К 21 октября 1941 года из Харькова и области эвакуировали оборудование 70 крупных и средних промышленных предприятий. На восток ушло 320 эшелонов из 7550 вагонов. Вывезли 24,5 тысячи человек — инженерно-технических сотрудников, рабочих и членов их семей. На 56 санитарных поездах успели эвакуировать почти всех раненых, гражданское население отправили на 225 эшелонах. Почти полностью был спасен подвижной состав Южной железной дороги. Из сельскохозяйственных районов удалось вывезти более 90 % механизированного парка и столько же — поголовья крупного рогатого скота и лошадей. Предприятия пищевой промышленности — мукомольные и хлебопекарные, мясоперерабатывающие, и прочие — пришлось уничтожить. Так же поступили с неубранными посевами зерновых, корнеплодов. Минировали и подрывали заводские строения…

За размещение специалистов и оборудования на новых местах также отвечал А. Н. Косыгин. По его предложению Харьковский паровозостроительный перебрасывался на площадку Уралвагонзавода Нижнего Тагила и Челябинска. Там на базе местного тракторного завода был создан так называемый Танкоград. Харьковский тракторный направили в Сталинград, а оттуда, в 1942 году, в Сибирь, авиационный — в Пермь. Заводы эти практически с колес стали выдавать военную технику и комплектующие. И снова Косыгин — координировал, требовал, настаивал, объяснял, сам разбирался в проблемах и решал их.

21 октября из Харькова ушел последний эшелон, а 24-го в город с боем вошли германские войска. Советские части оставили окраины Харькова 25 октября…

Удары немецких армий нацеливались на столицу. В Москве и Московской области было сконцентрировано 22 % промышленного потенциала СССР, в том числе 475 крупных заводов и фабрик. Большинство в ускоренном порядке переходили на выпуск вооружения и боеприпасов: «Красный пролетарий», «Калибр», «Динамо», «Фрезер». На предприятиях легкой и пищевой промышленности увеличивали объемы выпуска обмундирования и продуктов, поставляемых в действующую армию. Каждому предприятию, от промышленных гигантов до небольших, в несколько десятков человек, заведений, был определен участок работ. «Все для фронта, все для победы». Из опасения массированных бомбардировок их решено было эвакуировать в глубь страны.

14 октября 1941 года к Сталину были вызваны руководители Совета по эвакуации: Н. М. Шверник, А. И. Микоян, А. Н. Косыгин, М. Г. Первухин — а также нарком танковой промышленности В. А. Малышев, замнаркома вооружения В. Н. Новиков, начальник Главного артиллерийского управления РККА Н. Д. Яковлев, первый заместитель предсовнаркома Н. А. Вознесенский, начальник Главного управления связи РККА И. Т. Пересыпкин[122]. Обсуждали обеспечение Красной армии военной техникой за счет возможного ускорения запуска производства на эвакуируемых предприятиях.

Сталин был резок и краток:

— Нам нужно все — бронетехника, орудия, стрелковое оружие… Все это в полном объеме можно получить, только развернув эвакуируемые предприятии… Но для них на новых местах нет ничего — ни помещений, ни топлива, ни хлеба… Но вооружение нам нужно, крайне необходимо… Поэтому разворачивайте хоть в чистом поле, но через неделю — надо выдавать. И никаких возражений!

То и дело возвращались к ситуации, которая складывалась на подступах к Москве. И здесь Сталин был краток и резок:

— Ситуация тяжелая, немцы рвутся к Москве, они все ближе и ближе, а мы — отступаем… И остановить их пока не можем… Думаю, нужные жесткие, самые жесткие меры по отношению к трусам и паникерам… Не останавливаться ни перед чем!!! Надо расстреливать — расстреливайте, и перед строем, чтобы…

Сталин прервался, да и так всем все было понятно…

На следующий день Косыгин вновь оказался на совещании у Сталина, которое, по воспоминаниям А. И. Шахурина, происходило на «ближней даче» Верховного с участием В. М. Молотова и А. С. Щербакова[123]. В узком составе оценивали ситуацию на фронтах и меры на случай самого неблагоприятного развития событий.

Косыгин представлял Совет по эвакуации вместо «заболевшего» Шверника:

— Товарищ Сталин, эвакуация из Москвы промышленных предприятий и населения осуществлялась с конца июня 1941 года, когда началось перебазирование двух стратегических заводов Наркомата судостроительной промышленности. К концу июля 1941 года из столицы было вывезено более 959 тысяч человек, включая следующих транзитом беженцев из западных районов страны. 26 июля 1941 года Совет по эвакуации принял решение о необходимости ежедневно вывозить из Москвы не менее 60–65 тысяч человек…[124]

^{Постановление ГКО СССР № 801 «Об эвакуации столицы СССР Москвы». 15 октября 1941. [РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 23. Л. 20]}

^{Постановление Совета по эвакуации «Об эвакуации наркоматов и центральных учреждений из Москвы». 15 октября 1941. [ГА РФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 542. Л. 154]}

В тот же день Косыгин подписал — вместо Шверника — постановление совета «Об эвакуации наркоматов и центральных учреждений из г. Москвы». Оно определяло пункты назначения и сроки эвакуации. Ответственность возлагалась на руководство народных комиссариатов и центральных учреждений. Соответствующие указания были обязательны для НКПС[125].

Теперь, 15 октября, решено было переходить к массовой эвакуации мирного населения из столицы[126].

На следующий день Косыгин принял по очереди всех (!) наркомов и руководителей центральных учреждений и уточнил с ними расписание эвакуации и места назначения: города Урала, Западной и Восточной Сибири, Казахстана и Средней Азии. Из кабинета Косыгина наркомы выходили с графиками подачи поездов и тут же отправлялись в свои наркоматы (время не терпит!). Наркоматы должны были выехать из Москвы до 9 часов утра 17 октября…

Вечером 16 октября здание Совнаркома опустело, двери кабинетов настежь распахнуты: «Валяются бумаги, шуршат под ногами, и повсюду звонят телефоны».

Косыгин перемещался из кабинета в кабинет, срывал с рычагов трубки, но никто не отзывался. На том конце провода молчали. Он понимал: проверяют, остался ли кто в Совнаркоме. «Поэтому и носился от телефона к телефону. Надо, чтобы кто-то был, пусть знают…»

Один из звонивших назвал себя. Этот известный человек деловито справился:

— Ну как, Москву сдавать будем?

Косыгин выругался. Никогда не ругался, а тут выругался…[127]

Немного успокоившись, он вызвал оставшихся помощников; одному из них поручил обзвонить по списку «самых неорганизованных» — известных ученых, писателей, художников, актеров:

— Передайте им предельно кратко и четко о положении в Москве и спросите, готовы ли они к отъезду. Говорите с ними спокойно, не в приказном порядке, но разъясняя ситуацию и настойчиво, объясняя важность и необходимость эвакуации…[128]

Заместитель наркома путей сообщения Б. Н. Арутюнов вспоминал о 17 октября: из Кремля до наркомата проехать на машине уже не смог. Было около 4 часов дня. Улица Кирова, площадь Дзержинского и все прилегающие к ней улицы и переулки были забиты людьми. «Женщины с малышами на руках, дети постарше и старики с колясками, чемоданами, корзинами» сплошным потоком двигались на Каланчевскую площадь, к Казанскому вокзалу, к поездам. Многие не знали, куда их повезут. Это нервировало, однако плачущих не было видно. «Лица у всех суровы и строги».