И все же реформа сдвинула (но — только «сдвинула»!) советскую экономику с мертвой точки! Не зря 8-ю советскую пятилетку (1966–1970 годы) называют «золотой пятилеткой советской экономики».

Успех косыгинской реформы — пусть даже в самой малой, скромной форме, но все же был! Согласно официальным данным, других нет, в 1970 году (в сравнении с 1960 годом) национальный доход вырос на 85 %, фонд зарплаты — более чем на 100 %, производство предметов народного потребления — на 100 %, розничный товарооборот — на 98 %.

В аграрном секторе были повышены закупочные цены, установлена 50-процентная надбавка за произведенную сверхплановую продукцию; введено денежное авансирование труда колхозников, по ряду условий труда и его оплаты приравнены в правах работники советских и коллективных хозяйств, последним гарантирована минимальная оплата труда, ослаблено налоговое бремя на личные подсобные хозяйства, которые во многом помогали порой просто выживать, рентабельность колхозного производства (по официальным данным) возросла более чем на 30 %, а совхозного — более чем на 20 %.

^{Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР № 384 «Об организации Института управления народным хозяйством». 28 мая 1970. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 839. Л. 238–240]}

^{Председатель правительства Чехословацкой ССР Любомир Штроугал, члены партии и правительства СССР Н. В. Подгорный, Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, А. П. Кириленко, А. Н. Шелепин (слева направо) и другие во время открытия выставки. Москва. Май 1970. [РГАКФД. Ед. хр. 1368]}

Но при этом страна продолжала закупать зерно за границей, год за годом увеличивая его объемы. Причем на покупку зерна шли не только «нефтедоллары», но и средства, получаемые от реализации золотого запаса страны. Почему такое противоречие: зерна собирали с каждым годом все больше и больше, но и от закупок не отказывались? Конечно, свою роль в увеличении объемов сыграли банальные приписки, но еще один фактор оказался не менее важным: огромное количество зерна пропадало из-за ошибок его хранения, при перевозках и пр. Общие объемы потерь даже представить невозможно…

И такая вот противоречивость во всем — в постановке проблем, в реализации, в итогах реформы…

Реформа А. Н. Косыгина была свернута… Да, о ней, еще в 1970-е годы, много говорили, рассуждали… Но уже не спорили… Она была свернута… Но это не его вина, это была его беда… Реформа тормозилась и сворачивалась под предлогом «несоответствия… духу социализма». Это было для Косыгина больнее всего, ведь он считал себя советским человеком до корней волос!

^{Постановление Совета министров СССР № 583 «О переводе буровых организаций Министерства нефтяной промышленности, Министерства газовой промышленности и Министерства геологии СССР на новую систему планирования и экономического стимулирования». 22 июля 1970. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 842. Л. 21–22]}

Но наработки А. Н. Косыгина, результаты его эксперимента были в полном объеме использованы в ряде стран, чьи национальные хозяйства оказались на грани полного хозяйственного коллапса, но чье руководство не желало отказываться от идеологии. Как, например, в Китае или Вьетнаме. Однако как раз именно в этих двух странах, не отступивших от реформ, решившись на их развитие, руководство, по сути, отказалось от идеологии в пользу экономики; идеология осталась здесь, скорее, как дань традициям, как ширма…

В августе 1970 года А. Н. Косыгин поставил свою подпись под текстом Московского договора между СССР и Федеративной Республикой Германией — знаковое событие не только в отношениях двух стран, но и в истории международных отношений всего послевоенного периода. Сам Алексей Николаевич считал Московский договор 1970 года одним из базовых факторов нормализации обстановки в Европе, налаживания сотрудничества СССР не только с Федеративной Республикой Германией, но и с другими западноевропейскими странами. Против подписания договора выступал министр обороны Д. Ф. Устинов, считавший, видимо, что, по сути, договор может перечеркнуть многие результаты Второй мировой войны… Но это — чистой воды фантазия…

Потребность в договоре диктовалась необходимостью выхода из образовавшегося в 1960-е годы настоящего «тупика» в отношениях официального Бонна и официальной Москвы. Договор отвечал стратегическим целям ФРГ не только по разрядке напряженности в отношениях с Советским Союзом, но и по объединению Германии. Договор явился, — отмечал советский премьер в день его подписания, — «с одной стороны, во многом плодом последовательных внешнеполитических усилий Советского Союза по смягчению международной напряженности и нормализации отношений с Западом, с другой — результатом радикального изменения политики Западной Германии, ее поворота в сторону признания сложившихся в Европе послевоенных реалий»[463].

…В конце 1960-х годов в Европе сложилась обстановка, характеризовавшаяся нарастающей конфронтацией и гонкой вооружений двух политических систем и «олицетворявших» их военно-политических блоков — НАТО и Варшавского договора.

Внешняя политика Западной Германии строилась на основе непризнания существующих европейских территориальных и политических реальностей, сложившихся после окончания Второй мировой войны. Правительство ФРГ, отказываясь признавать государственный суверенитет ГДР, продолжало в своей дипломатической практике следовать так называемой доктрине Хальштейна[464], предполагавшей «единоличное представительство» Западной Германией всего немецкого народа.

Ситуация изменилась лишь после прошедших в ФРГ выборов, в результате которых к власти пришли умеренные социал-демократы.

В 1969 году глава только что сформированного западногерманского правительства Вилли Брандт обозначил поворот всей внешней политики страны, прежде всего в оценке положения и перспектив отношений Восток — Запад, на единственно возможной основе — признания территориальных реалий, сложившихся в Европе после Второй мировой войны.

Выступая в Бундестаге, Брандт четко очертил приоритеты внешней политики Западной Германии:

— Наши национальные интересы не позволяют нам занимать позицию между Западом и Востоком. Наша страна нуждается в сотрудничестве и согласии с Западом и взаимопонимании с Востоком. Немецкому народу нужен мир в полном смысле этого слова также с народами Советского Союза и всеми народами Восточной Европы.

Это заявление послужило основой для перехода в практическую плоскость идей нового германского канцлера о заключении договора с СССР.

Переговоры начались в Москве осенью 1969 года. 7 августа 1970 года министрами иностранных дел СССР и ФРГ А. А. Громыко и В. Шеелем договор был парафирован, а затем 12 августа того же года подписан в Москве. С советской стороны его подписали председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин и министр иностранных дел А. А. Громыко, с германской стороны — федеральный канцлер В. Брандт и министр иностранных дел В. Шеель[465].

Документ касался главных принципов взаимоотношений между обеими странами и их подхода к решению основных европейских и мировых проблем. Договор базировался на признании европейских территориальных реальностей. 1-я статья договора гласила: «Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии рассматривают поддержание международного мира и достижение разрядки напряженности в качестве важной цели своей политики. Они выражают стремление содействовать нормализации обстановки в Европе и развитию мирных отношений между всеми европейскими государствами, исходя при этом из существующего в этом районе действительного положения»[466].