Отказаться от предложения разделить тепло очага — означало нанести неприкрытое оскорбление, а с учетом недавнего «душевного» приема соблюдать традиции было даже более чем желательно. Девушка, поджав ноги, опустилась возле жаровни на аккуратно свернутый лархан. Народ полукругом расселся вокруг, ну, точь-в-точь как в ее родном стойбище. Освещенные тусклым пламенем лица Пасынков Солнца могли бы показаться стороннему наблюдателю из числа людей или эльфов воплощением уродства, порождениями злобных чар, но для Шары в мире не было ничего роднее и ближе этих черт. Это были сородичи, тот самый народ, к которому принадлежала ее мать, ее друзья…И память крови в бессилии отступала перед обычной, свойственной любому живому существу, памятью о первых днях, прожитых под этим небом. И Шара смотрела на хозяев этой пещеры так, как можно смотреть только на себе подобных, оценивала внешность и возраст сидящих.

— А где же остальные? — задала, наконец, лучница давно мучивший ее вопрос. И была поражена и встревожена реакцией: кто-то выругался сквозь сжатые зубы, кто-то тяжело вздохнул, кто-то в бессильной ярости ударил кулаком по колену. А вожак обернулся и позвал в темноту:

— Рраугнур-сама…

Тихий шелест неспешно приближающихся шаркающий шагов, постукивание дерева о камень… Тусклый свет угольев выхватил из мрака сгорбленную фигуру, опирающуюся на посох. Это был иртха… Сказать, что он был стар — означало не сказать ровным счетом ничего. Шара терялась в догадках: прежде ей ни разу не доводилось встречать соплеменников такого возраста. Хар-ману Корух казалась ей древней старухой, а меж тем седые пряди волос над ушами, да морщинистые ладони были единственными напоминаниями почти четырех сотен лет, прожитых матерью рода под солнцем этого мира. Но тот, кого назвали Рраугнур, был неизмеримо старше. Белые как соль волосы, согнутая спина, пальцы, похожие на корневища гонха'ран…

Кто-то из молодежи вскочил, уступая место у огня. Старик опустился на землю и протянул к живительному теплу узловатые скрюченные ладони. Свет матово отражался в глубоко посаженных, почти утонувших в море морщин глазах.

— Рраугнур-сама… — вожак почтительно склонился к уху старого орка. — Ирк-мани пришла… Из Мордора. Она не хочет воевать, она как мы… — тут он кивнул Шаре на место рядом со стариком. Истолковав этот жест как приглашение, лучница обошла сидящих вокруг очага и подобрав под себя ноги, опустилась на ворох тряпья в локте от неподвижного как камень Рраугнура. Немигающие глаза старого орка продолжал глядеть в огонь.

— Где? — коротко спросил он.

Вожак стаи осторожно взял морщинистые, почти прозрачные ладони и возложил их на склоненную голову девушки. Сухие холодные пальцы скользнули от темени к кончикам ушей, ощупали скулы и подбородок.

— Вижу… — усмехнулся он.

— Рраугнур-сама! Она говорит: дун-ирк! — поспешно вставил гордый своей осведомленностью Рушнак, но поймав косые взгляды товарищей, сделал виноватую морду и спрятался за их спинами.

— Нет… — тихо возразил Рраугнур, складывая руки на коленях. — Это другое. Я вижу путь долгих веков и бессчетных поколений, словно река, напитанная сотней мелких ручейков, каждый из которых от самого истока имеет свою память. И ни один из них не похож на другой, и ни один из них — не есть река. Ты — не иртха. И ты не похожа ни на йерри, ни на нарку, ни на уллах, ни на сухну…ибо часть — не есть целое. Везде своя и для всех чужая, ах-ха…

Молчал вожак, а его стая внимала старику, ловя каждое слово. И только один, наверное, снова Рушнак, отважился нарушить наступившую тишину вопросом.

— Рраугнур-сама… Так кто же она? По крови?

— По крови? — усмехнувшись, переспросил Рраугнур. — Скажи, девочка… — обратился он к Шаре. — Твоя мать…из какого она народа?

— Иртха… — девушка нервно дернула головой.

— Понятно…Значит, йерри ты по отцу. Случай, пожалуй что, и единственный…Наверное, это знак духов.

— Так чего же они от меня хотят? — вырвалось у девушки.

— Сложный вопрос…Ты пришла сюда не потому, что устала от войны…Не потому, что решила разделить с немногими верными путь на полночь…У тебя ведь свой путь, так?

Шара рассеянно кивнула и лишь мгновением позже запоздало спохватившись, что собеседник не мог увидеть ее жеста, страшно смутилась и прочистила горло. Пальцы зашарили в поисках кисета.

— Наверное…я не знаю.

— Ты все знаешь. — невидящие глаза Рраугнура встретились с ее собственными, моргающими виновато и растерянно. Точно в душу заглядывал. Орчиха поежилась.

— Как твое имя?

— Шара… — лучница, наконец, набила трубку и потянулась за угольком.

— «Память»? — задумался старик. — Да, пожалуй, верно…Знаешь, в чем твоя беда? Ты пытаешься найти разумное объяснение пути, назначенного для тебя духами. Найти кого-то, кто мог бы подтвердить: «да, все что я знаю, было на самом деле»…

— Но как ты догадался? — Шара поперхнулась дымом.

— Иначе ты не пришла бы сюда. Ты ищешь свидетеля, но ведь именно та, чужая древняя память привела тебя в эти пещеры…Ну что ж, попытайся.

Орки, сидящие вокруг костра с недоумением слушали старейшину, явно не понимая смысла странных речей.

— Нас осталось так мало…Я, Рраугнур, сын Рраугнура и внук Рагхи-волчицы помню многое из тех древних времен, когда обиталище народа иртха в далеких северных лесах охраняли добрые духи с ясными глазами и крылатый уллах Мелх-хар исцелял охотников прикосновением рук…Я слишком стар. Многие из моего народа, преследуемые пришельцами с заката, бежали из родных мест, точно звери от лесного пожара. Да нас и гнали, точно зверей… Тысячи лет мы скитались по неприветливой земле, ненавидимые и проклятые всеми, в поисках нового дома. Туманные горы или Мордор — каждому свое…

— Но почему вас осталось так мало? Мне доводилось слышать, что обиталище иртха в Туманных горах обширно… Те, кто называет себя «Новый фронт»…

— «Новый фронт»! — горько усмехнулся старый орк. — Это слово для тех, кто еще молод, кто еще не лишен надежды…И то, и другое — не для меня, я же никому не верю.

— Да что случилось-то? — отчаявшись добиться ответа, воскликнула Шара. — Куда все делись? Почему? Я знала, что Мордору ваше существование не по нутру, но не до такой же степени…Не могли…

— Мордор здесь не при чем — перебил ее старик. — Это…моя вина.

— Рраугнур-сама… — начал вожак, но ледяные узловатые пальцы стиснули его запястье, и воин поспешно умолк. А старик заговорил вновь, и слова его падали медленно, точно капли воды, сочащейся сквозь трещины гор с потолка пещеры.

— Среди духов северных земель был один, что обучал наших предков изготовлению оружия и обращению с ним. Охотники становились воинами, стальная броня приходила на смену одеждам из звериных шкур, а длинные и острые мечи вытеснили жалкие кремневые зверовые копья… Иргит'ай звали его «Кхуру», и воистину — слова его лились шепотом ветра, проникая в души и сердца внимавших речам его. Когда из-за горькой воды пришли уллах, несущие смерть, и выжгли небесным огнем наши леса, Кхуру исчез…

Он появился вновь, спустя долгие века. Остатки тех, кто бежал с севера в пещеры Туманных гор, к тому времени уже успели обжить новое место. Гибли в битвах с подгорным народом старшие в племени. Рождались дети. Поколения сменяли друг друга, и вскоре я остался единственным, кто еще помнил… Молодые живут сердцем. И вот тогда явился Кхуру. Он говорил, что поможет нашему народу обрести силу, славу и потерянную навек родину. Он убеждал, что в его силах изменить судьбу идущих следом. И ему поверили…Сотни иртха последовали за добрым духом, из глубины веков явившимся, чтобы спасти свой народ.

— И что потом? — Шара поерзала на импровизированной подушке. Мороз драл по коже, несмотря на близость жаровни: она уже предчувствовала, что недавно здесь произошло нечто ужасное.

— Кхуру обманул их…

— Лучше бы он их убил! — прорычал вожак, дернувшись как от удара. — Я…я видел этих «спасенных»… Они называют себя «принявшие силу»…

— Урук-тха’ай… — задумчиво повторила Шара.