Итак, рано утром 2 июня артиллерия и авиация противника нанесли удар огромнейшей силы, вернее, начали удар, если так можно сказать. Прошел час, земля дрожала и вскидывалась вверх, город и порт горели. Все было затянуто дымом и гарью. Ясный день превратился в темные сумерки. Каждую минуту бойцы и командиры в окопах ждали начала наступления. Но прошел час и другой час, а противник все бомбил и обстреливал наши позиции, не переходя в атаку.

Так длилось весь день. Целый день беспрерывного артиллерийского обстрела и бомбежек! Нервы защитников Севастополя были сильно напряжены. Каждую минуту они ждали и готовились к схватке с врагом, но она не произошла. На следующее утро повторилось то же самое. Противник опять яростно бомбил и обстреливал наши позиции и город.

Вот рассказ очевидца этого ада. Живет в Минске генерал-лейтенант Иван Андреевич Ласкин. Тот самый Ласкин, который, будучи в те дни полковником, командовал 172-й дивизией, защищавшей второй, а затем четвертый секторы. Я с ним встречался и беседовал много раз, поддерживаю регулярную переписку. Он написал книгу «На пути к перелому», из нее я беру цитаты с добавлением из его устных рассказов.

— Около двух тысяч орудий и минометов обрушили на нас свой огонь, — вспоминает Ласкин. — Над нами свистели снаряды, разрывались они повсюду. Все слилось в сплошной грохот. На нас летели бомбардировщики, они шли группами по двадцать — тридцать самолетов в каждой. Они не заботились о прицельном бомбометании, а заходили волна за волной и буквально перемешивали землю на всей площади нашей обороны. Авиация висела в воздухе непрерывно. Из-за постоянного обстрела артиллерией и разрывов снарядов не было слышно звука мотора самолета. И группы бомбардировщиков, сменяющие одна другую, казались какими-то стаями фантастических бесчисленных черных птиц. На всех наших позициях бушевал огненный вихрь. От разрывов тысячи бомб и снарядов потускнело небо.

А самолеты все летели и летели волна за волной, и бомбы сыпались на нас непрерывно. В воздух взлетали громадные глыбы земли, деревья с корнями. По узкому участку нашего четвертого сектора одновременно вели огонь свыше тысячи орудий и минометов, его бомбили около ста бомбардировщиков. Огромное облако темно-серого дыма и пыли поднималось все выше и скоро заслонило солнце. Светлый солнечный день сделался мрачным, как при затмении. На моем направлении, на направлении своего главного удара, противник имел превосходство в живой силе в девять раз, в артиллерии больше чем в десять раз, не говоря уж о танках, которых мы совсем не имели. Прибавьте еще к этому полное господство авиации противника…

Севастополь превратился в сплошные развалины и пожарища. Уцелели лишь небольшие участки жилья на окраинах. Петров, находясь на своем командном пункте, непрерывно запрашивал и узнавал, в каком состоянии находятся обороняющиеся, большие ли потери. Командир Чапаевской дивизии в первый день обстрела доложил Петрову о потерях в полках:

— У Матусевича убито трое, ранено двое, у Антипенко трое раненых.

Петров засомневался — уж очень сильным был артогонь и бомбежки врага, неужели так мало жертв? Он спросил:

— Так ли? Точно ли вы докладываете? Верны ли ваши сведения?

Командир дивизии помолчал и коротко ответил:

— Я бы не посмел вас обманывать, товарищ командующий.

Из других секторов тоже докладывали о незначительных потерях. Командующий для проверки этих докладов позвонил начальнику санитарной службы:

— Сколько поступило раненых в госпиталь?

Оказалось, в течение 4 июня в этом сплошном вихре огня госпиталь принял всего 178 раненых. Это полностью подтверждало доклады командиров секторов. Так оправдала себя многомесячная работа защитников Севастополя. Была создана надежная траншейная система, она теперь оберегала от потерь даже при таком невиданном огневом шквале.

Самые большие разрушения противник произвел в незащищенном городе. Вот что пишет об этом Крылов:

Исходя из интенсивного огня, количества выпущенных снарядов и обрушившихся на участки бомб, генерал Петров делал вывод о том, где намечен главный удар противника. Он понял, что главный удар будет наноситься в направлении четвертого сектора, защищаемого дивизией Ласкина и бригадой Потапова, а вспомогательный удар — на юге вдоль Ялтинского шоссе. Учитывая это, Петров выехал на наблюдательный пункт — на направлении четвертого сектора.

Генерал был в предельном напряжении. Несколько дней не спадало это напряжение. Казалось уже, что от такой артиллерийско-авиационной обработки на передовых рубежах никто не уцелел. Командарм постоянно поддерживал связь с командирами соединений и все время уточнял: жива ли оборона, остался ли кто на передовых позициях?

Вот продолжение рассказа Ласкина:

— Около полудня шестого июня командарм вызвал на наблюдательный пункт армии командиров соединений третьего и четвертого секторов. Он посмотрел внимательно на каждого из нас и спросил: «Заметали ли вы, что часов с десяти сегодня противник ослабил свой огонь? Это Манштейн дает артиллеристам время на тщательную подготовку к ведению еще более мощного огня завтра. Имеющиеся в штабе армии разведывательные данные дают основание считать, что завтра противник начнет наступление. Авиационно-артиллерийскую подготовку, еще более мощную, он начнет с самого утра. Принято решение, — продолжал командарм, — провести артиллерийскую контрподготовку по основным группировкам войск противника, сосредоточившихся в исходных районах для наступления на северном и ялтинском направлениях. Многочисленную артиллерию и танки врага мы, конечно, вывести из строя не рассчитываем: у нас для этого нет средств и боеприпасов. Главная задача контрартподготовки — истребить как можно больше живой силы, изготовившейся для перехода в наступление, ослепить пункты наблюдения и нарушить управление войсками».

Далее Ласкин так размышляет о решении командарма Петрова:

— Определение начала огневой контрартподготовки — вопрос очень сложный. Военному человеку известно, что на войне фактор времени играет исключительно большую роль. Мы знали, что против нас нацелены более тысячи артиллерийских стволов, и если они ударят раньше нас хотя бы на пять — десять минут, то мы можем остаться и без артиллерии и поставить под опустошительный огонь врага все войска, расположенные на главной полосе обороны. Выгоднее всего было начать огневую контрартподготовку перед рассветом. Внезапный массированный огонь в это время сулил наибольший успех, мы могли нанести врагу большой урон, нарушить управление, а значит, и сорвать сроки открытия им огня. Перед вечером нам сообщили, что наша контрартподготовка начнется в два часа пятьдесят минут. Около двух часов ночи наблюдатели стали докладывать о том, что на всей немецкой стороне заметно передвижение солдат, слышится шум моторов и лязг гусениц. Было ясно, что немцы занимают исходное положение для наступления. Значит, командарм не ошибся, назначив артиллерийскую контрподготовку! Теперь мы напряженно ждали, не начнут ли гитлеровцы свою артиллерийскую подготовку раньше назначенного Петровым срока.

И если это произойдет, может случиться катастрофа. Но расчеты командующего и его штаба оказались верными. В два часа пятьдесят минут началась наша артиллерийская контрподготовка. Как выяснилось позже из показаний пленных, противник назначил начало своей артподготовки на три часа, а штурм — на четыре часа утра, следовательно, в своих расчетах генерал Петров упредил их всего на пять минут! Эти пять минут сыграли очень важную роль. К сожалению, из-за недостатка боеприпасов стрельба нашей артиллерии продолжалась всего двадцать минут. Но даже при такой непродолжительной контрартподготовке пехота противника, вышедшая уже на исходные позиции, понесла значительные потери, была нарушена связь и на некоторое время ошеломлены и солдаты и офицеры частей противника. Гитлеровское командование вынуждено было для начала организованной атаки ввести силы из второго эшелона и начать наступление не в четыре часа, как они намечали, а только после семи часов.