Из этих положений мы и исходим, с этой отправной точки зрения и написана данная работа. Поэтому бесполезно, подобно некоторым западногерманским рецензентам первого издания этой книги, ставить вопрос, не служит ли она «рекламированием» Штауффенберга и его друзей в интересах ГДР. Подобное утверждение вытекает либо из поверхностного ознакомления с книгой, либо из намерения смазать политическое значение объективного научного изучения данного объекта исследования и тем самым дискредитировать его в глазах определённого круга читателей. Ведь Штауффенберг, и это следует подчеркнуть со всей категоричностью, имел прогрессивные, ориентированные в будущее представления о новой Германии, во многих пунктах приближавшиеся к программным заявлениям движения «Свободная Германия». Штауффенберг желал спасти немецкий народ от фашизма и от последствий агрессивной политики, он хотел создания Отечественного фронта всех демократических сил, включая коммунистов. В этой связи для социал-демократов из числа его друзей в конечном счёте приобрёл решающее значение вопрос о единстве рабочего движения.
Штауффенберг, Лебер, Мольтке и их соратники пали в борьбе за свои цели. Их устремлённые в будущее идеи осуществлены в процессе антифашистско-демократической революции в тогдашней советской оккупационной зоне, то есть в иных исторических условиях, нежели те, которые они предвидели в 1943 Или 1944 гг. В этом смысле мы устанавливаем не теряющую актуальности связь между Штауффенбергом и нашей действительностью, в этом смысле он с нами, с ГДР, как и со всеми демократическими, миролюбивыми силами ФРГ и Западного Берлина.
Анализируя различные варианты 20 июля, следует с учётом данной проблематики принимать во внимание двойственность определённых политических решений, что, однако, не имеет ничего общего со спекулятивным вопросом, жил бы Штауффенберг сегодня в ГДР или в ФРГ.
Тем самым мы подошли к некоторым оценкам 20 июля в Западной Германии. То, что не удалось в тогдашней советской оккупационной зоне, протащили в 1945—1947 гг. и позднее в Западной Германии. Гёрделеровский вариант стал здесь исходной концепцией для всех акций монополистической буржуазии и для касты крупных помещиков, направленных против попыток демократических сил связать борьбу против фашизма и милитаризма с тенденциями социального преобразования (в качестве примера назовём Аленcкую программу западногерманского ХДС от февраля 1947 г.).
Поскольку непосредственно в период после 1945 г. гёрделеровский вариант носил ещё совершенно недифференцированный отпечаток антинацизма и антифашизма, он смог стать идеологическим прикрытием политики монополистической буржуазии и других реакционных сил в процессе реставрации старых условий власти. Вскоре после 1947 г. он превратился в одно из многих средств, которыми империалистические силы Западной Германии пользовались преимущественно для того, чтобы получить себе алиби; он стал средством для их маскировки перед заграницей, особенно перед странами антигитлеровской коалиции. Эти силы использовали события, связанные с 20 июля, даже для того, чтобы выдвигать гегемонистские притязания, скажем, против Англии (например, «упрекая» английское правительство в том, что оно не пошло на «предложения» гёрделеровцев и бросило последних «на произвол судьбы»).
И разумеется, совсем не случайно, что именно генералы Шпейдель и Хойзингер сыграли руководящую роль в создании бундесвера. Они считались уцелевшими участниками заговора, а тем самым — «борцами Сопротивления». О графе Кильманзегге, бывшем командующем сухопутными войсками НАТО в Центральной Европе, гамбургский журнал «Шпигель» писал: «Полковник граф Кильманзегг принадлежит, таким образом, к кругу борцов Сопротивления, возглавлявшемуся его другом полковником графом Штауффенбергом»16. Откуда автору указанной статьи известно об «участии в Сопротивлении» изобличённого военного преступника Кильманзегга, читателю так и остаётся непонятно. А среди граждан ФРГ распространением мифов о 20 июля тем временем занимался гестаповский агент Ойген Герстенмайер, ставший впоследствии председателем западногерманского бундестага17.
Так взгляды гёрделеровской группы влились во внутри- и внешнеполитическую концепции правых кругов Западной Германии (преимущественно в виде восстановления монополий и политики «европейского объединения»18). Более того: они дали возможность западногерманскому империализму под антинацистской маскировкой достигнуть империалистических военных целей уже после проигранной войны и несмотря на понесённое в ней поражение. Одновременно они яростно использовались для форсирования идейно-политической борьбы против Востока, то есть против страны-победительницы — Советского Союза, против Польши и Чехословакии, но прежде всего против антифашистско-демократической революции на Востоке Германии, причём делалось это под лозунгом борьбы против «тоталитаризма».
На поприще политического мародёрства подвизаются в ФРГ и некоторые историки.
Эти примеры не единичны. Они характеризуют основную тенденцию общественной оценки 20 июля реакционными кругами ФРГ и Западного Берлина. Характерно, к примеру, то, что написал нам один западно-берлинский священник: «Хотя я лично... играл лишь совершенно незначительную второстепенную роль, меня приглашают на ежегодно устраиваемые в (Западном) Берлине торжества памяти 20 июля. Но я не хожу на них, потому что там борьба против Гитлера сочетается со злобной враждебностью в отношении СЕПГ и ГДР»19.
Подобные действия реакционных кругов ФРГ и Западного Берлина говорят о логическом и последовательном осуществлении гёрделеровской линии — в данном случае о задуманной ими ещё в 1944 году попытке расколоть антигитлеровскую коалицию и, опираясь на западные державы, продолжить войну против одного лишь Советского Союза. Возникший вскоре после создания ФРГ союз гёрделеровцев с бывшими нацистами следует понимать не как противоречие, а как продолжение усилий некоторых участников 20 июля установить сотрудничество с эсэсовскими главарями.
Характерным для этой тенденции политики реакционных сил является высказывание бывшего военного министра ФРГ фон Хасселя, относящееся к 1964 г.: «Деяние 20 июля никоим образом не является нормой для поведения сегодняшних солдат. Оно совершалось в чрезвычайной исторической ситуации, которая не должна и не может повториться»20. Такие чрезвычайные ситуации могли бы, по Хасселю, возникать только в «тоталитарных» государствах, но отнюдь не в ФРГ, возглавлявшейся тогда правительством ХДС/ХСС.
Однако нынешний солдат бундесвера имеет дело с такой ситуацией, когда тон задают отнюдь не прежние антинацистские оппозиционные элементы, а в первую очередь бывшие гитлеровские офицеры, призывавшие держаться «до последнего».
Так, 3 сентября 1952 г. в заявлении христианско-демократического боннского правительства говорилось, что «все мы признательны тем носителям вооружённой силы нашего народа, которые в рамках высоких солдатских традиций с честью воевали на суше, на воде и в воздухе» в годы второй мировой войны21. Солдату бундесвера заявляют, что «как трагически повиновавшиеся, так и мужественно неповиновавшиеся стоят ныне в одном строю»22. Эта формула «как... так и...» создала курьёзную ситуацию, при которой солдат бундесвера должен одновременно чтить и уважать память не только полковника Штауффенберга, но и в первую очередь его убийц и всех тех прочих ещё живых нацистских офицеров, которые нанесли Штауффенбергу удар в спину.
Однако в последние годы участники заговора всё более отходят в культивируемых бундесвером традициях на задний план. При этом предпринимаются попытки полностью интегрировать все прогрессивные силы заговора в гёрделеровскую группу, свести на нет принципиальные противоречия между Гёрделером и Штауффенбергом. Это особенно типично для биографии Штауффенберга, написанной Крамарцем. В то же время предпринимаются попытки преподнести всех гитлеровских генералов и офицеров как более или менее тайных борцов Сопротивления путём пустой болтовни о «жертвенном пути генералов и адмиралов»… Причём военнослужащим бундесвера внушают, что главные достоинства, служащие образцом, — это такие «солдатские добродетели», как «выполнение долга», «повиновение» и т. п.23.
