^{Корреспондент газеты «Известия» в Великобритании М. Г. Стуруа (справа) беседует с Л. А. Гвишиани, дочерью А. Н. Косыгина, на одном из мероприятий, устроенном по случаю визита партийно-правительственной делегации Советского Союза в Великобританию. Великобритания, Лондон. Февраль 1967. [РГАКФД. Ед. хр. 38747]}

А. Н. Косыгин и президент Франции Шарль де Голль обсудили в первую очередь европейские проблемы «в духе советско-французской декларации от 30 июня 1966 года», а во-вторых, «изыскивали возможности для сотрудничества в различных областях — мирного использования атомной энергии и космических исследований, новых областей экономики, науки и техники»[412].

Опять же, это все «для публики»… 21 апреля 1966 года Франция вышла из Комитета военного планирования и Группы ядерного планирования НАТО, продолжая принимать участие в работе политических структур Североатлантического альянса. Советской стороне важно было понять дальнейшую политику Франции в этой связи. Лучше, чем Косыгин, для этой роли никто не подходил…

Усилиями Косыгина в решении вопросов мировой политики и экономики заинтересовались и в США. В конце января 1967 года посол США в СССР Льюэллин Томпсон через министра иностранных дел Советского Союза А. А. Громыко передал Алексею Николаевичу личное — и доверительное — послание президента США Линдона Джонсона. Американский президент в своем письме акцентировал внимание на «возможности достижения понимания, которое сдержало бы гонку стратегических вооружений», из-за которой и та, и другая стороны «понесли бы колоссальные расходы без существенного усиления безопасности наших собственных народов и без улучшения перспектив прочного мира на земле». Джонсона интересовало мнение по этому вопросу именно Косыгина (не Брежнева и не Подгорного), он подчеркивал, что рассчитывает на то, что «в предстоящем году мир вернется на нашу беспокойную землю».

Джонсон был заинтересован в диалоге именно с Косыгиным, а потому предоставил в распоряжение посла Томпсона канал связи, к которому будут иметь доступ только сам президент и государственный секретарь Дин Раск[413].

Ровно через месяц Л. Джонсон получил ответное послание от Алексея Николаевича:

«Советская сторона готова продолжать обмен мнениями по тем вопросам, которые связаны со стратегическим ракетно-ядерным оружием. Некоторые дополнительные соображения советской стороны относительно подхода к решению этих вопросов передаются через посла Томпсона. Мы не исключаем также возможности проведения в будущем, как Вы предлагаете, и специальной встречи соответствующих наших представителей для более детального обсуждения всей этой проблемы…»

Косыгин, оставаясь реалистом во взглядах на необходимость мирного сосуществования государств с различными социальными системами, поддержал необходимость установления не просто каналов связи с США, а таких, которые давали бы возможность без огласки, оперативно решать возникающие вопросы.

Далее Алексей Николаевич продолжал:

«Разумеется, для делового рассмотрения проблем, представляющих взаимный интерес, создались бы гораздо более благоприятные условия, если бы была нормализована обстановка в мире в целом и прежде всего ликвидированы такие очаги напряженности, как вьетнамский. В этой связи хотелось бы думать, что выраженная Вами надежда на то, что на нашу землю вернется мир, будет подкреплена соответствующими практическими действиями с вашей стороны»[414].

Диалог — через обмен посланиями — налаживался.

В очередном послании президент Л. Джонсон отмечал: «…мы, похоже, стоим перед рядом ситуаций, которые, являясь опасными и сами по себе, взятые вместе, могли бы нанести серьезный ущерб интересам наших двух стран и попыткам, предпринимаемым с обеих сторон для улучшения наших отношений». Таких ситуаций, таких «горящих и взрывоопасных» для мирового сообщества точек американский президент усматривал три: во-первых, Вьетнам, во-вторых, Ближний Восток, в-третьих, Куба.

Кроме этих «очагов опасности и конфликтов», Джонсон очерчивал еще две сферы «благоприятных возможностей», где, по его «глубокому убеждению», американские и советские «общие» интересы и «общий долг перед человечеством» нуждались в достижении «конструктивных результатов». Это достижение взаимопонимания в ограничении взаимного развертывания систем противоракетной обороны и межконтинентальных баллистических ракет и переговоры о нераспространении ядерного оружия. Американская сторона была убеждена в том, что советское руководство осознавало: «задача убеждения неядерных держав принять договор о нераспространении была бы значительно облегчена», если бы стороны смогли продемонстрировать одновременно и волю, и способность положить начало процессу более действенного сдерживания гонки ядерного оружия. Джонсон также не сомневался в том, что Советский Союз прекрасно понимает: «Ни одна из наших стран не контролирует полностью силы, действующие в Юго-Восточной Азии, на Среднем Востоке или в районе Карибского моря. И не в состоянии самостоятельно определить и то, окажется ли договор о нераспространении приемлемым для правительств, парламентов и народов основных неядерных стран»[415].

Последний абзац письма американского президента — о ситуации на Востоке, в Азии — оказался едва ли не пророческим.

Еще 2 февраля 1967 года в официальном письме председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгина премьеру Государственного административного совета и министру иностранных дел КНР Чжоу Эньлаю отмечалось:

«У советского посольства [в Пекине] днем и ночью происходят сборища, организуются демонстрации и шествия, носящие резко выраженный злобный антисоветский характер. Демонстрации сопровождаются грубой бранью в адрес Советского Союза и советского народа, выкрикиваются угрозы „свергнуть“ советское правительство и „расправиться“ с государственными и политическими деятелями СССР.

Бесчинствующие элементы устраивают дикие оргии с кострами, на которых сжигаются изображения советских людей. На территорию посольства бросают разные горящие предметы, создающие опасность пожара. Все это напоминает сборища куклуксклановцев, которых все честные люди заклеймили как носителей крайней реакции и мракобесия.

Дело доходит до того, что распоясавшиеся хулиганы грубо нарушают территориальную неприкосновенность посольства, а право на такую неприкосновенность признается с давних времен и является твердо установившейся нормой в отношениях между государствами. Участники оргий забираются на крыши посольских помещений, развешивают во дворе посольства листовки с оскорбительными непристойными надписями и призывами к расправе, глумятся над государственной эмблемой Советского Союза.

Посольство и Торгпредство СССР в Пекине полностью блокированы. При выезде в город или даже подходе к ограде посольства советских людей по служебным делам со стороны участников антисоветских демонстраций им не только наносятся всяческие оскорбления, но и предпринимаются попытки физической расправы с ними. Имеются случаи нанесения телесных повреждений сотрудникам советских учреждений. Для того чтобы создать затруднения в питании, отоплении и удовлетворении других бытовых нужд сотрудников советских учреждений, 26 января был отозван с работы китайский персонал, обслуживающий посольство. Вокруг посольства, вдоль жилых домов через каждые сорок метров установлены мощные громкоговорители, из которых круглосуточно несется оглушительный свист и гул, что лишает сотрудников сна и отдыха. От этих изуверских действий особенно страдают женщины и дети, среди которых возникли случаи серьезных заболеваний»[416].