.

– Еще в детстве… Я вообще люблю изучать языки. Вот уже неплохо владею украинским, пою украинские песни. В селах и хуторах считают меня своим, украинцем.

– И они не ошибаются, – говорили мы. – Вы действительно свой и русским, и украинцам, всем народам нашей страны.

– Да, все мы – за одно правое дело. Среди моих побратимов-разведчиков больше всего украинцев, есть и поляк. Крепко дружат у нас люди. С такими не пропадешь!..

…Из Центра пришла радиограмма. Москва сообщала, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1943 года за образцовое выполнение специальных боевых заданий в тылу немецко-фашистских захватчиков и проявленные при этом отвагу и мужество Н. И. Кузнецов награжден орденом Ленина.

– Теперь я в еще большем долгу перед Родиной, – отвечал Николай Иванович Кузнецов на горячие поздравления товарищей.

Свирепствует вьюга – ни земли, ни неба. Один снежный вихрь в непроглядной тьме. Колючий ветер слепит глаза, обжигает морозом, наметает на дорогах высокие рыхлые сугробы. Сквозь разбушевавшуюся круговерть идет человек. Поднял ворот пальто и натянул на глаза шапку – из боязни быть опознанным кем-нибудь.

Улица забита немецкими машинами, орудиями. Тяжело дышат лошади. К ним, прячась от шквального ветра, прижимаются солдаты в шинелях какого-то непривычного жабьего цвета.

– Заметив патруль, путник понял, что настал комендантский час. Мысли теснят друг друга: «Зачем было идти в город, когда чудом вырвался из когтей смерти? А разве у него был выбор? Каждого, кто пытался сойти с большака, заполненного беспрерывным потоком беженцев, срезал пулеметчик. Что же делать? В кармане у него – удостоверение сотрудника органов государственной безопасности и пистолет. Живым он не дастся».

Решение пришло как бы само собой. Когда до патруля оставались считанные шаги, открыл первую попавшуюся калитку и вошел во двор. На пороге хаты ему повстречался уже не молодой мужчина, по-видимому хозяин этого подворья. Ничего не спрашивая у неожиданного гостя, он доверительно прошептал:

– В доме полно солдат…

Переждал, пока патруль минует усадьбу, и выскользнул в ночную тьму. На глаза попался маленький домишко, прятавшийся в глубине сада. Постучался. Едва успел приоткрыть дверь, как из сеней вышла женщина и в страхе всплеснула руками:

– Боже милосердный! Зачем вы здесь? В городе ведь полно немцев. С минуты на минуту придут и к нам за сеном. Что же мне делать с вами? – И она одним только взглядом указала на траншею, едва заметную в глубине сада. Только успел спрятаться в заснеженной яме, как во дворе послышался шум. Пришли гитлеровцы…

Так начался новый, наполненный волнениями и тревогами, период жизни чекиста Ивана Филипповича Федорова.

Детство его прошло на Кировоградщине – в селе Коробчино Ново-Миргородского района. С малых лет познал горькую батрацкую долю. Восемнадцатилетним пареньком стал комсомольцем, а в 1939 – коммунистом. В годы коллективизации Иван Федоров активно участвовал в ликвидации кулацких банд. После возвращения из Красной Армии по путевке комсомола пришел в органы государственной безопасности. Работал в центральном аппарате республики, а после воссоединения западноукраинских земель с Советской Украиной возглавил районное отделение НКГБ в Морочном Ровенской области.

Достался ему тогда самый отдаленный уголок Полесья. Дел невпроворот. Необходимо было прежде всего подобрать место для размещения райцентра. Маленькие полесские села и хутора совершенно не годились для того, чтобы стать административными центрами. Однако выхода не было, и пришлось остановиться на двух соседних – Большом и Малом Морочном. До железной дороги – семьдесят километров, а до областного центра и того больше – двести. В непогоду ни пройти ни проехать. Один лишь путь – по тряской лежневке – срубленным и поваленным деревьям. Правда, в первом советском году им несказанно повезло. Зима выдалась, на редкость для здешних мест, многоснежной и морозной. По замерзшим болотам можно было и на санях ездить, и пешком пробираться в глубинку. Федорову удалось хорошо изучить все вокруг. В старые времена в Большом Морочном органы власти представляла гмина[14] с ее вийтом Шоломицким и секретарем Красовским. Да еще благочинный Навроцкий. На этих трех «китах» и держалась вся местная власть.

Иван Филиппович вспоминает:

– Люди встретили нас настороженно. Редко кто вступал в разговор, а повстречавшись, по выработанной веками привычке низко и подобострастно кланялись:

– Добрый день, пане!

Вот в такой обстановке пришлось начинать. Однако на первую сходку, которую собрали в центре села, народу собралось немало. Пришли даже с хуторов. Собрание открыл первый секретарь райкома КП(б)У Иван Иванович Хищенко. Как и положено, представил всех присутствующих. Назвал и начальника НКГБ. Такая церемония вызвала удивление и одобрение у людей. Это было для здешних мест непривычным.

После речи партийного секретаря полищуки вначале робко, а затем смелее заговорили и стали задавать вопросы. Под конец даже высказали предложение разобрать на хуторах хаты сбежавших с приходом Красной Армии осадников и перевезти их в райцентр, как стали именовать Морочное.

– Посоветуемся в области и решим, – ответил Хищенко. Вскоре в центре села выросло несколько служебных построек. В одной из них разместилось отделение НКГБ.

Со временем Морочное озарилось электрическими огнями. Появилась типография, стала выходить газета «Червона зірка».

Открылась библиотека. Нашлось помещение и для клуба. В нем стали демонстрировать кинофильмы – и повалил народ, шли даже из самых отдаленных хуторов, ведь о таком раньше и не слыхали. Открыли школу, в ней зазвучала родная украинская речь.

Но не все было так гладко. Много забот появилось и у чекистов. Их будни были заполнены тревожными событиями. В лесах шастали банды. Немецкая разведка, ведя подготовку к войне, стала забрасывать группы диверсантов и шпионов. В те дни Федоров не ночевал дома – организовывал группы советско-партийного актива, которые давали отпор вражеским провокациям.

С начала 1941 года в селах Морочненского и соседнего с ним Камень-Каширского районов Волынской области участились наскоки вооруженных банд. Они жгли колхозные постройки, убивали сельских активистов. Приходилось преследовать врага и в густых дебрях полесских пущ. Как все это пригодилось ему потом на партизанских дорогах! До этого Ивана Филипповича, выросшего в степях, лес манил своей очаровывающей красотой и таинственностью, а теперь он стал местом жестоких боев.

В субботу 21 июня 1941 года в управлении НКГБ в Ровно закончилось совещание. Обсуждались меры борьбы с нарастающим в северных районах бандитизмом. Выступил и первый секретарь Ровенского обкома КП(б)У В. А. Бегма. Он призвал чекистов к бдительности, усилению борьбы с антисоветскими элементами.

Стоял тихий летний день. Совещание закончилось рано. Иван Филиппович зашел в магазины – купил подарки домашним, а вечером отправился в свое Морочное. На станции Сарны, где поезд почему-то задержался, прошел слух о войне. Люди в вагонах, вначале косясь на его форму, говорили шепотом, а потом, осмелев, прямо обратились к Федорову:

– Товарищ военный, это правда, что Германия готовится напасть на Советский Союз?..