— Тарки… ну, наконец-то… — довольно прорычал он, жмурясь в предвкушении драки и обернувшись к замершему в ельнике десятку, прошипел:
— Ну и че, долго будем стоять? К бою, уроды!
— Дзарт-кхан… — вкрадчиво подал голос осмелевший Рагдуф. — Это не тарки… Я бы услышал, большой отряд бесшумно не ходит. Это какой-то одинокий бродяга, скорее всего из местных, и если сидеть тихо, то он нас попросту не заметит…
Но тут его речь прервал хлесткий подзатыльник.
— Молчать! Поучи меня еще, недоносок! — с этими словами Горбаг схватился за эфес, и Рагдуф еле успел отскочить с пути описавшей сверкающую дугу острозаточенной стали. Не обращая внимания на потихоньку сжимающееся вокруг кольцо, десятник шагнул к картографу и тут бы не избежать бессмысленной резни, как вдруг в шершавом лабиринте древесных стволов показался одиноко бредущий сухну в простой домотканой одежде. При виде дюжины вооруженных орков, бедняга замер на месте, разевая рот, точно вытащенная на берег рыба, старательно попятился, после чего развернулся и кинулся наутек, высоко подбрасывая ноги и крича — не то проклятия, не то мольбы духам. Ранхур молча выдернул из-за спины стрелу, небрежным жестом бросил ее на тетиву и, почти не целясь, вскинул анхур, но когтистая лапа десятника с размаху ударила по руке, держащей лук.
— Не стрелять, гнида! Он — мой! — пылающий безумием и злобой взгляд штрафника-моргульца, точно плетью, хлестнул маленького стрелка.
— За ним!!! — взревел Горбаг и первым рванулся в погоню. Верный Радбуг, решив не отставать от своего хозяина ни на шаг, помчался следом и вскоре скрылся из виду меж деревьев. Растерянный и встревоженный десяток выжидательно устремил взгляды на Рагдуфа — все-таки после десятника второе лицо в группе — но тот лишь обреченно кивнул, и, придерживая бьющую по ногам сумку с картами, побежал по тропе догонять Горбага. Сообразив, что дело-то и впрямь попахивает таингуром, ребята молча последовали за ним, при этом догадавшись не ломиться по тропе, а рассредоточиться полукольцом с целью окружения вероятного противника.
Петляя меж деревьев, Ранхур первым делом скинул на бегу проклятый вещмешок. Жить сразу стало лучше и веселее, ибо сей мерзкий предмет личного снаряжения в довершение всех прочих бед, явно питал паскудную страсть к торчащим сучьям и колючим веткам, не упуская ни малейшей возможности зацепиться. Без привычного балласта за спиной скорость изрядно увеличилась, да так, что в распадок степняк вылетел первым, держа наизготовку анхур и зажав в зубах запасную вторую стрелу. Вовремя: на поляне уже полным ходом кипела драка с участием десятника и преследуемого им тарка. Вернее, назвать это дракой можно было с большой натяжкой: почувствовав, что путь к отступлению отрезан, человек решил дорого продать свою шкуру и с помощью длинного пастушьего кнута ухитрялся держать злобно шипящего Горбага на приличном расстоянии. Шипел тот не зря: темный, опоясывающий левую кисть моргульца след наглядно свидетельствовал о том, что один удар хлыста десятник все же пропустил. Ободренный удачей человек замахнулся вторично, и с интересом следивший за схваткой Ранхур мгновенно догадался, что должно произойти дальше: выросший в стойбище скотоводов-кочевников, в ранней юности он и сам, подобно другим пастушатам, забавлялся нехитрой игрой, целью которой было рассчитать удар хлыста так, чтобы ременная петля, захлестнувшись под колени, охватила ноги, после чего оставалось лишь легонько дернуть — и приятель-соперник, неуклюже взмахнув руками, с размаху шлепался оземь, вышибая вверх облачко мелкой каменной соли. Практиковал ли подобные состязания нынешний противник Горбага, так и осталось тайной, но удар был хорош — жгучая змея обвилась вокруг колен иртха, точно и вправду живая. Человек напрягся, готовясь изо всей силы дернуть рукоять хлыста, но десятник оказался тоже не из пемзы рублен и успел полоснуть й’тангом по натянувшейся веревке. Бедняга сухну, видя, что его единственное оружие уменьшилось в длину, как минимум, вдвое, начал медленно отступать, озираясь в поисках чего-нибудь более или менее подходящего для защиты от двух локтей острой вороненой стали, но неожиданно уперся спиной в толстый ствол дерева. Вот теперь надежд на спасение бегством действительно не осталось, и несчастный сухну, затравленно глядевший на приближающегося с кривой победной ухмылкой Горбага, отлично это понял. Ранхур поморщился: исход схватки был предопределен заранее, просто удивительно, что бледнокожий так долго продержался против вооруженного противника. Вот, в принципе, и все: прямой удар й’танга способен выдержать разве что типовой стальной доспех гон’нарт-ай-хун, бойца тяжелой пехоты… Степняк молча опустил лук и повернул голову влево, осматривая неприветливую чащу на момент возможной угрозы, а на самом деле — попросту отвел взгляд, не желая наблюдать зрелище расправы над безоружным поселенцем. Как вдруг…
Перекрывая шум реки, тяжелое сопение подбежавших ребят и довольное рычание Горбага, из темных глубин лесной чащи донесся истошный женский визг. Этот полный ужаса и отчаянья вопль подействовал на сухну точно едкий гриб на берсерка. Глаза его побелели, а на смену покинувшему их страху пришла такая ярость, что ухмылка покинула лицо недавнего победителя. Забыв обо всем сухну прыгнул вперед. Огрызок хлыста в мгновение ока обвил шею Горбага, и тот, выпустив ятаган, когтями обеих рук вцепился в затягивающуюся на горле удавку. Глаза десятника вылезли из орбит, серо-коричневый цвет налитого кровью лица теперь больше напоминал темную глину.
Крик из чащи повторился, и Лугхур с Шагруком метнулись туда. Вопреки утверждениям картографа, сухну, был, похоже, все-таки не один… Когти Горбага, наконец, сумели разорвать веревку и освободить для воздуха передавленное горло. Он успел сделать один свистящий вдох, прежде, чем человек прыгнул вновь. Теперь это хоть как-то напоминало поединок, с претензией на честность — отброшенный пинком ятаган находился вне зоны досягаемости, и противники сцепились врукопашную. Горбаг, как и положено иртха, ростом был хоть и пониже, зато в плечах шире человека раза в полтора, а силой выделялся даже среди представителей своего народа, но разъяренный сухну, как всякий, кому нечего терять, за себя уже не боялся. Занятые обшариванием близлежащих окрестностей ребята в происходящее на поляне не вмешивались: нарушить закон поединка, вмешавшись на одной из сторон — тяжкое оскорбление, вне зависимости — происходит это в обычной драке или в бою — все равно, что при всех слабаком назвать.
Чувствуя за противником существенный перевес в силе, сухну неизменно уворачивался от ударов, в ожидании удобного момента — скорость орка оставляла желать лучшего. Поднырнув под очередной замах длинной когтистой лапы, человек схватил противника под колени и изо всей силы дернул на себя. Не ожидавший этого Горбаг с размаху сел в истоптанную траву, только и успев в полете схватить настырного сухну за горло. Хрипя, тот рухнул на колени, жилы на лице вздулись, в тех местах, где когти орка впивались в кожу, выступила кровь. В отчаянной попытке вырваться человек из последних сил нанес удар. Логично было бы предположить, что целился он в лицо ненавистного врага, но кулак пришелся ровно в середину широкой груди, туда, где под стеганой кожей легкого доспеха обычно болтается на цепочке номерной жетон. Сил у полузадушенного сухну было немного, непослушных детишек и то больнее шлепают, но на беду именно в этом месте располагался внутренний карман, в котором хранился дымовой патрон: малый сосуд легкого металла с притертой пробкой. От удара тонкие стенки смялись внутрь, и из-под доспеха ввысь рванулся столб густого черно-зеленого дыма. Дальнейшие события разворачивались со скоростью ветра, а так, что их не успела бы зафиксировать даже быстрая кисть писца государевых речей, а именно: Горбаг, более ослепленный дымом, нежели отброшенный отдачей, на мгновение выпустил человека, и тот, несмотря на свое плачевное состояние, тотчас же кинулся бежать. Но в этот момент Ранхур молча вскинул лук, и тяжелая кожистооперенная боевая стрела, пробив левую лопатку бегущего, оборвала его бессмысленную попытку спастись от судьбы. Падающее тело еще не успело коснуться земли, когда из леса вылетел заметивший сигнал тревоги Рагдуф.
