— Враг повержен! — несмело грянуло со всех сторон, кто-то заорал: «Слава Исилдуру!», а вскоре многоголосый победный клич огласил Бурые равнины грозным эхом горного обвала. Орки еще продолжали сопротивляться, но с исчезновением Саурона словно лопнула невидимая цепь чужой воли, что удерживала в своих рабах ярость и боевой дух. Теснимые повсюду объединенным войском Сил Света, твари ночи бежали назад, в свое черное логово Мордор. Это была победа…
Элронд приблизился к Исилдуру. Победитель Черного Властелина стоял на коленях возле места недавней схватки, у ног его лежал брошенный меч и обломок отцовского Нарсила. Полуэльф окликнул друга по имени, но сын предводителя людей оставался глух и недвижим, будто каменное изваяние, лишь пальцы без устали вертели некий окровавленный предмет, отливающий тусклым золотом. Ободок желтого металла притягивал взор…не оторваться…
Шара открыла глаза. Перед ней по-прежнему чернело оконце болотной воды в обрамлении насквозь промерзшей ноябрьской глины. Ныли затекшие колени, кисти рук посерели от холода — похоже, лучница просидела так очень долго. С трудом поднявшись и стараясь не замечать противных «иголочек» в ногах, девушка медленно побрела по тропе, озаряемой сиянием призрачных голубых огоньков, словно бы искала что-то, ведомое ей одной. У третьей по счету темной заводи она остановилась как вкопанная и долго смотрела в черную глубину Мертвецких болот, чье дно сейчас представляло собой поле давней великой битвы. Возле остова в ржавых латах и обрывках фиолетового плаща зоркий глаз стрелка без труда различил останки двух иртха. Кожа истлела от времени, но отчего-то не полностью, и на правой щеке одного из них еще виднелась родовая татуировка клана Желтой Совы… А еще чуть поодаль отыскалось и тело эльфа в серебристой кольчуге, рассеченной пониже груди ударом й’танга. Добавить было нечего. Постояв несколько минут над проталиной, словно над погребальным костром, Шара развернулась и зашагала к тому месту, где лежали ее вещи. Не глядя, запустив руку в нутро вещмешка, она нащупала небольшую жестяную флягу, вдвое меньшую, чем притороченная к поясу. Стукнув второпях зубами о горлышко, вытащила пробку и сделала один большой глоток. Оригхаш обжег горло, на глаза навернулись слезы. Морщась от неприятного ощущения, лучница пожевала снег. Хлебнула еще. Снова заела снегом, давясь и кашляя от холода. После чего закупорила флягу и, неаккуратно затолкав ее обратно в вещмешок, подтянула к себе колчан с анхуром, и, завернувшись с головой в лархан, заснула мертвым сном.
Проснулась Шара достаточно поздно. День выдался по-осеннему ясным, и, как следствие, холодным. Яркий солнечный луч нащупал в бескрайних просторах заснеженных болот свернувшуюся калачиком путницу, взбежал по плечам и голове, и, словно бы дразнясь, пощекотал кончик вздернутого носа. Орчиха немедленно чихнула и отбросила капюшон лархана. В первое мгновение яркий свет заставил ее зажмуриться, рука сама потянулась за нарт-харумой, но предосторожность оказалась излишней: удивительные глаза девушки мгновенно приспосабливались к любому освещению. Умываться снегом тоже оказалось приятно: остатки сна сразу же бежали прочь, во всем теле появлялась бодрость. От души набив флягу снегом, как и намеревалась накануне, девушка привесила кожаный сосуд к поясу: несмотря на всю пробудившуюся память, выросшей в Мордоре лучнице с трудом давалась мысль о том, что по эту сторону гор вода — вовсе не драгоценность, а совершенно обычное дело. Сборы много времени не заняли: убрать на место оставшуюся после завтрака половину пайка да заново утянуть разворошенный и помятый за ночь вещмешок — вот и все. Можно было двигаться дальше, но Шара решила напоследок воспользоваться незамерзающей гладью водного оконца — смотреться в зеркало девчонке-стрелку доводилось очень и очень нечасто, а тут — такая возможность! Памятуя о вчерашнем, девушка опасливо заглянула в полынью.
От ночного морока не осталось и следа, теперь болотная вода была непроглядно-черной, а на месте мертвых ликов отражалась лишь бледная остроухая физиономия с раскосыми глазами и маленьким подбородком, к тому же вполне живая. По сторонам физиономию окаймляли черные космы свесившихся наперед волос, снизу — глухой ворот форменной куртки, сверху — полоса нарт-харумы, которая, ко всему прочему не давала волосам лезть в глаза… Нда-а… две пары косиц в знак принадлежности к клану Хуркулхубу и бляха на цепочке — то еще сочетание! Хм… а вот так клыков почти не видно… Шаре подумалось, что с такой осанкой и формой носа она вполне сможет сойти за смуглую и очень некрасивую женщину-сухну. Ну, разумеется, маскарад сработает лишь при условии, что никто не заметит форму ушной раковины и когти на пальцах. Впрочем, когти-то как раз светлые… так что ничего страшного. Теперь, за пределами Страны Восходящего Солнца такая внешность может оказать своей хозяйке неоценимую услугу, поскольку орков здесь ненавидят и боятся, а на заблудившуюся человеческую девицу с заплечной сумой никто не станет обращать внимания. Ну, в самом деле: мало ли в городах и весях Средиземья страшных девок? Однако пора выбираться отсюда, и желательно побыстрее — ночевать в сердце Мертвецких болот еще раз у девушки не было никакого желания, этак никакого оригхаша не напасешься! Она и так узнала здесь все, что могла, теперь время обдумать все это как следует. Шара подхватила вещмешок, забросила за спину колчан с притороченным анхуром и зашагала строго на север.
Думалось в пути и вправду неплохо, поскольку холод под увесистым вещмешком не чувствовался, да и видения не посещали. Шара вообще давно подметила, что самые мудрые выводы рождаются в голове именно на ходу. Тем лучше. Ледяная корка тонко похрустывала под сапогами, вещмешок грел спину, свежесть морозного воздуха покалывала легкие, выгоняя из них остатки вулканической гари. Надо же — за горами даже воздух другой совсем, должно быть, из-за деревьев. Самые густые и обширные леса произрастают на правом берегу Бурзугая, или, Андуина, как называют его здесь, однако и к востоку от Великой реки, за Бурыми равнинами часто встречаются заросли ивняка и можжевельника, дикой малины, и даже небольшие березовые рощицы. Да и Итилиэн, собственно, одна сплошная роща… Так рассуждала лучница, а между тем, стоило пересечь границу Унсухуштана, как голову отпустило странное давящее чувство неведомой и чуждой разуму силы. Это присутствие сопровождало каждого жителя Страны Восходящего Солнца с самых первых дней жизни, оно не было ни болезненным, ни пугающим, но обладало удивительной навязчивостью, как если бы чей-то пытливый, проницательный взор неотступно сверлил затылок. Впервые на эту странность Шара обратила внимание, когда покидала Минас Моргул в составе южной разведгруппы. С чем было связано таинственное явление, Шара не знала, но почему-то все более крепла уверенность в сходстве всевидящего взора с… силой Назгулов, Зрачков Всевидящего Ока. Только намного мощнее.
Харт’ан Гортхар… Гортхар-сама. Привычное с детства звучание Высочайшего имени отца Ночного народа, того, кого за глаза называют просто «Сама»[46] обрело новый смысл. От странного созвучия лучница поежилась, ей никогда прежде не приходило в голову такое прочтение имени главы Унсухуштана. Суровый, но справедливый государь, мудрый покровитель иртха и основатель Страны Восходящего Солнца вдруг обратился в сосредоточие древней пугающей мощи разрушения, перед которой все живое в страхе падает ниц, и даже ужасные мертвые Назгулы — не более чем жалкие и несовершенные подобия, пародия на их великого Хозяина… зрачки недреманных очей, чье могущество не составляет и сотой доли от… Мысль была почти панической, как всякий плод чрезмерных дум, но… отчего же имя народного заступника уже давно произносят шепотом и с оглядкой? Отчего сделались столь туманны предсказания кхургуб у уллаг’ай? И куда же на самом деле девались те несчастные, что своими крамольными речами так или иначе выражали несогласие высшей мудрости, доброты и покровительства? Сразу же вспомнился Рагдуф. Что сталось с ним? Удалось ли ему сберечь на допросах тайну поддельных карт, а если да, то где теперь искать этого простого героя? В сырой подземной темнице? В ядовитых рудниках Музгара, или, быть может, уже на Поляне Предков? Ляжет ли когда-нибудь шарух с его темени в угли родного очага… И что же, наконец, за сила — этот Харт’ан Гортхар? Беззаветный радетель о светлом будущем Ночного народа или мрачный завоеватель, вбивший себе в голову, что весь мир должен принадлежать только ему? Если продолжать двигаться в том же направлении, то становится понятным, отчего он запретил даже само упоминание имени Крылатого. По рассказам все того же Рагдуфа поклоняющиеся Духу Севера допускают кровопролитие лишь на охоте или в целях защиты собственной жизни: с такими убеждениями много не навоюешь, плохие воины. Зачем они только Харт’ану понадобились? И стоило ей лишь помянуть Рагдуфа, как в памяти, совершенно ни к месту, всплыла одна скользкая фразочка из разговора в моргульском карцере… настолько скользкая и противная, что тогда лучница предпочла пропустить ее мимо ушей. «Он бросил вашу армию в битве на Бурых равнинах. Он попросту исчез с поля боя…» — едко просочился в мозгу голос та’ай-хирг-кхана. Пхут-тха… а ведь он знал! Все-то он знал, сын забытого народа… и небо рухнуло на плечи, придавив свинцовой тяжестью. Послышался отчетливый треск: это привычные взгляды и ценности разлетались в мелкую крошку. Отрубленный палец… мертвенное сияние и осыпающийся наземь пустой доспех. Растерянное войско, лишенное своего символа, своего знамени… лишенное надежды и желания побеждать, поскольку мертв Гортхар-сама. Помилуйте, да неужели бессмертное существо способно погибнуть из-за какого-то пальца: такая рана неопасна даже для сухну, стоит ли говорить о телесном воплощении древней силы? Память кого-то из далеких предков подсказывала Шаре, что Ему доводилось получать увечья посерьезнее этого, однако всякий раз он поднимался, вновь и вновь воскресая из пепла, с каждым разом делаясь все сильнее, мудрее и опаснее. Там, в последней битве, против союзных войск Людей и Эльфов, у ночного народа были все шансы на победу: если честно, вообще непонятно, как можно проиграть почти с десятикратным численным преимуществом измотанной армии союзников? Но тут в самый неподходящий момент великий Харт’ан Гортхар бесследно растворился в воздухе и из-за чего? Потому что какой-то несчастный полуживой сухну чудом ухитрился задеть лучшего воина всех времен и народов? Бред… и еще: интересно, почему видение так неожиданно оборвалось в тот самый миг, когда ее предок Элронд Полуэльф приблизился к победителю Черного Властелина — князю людей Исилдуру? Что произошло после? Здесь внезапно пробудившаяся память предков оказывалась бессильна: Шара не могла увидеть, как подбирали раненых и хоронили погибших… как возвращались домой немногочисленные победители… не слышала славословий и баллад в честь героев, повергших во прах древнее Зло. Где сейчас все те, кто уцелел в битве Последнего Союза? С Исилдуром и остальными Смертными все понятно — их уже попросту нет на свете, но Элронд? Что за странная сила отделяет память от крови, не давая увидеть лица сородича точь-в-точь так же, как в случае с Владычицей Золотого Леса… а между тем, это единственные во всем Средиземье ее предки, что смогли бы пролить свет истины на некоторые события тех времен. Странно… очень странно. И чем больше возникало подобных «почему?», тем больше крепла уверенность лучницы в том, что выбор третьего из предложенных дядькой Шагратом вариантов был единственно верным, потому как дался удивительно легко и почти что без колебаний.
