К середине декабря 1941 года из Москвы и области удалось полностью или частично эвакуировать 523 предприятия и более полумиллиона работников и членов их семей[139]. Общее число эвакуированных москвичей достигло 1,5 миллиона[140].
Что стоит за этими цифрами? Неимоверное напряжение миллионов человек на «трудовом фронте», с одной стороны, и бесконечно сложная организационная работа «мозгового треста управленцев» — с другой. Это заботы о демонтаже оборудования, его переброске, установке и пуске на новых местах, обеспечении производства сырьем, энергией и сбытом. Направление и контроль движения сотен эшелонов, сколько их в пути и сколько прибыло к местам назначения. Сколько отбыло специалистов и сколько их не хватает на местах прибытия. Сколько и каких производств оставить на местах, чтобы обеспечить потребности фронта и дать время для развертывания предприятий на новых местах.
По сути, Косыгин в этот период был «кризисным управляющим». Эту роль ему приходилось играть еще не раз и во время, и после войны, да и не только в области экономики. Много позже ему предстоит проявить себя и на дипломатическом поприще…
Конечно же, наивно полагать, будто государственная мобилизационная машина действовала от начала до конца как часы. С мест приходили сообщения о неразберихе и вопиющей дезорганизации.
Вот одно из них, от ноября 1941 года:
«Эвакуируя из города Сталино других, в конце всего из Донбасса эвакуирован и я в Новосибирск, но застрял в Сталинграде. Позвольте сказать по-большевистски прямо: я не видел такого беспорядка, хаоса и беспомощности за все годы революции. Народ произвольно движется на восток, буквально голодая, вынося невероятные страдания. И что плохо, так это неспособность властей по железной дороге и в городах организовать в широком масштабе питание, кипяток и теплый кров для живых людей. Почему это так, я спрашиваю?
Какая злонамеренная, враждебная, вражеская рука оставляет народ в пути на произвол судьбы? Знает ли обо всем этом ужасе и народном горе наш вождь и учитель товарищ Сталин?
Я — член ВКП(б) с 1917 года. Я боролся за советскую власть еще до ее возникновения, но я в 50 лет вижу, что мы можем погибнуть, если не сделать где-то такого кордона, от которого можно было бы чувствовать порядок и всю силу нашей революционной власти. Я считаю, что нужно призвать в руководящие органы в городах и в армии старых, опытных большевиков и дать им задание — умереть или навести порядок. Почему такой, как я, оказался не привлеченным к большой оборонной работе? Да я жизнь отдавал и отдам за наши идеалы, так почему же выскочки, сопляки, молокососы нас изолируют от борьбы с фашизмом, от борьбы за советскую власть?..
Член ВКП(б) товарищ Рыловников-Рыльский»[141].
Письма ложились на стол тому, кому положено. На приведенном стояла резолюция: «Разослать товарищу Мехлису, товарищу Косыгину». Дата: «14 XI-41 года». И пометка о том, что Алексей Николаевич с письмом ознакомлен. Знал ли он эту часть правды? Несомненно.
Он выезжал не только в наркоматы, но и на предприятия, и в «конторы» различного профиля, на вокзалы, паровозные депо и железнодорожные станции. Постоянные телефонные и телеграфные переговоры, постановления, сводки, отчеты, графики; сообщения с мест, обращения с требованиями, просьбами, мольбами, предложениями, оценками; совещания, встречи, консультации, согласования, встречи с подчиненными и руководством. Постоянные заботы о том, где взять недостающие вагоны, локомотивы, паровозные бригады, как обеспечить их питанием и хотя бы минимальным отдыхом; создание транзитных эвакуационных пунктов, обеспечение питанием и медицинской помощью эвакуируемых, охрана в пути, встреча и размещение на новых местах и, главное, — срочное включение производства вооружений для фронта…
Впрочем, помимо вопросов эвакуации, возникали и другие, не терпящие отлагательства. Тогда же, в ноябре 1941 года, Косыгину вместе с Микояном пришлось «в силу обстоятельств заниматься упорядочением учета ресурсов угля и нефти и их использования в Москве и Московской области». Позднее Алексей Николаевич вспоминал: «К концу 1941 года в Москве создалось тяжелое положение с топливом. Запасы угля на электростанциях, железных дорогах и предприятиях истощались. Возникла угроза топливного голода. И тогда стотысячная армия жителей столицы, в большинстве своем женщины, направилась на лесозаготовки»[142].
Замаячил призрак удушающего холода, хорошо знакомого Косыгину по временам гражданской войны. С огромными усилиями его удалось предотвратить: были созданы запасы дров, налажен «учет угля и нефтепродуктов и потребности в них предприятий Москвы и Московской области… Аппарат Наркомугля и Наркомнефти с этим делом уже освоился и может составлять вполне грамотные и проверенные планы снабжения углем и жидким горючим. Поэтому теперь вполне возможно Москву и Московскую область планировать в части снабжения углем и горючим в общем порядке…»[143]
К 1 декабря 1941 года запасы угля в Москве составили 403 тысячи тонн при потребности в 264 тысячи тонн, а в Московской области — 162 тысячи тонн при потребности в 138 тысяч тонн[144]. Город и предприятия, оставшиеся в Москве и области, топливом были обеспечены.
Справка А. К. Горчакова, направленная А. Н. Косыгину, о количестве размещенного в областях, краях и республиках эвакуированного из прифронтовой полосы населения по состоянию на 15 декабря 1941 года. 17 декабря 1941. [ГА РФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 481. Л. 151, 152]
То и дело возникавшие «побочные» задачи не снимали с Косыгина главной — эвакуации. Согласно справке, составленной его помощником А. К. Горчаковым 15 декабря 1941 года, в республиках, областях и краях было размещено 5 миллионов 870 тысяч человек, эвакуированных из прифронтовой полосы. Больше всех приняли Узбекистан, Казахстан, Челябинская и Свердловская области[145].
Уже в 1960-х годах Алексей Николаевич сделал подсчет: на территории, временно оккупированной врагом, до войны действовало 31 850 крупных и средних промышленных предприятий. По данным Совета по эвакуации и сводкам НКПС, на восток было вывезено 2593 предприятия — примерно 8 % от общего числа. Искусство управления заключалось в том, чтобы спасти самые необходимые, базу оборонной отрасли. А параллельно — осуществить военную перестройку национального хозяйства. Сотни предприятий, действовавших в восточных районах страны, в срочном порядке перепрофилировались на выпуск военной продукции. На базе эвакуированных заводов создавались два-три новых предприятия. Косыгин, как заместитель председателя Совета по эвакуации и председателя Совнаркома СССР, по сути, отвечал за сохранность всей «цепочки» военного производства.
Контрнаступление Красной армии, начавшееся 5 декабря 1941-го под Москвой, сняло с повестки дня эвакуацию как первоочередную хозяйственную задачу. 25 декабря Совет по эвакуации расформировали вместе с другими подобными структурами. И в тот же день был образован Комитет по разгрузке железных дорог в составе А. И. Микояна (председатель), А. Н. Косыгина (заместитель), Н. А. Вознесенского, Л. М. Кагановича. Согласно постановлению, комитет решал вопросы о «направлении каждой отдельной группы грузов с участием заинтересованных наркоматов» и имел право принимать «окончательные решения». В случае возникновения вопросов реэвакуации оборудования промышленных предприятий Комитет по разгрузке обязан был согласовывать ситуацию в Государственном комитете обороны[146].
