Так, хватит думать о ерунде. Что там у нас с Санжаем? А если все совсем наоборот? Если это он сам убил Генку и спрятал онгон? Почему бы и нет? Тогда вся эта канитель с отравлением, с хозяином, со страшилками нужна только для одного — чтобы никто на него не подумал. Чтобы все были уверены — Колька всегда был против раскопок. Тогда он точно должен хоть чем-то подтвердить, что хозяин к нам благосклонен. Должен подкинуть какой-то знак. Лучше всего еще какую-то из Генкиных вещей. А что? Почему бы и нет? Дескать, мы вернули хозяину его имущество, а он нам за это отдает наше.

Я аж расстроился. Обе идеи прекрасно подходили под нынешнюю ситуацию. Обе они все объясняли. Жаль, что полностью исключали одна другую. А еще никуда не вязалась пропавшая карта. Кольке прятать ее, а потом сидеть тут вместе с нами не было никакого смысла.

Тьфу! В сердцах я расстегнул спальник и сел. Черт! И как тут прикажете разбираться? Как понять, кто прав, кто виноват?

— Да дайте уже спать! — прошипел Юрка и повернулся ко мне спиной.

— Спи-спи, — ответил шепотом я и улегся обратно.

Все, хватит. Спать-спать-спать. Все остальное утром. Тем более, что мысли мои побежали по кругу. Ничего нового в голову не шло. Сейчас важнее всего не дать Санжаю без присмотра шастать по лагерю. Это — моя первостепенная задача. С этой мыслью я и уснул.

А утром случилось то, что разрушило мою последнюю теорию в пух и прах. Всплыл Генка.

Сначала мы его не заметили. Утром было как-то не до того. Встали не выспавшиеся. Втроем в палатке на трезвую голову оказалось тесновато. Колька что-то бурчал, Юрка пытался оправдываться, впрочем, не слишком искренне.

Потихоньку поднялись все. Занялись повседневными делами. Запалили костер. Налили чайник. Сварили кашу. Даже успели поесть.

Юрка развалился на траве, сунул в рот какой-то стебелек с метелкой на конце и, глядя в небо, сказал:

— Надо плыть на рыбалку. Кто сегодня со мной?

— И за грибами бы сходить, — поддержал его Санжай.

— Я хочу за грибами! Я! — Зиночка с готовностью вытянула руку.

Эдик поднялся во весь свой немалый рост, приложил к глазам козырьком ладонь, глянул на блестящую от солнца воду, начал:

— А я за рыбой мо…

Тут он запнулся, подался вперед и тихо выругался:

— Твою ж мать!

— Эдик! — Зиночка возмутилась. — Мы же договаривались! Ты обещал!

— Да помню я, помню.

Он обернулся, только посмотрел совсем не на негодующую девушку.

— Тоха, иди сюда. Глянь, что там?

Вместе с Антоном поднялись и мы с Санжаем. И Юрка.

— Что там? Как думаете? — Эдик ткнул пальцем куда-то влево. — Мне кажется?

Ему не казалось. Слева сразу за зарослями камышей темнело что-то длинное, большое. Я почему-то тут же решил, что это человек. Точнее, труп. Больше здесь просто нечему было так выглядеть.

— Вашу мать, — повторил за Эдиком Антон. — Дождались.

— Плыть надо, — подытожил Санжай. — Плыть и на месте смотреть.

— Чего смотреть? И так все ясно. — Юрка старался говорить шепотом. Но в наступившей тишине каждое его слово прозвучало набатом.

Я быстро глянул на Зиночку. Как бы у нас тут сейчас не случилось истерики. Но девушка словно окаменела. Она не отрываясь смотрела на озеро. Не шевелилось и почти не дышала. Взгляд ее не выражал ровным счетом ничего. И это было плохо. Я попытался припомнить, что нужного видел в аптечке, не смог, поэтому решил, что буду действовать по обстоятельствам.

— Багор бы. — Антон впервые за все время был растерян.

— Где я тебе его возьму? — Эдик даже не возмутился, ответил совершенно серьезно.

— Да ясно. Плывем?

— Угу.

— Я не поплыву. Я вообще покойников боюсь! — Юрка сделал шаг назад, словно собирался сбежать.

— Тебя никто и не просит, — отрезал Тоха. — И без тебя справимся.

Он первым подошел к лодке, легко столкнул ее на воду.

— Что там? Что?

Зиночка вдруг словно отмерла. У нее не было ни сил, ни желания верить в очевидное.

Колькино лицо смягчилось. В нем появилась такое сожаление, такие нежность и грусть, что даже мне стало не по себе.

— Не знаю пока, — сказал он.

— Это Гена?

Иногда мне казалось, что у Наташи чувство такта отсутствовало напрочь. Благо, Зиночка ее не услышала. Слишком была занята другим. Она неотрывно смотрела на лодку, на Эдика, гребущего веслами. Движения у него были нервные, дерганные. Лодка то чуть подлетала вверх, то клевала носом. До места они добрались удивительно быстро. Остановились, уставились на воду.

— Ну, что там? — Зиночка неожиданно дернула меня за рукав, словно я был там, а не тут вместе с ней. — Что?

И тут Антон привстал, обернулся к нам, покачал головой и скрестил перед собой руки. В девушке будто сработал детонатор.

Она закричала в голос, согнулась пополам, боком завалилась на землю. Завыла. Без слов. На одной вынимающей душу ноте.

Наташа присела рядом, сгребла подругу в охапку.

— Зин, Зиночка, не плачь. Мы же еще ничегошеньки не знаем.

Только ее слова были не нужны. Они не могли помочь ничем. Зина выла. Выливала горе, переполнявшее ее изнутри.

Вновь плеснули весла, и лодка направилась в обратный путь. На этот раз греб Антон. Эдик сидел сгорбленный, с одной рукой, опущенной в воду. Он словно окаменел. Всем стало страшно. Опять. Как в ту ночь, когда по наши души явились мертвецы.

Тоха греб медленно. Все время подруливал одним веслом. Груз заворачивал лодку вбок. До берега оставалось метров двадцать, когда парень крикнул:

— Миш, Зину убери! Ненужно ей это видеть!

Черт, конечно же ненужно. Я прекрасно представлял, что происходит с телами, лежавшими в воде. Зрелище малоприятное, мягко говоря. И приказал Наташе:

— Отведи ее подальше, к палаткам.

Ната понятливо кивнула, поддела подругу подмышки.

— Вставай, пошли отсюда. Нам с тобой надо уйти.

— Не пойду!

— Пойдешь, — в голосе Кольки прорезался металл, — а не пойдешь, я тебя понесу. И буду держать, чтобы не лезла, куда не стоит!

Девушка затихла. Сломалась. Послушно поднялась. Позволила себя увести. Сразу стало немного легче.

Лодка почти доплыла до берега. Осталось совсем чуть-чуть. Колька не выдержал, скинул кеды, бросился помогать прямо в носках, не засучив штанины. Юрка держался поодаль. В глазах его плескался ужас. Я тоже разулся и полез в воду.

Тело тащили на берег вчетвером: за брюки и джемпер. Генка оказался удивительно тяжелым. И столь же удивительно сохранным для тела, пролежавшего в воде десять дней. Кроме мест, объеденных рыбой, других повреждений заметно не было.

— Странно, что он не всплыл раньше, — задумчиво заметил Тоха.

Эдик парировал:

— Странно, что он вообще всплыл. Здесь вода ледяная. При такой температуре трупные газы долго не образуются.

Зиночка на последних словах вздрогнула, всхлипнула. Наташа покрутила пальцем у виска, прошептала почти беззвучно: «Дурак».

— Дурак, — повторил за ней Санжай, — нашел при ком про трупные газы рассуждать. Делать больше нечего?

Эдик смутился:

— Я, честно, не подумавши…

Я оглянулся на палатки, на девушек, прикинул, что они нас услышать не должны, приглушил, на всякий случай, голос, предложил:

— Ребят, его надо осмотреть.

Юрка побледнел, пошел в зеленцу.

— Зачем смотреть?

— Чтобы понять, что с ним случилось. Вдруг просто утонул.

Тоха покачал головой. Заметил скептически:

— Чтобы Генка утонул? Ни в жизнь не поверю. Да он плавал, как бог. Не-е-ет, здесь что-то другое.

— Осмотреть все равно надо, — я продолжал настаивать. — Представьте, что мы вернулись домой, пошли в милицию. Что мы там скажем? Нашли, закопали, знать ничего не знаем? Или вы предлагаете его домой тащить?

На мои вопросы никто не ответил. Зато Санжай задал свой:

— И кто его будет осматривать? Ты что ли?

Я хотел ответить, что могу и я, почему бы и нет. Мне не впервой. Но вовремя вспомнил, что здешний Мишка обычный геолог. С какой стати ему осматривать несвежий труп? Вот же заковыка…