И когда надо было любой ценой удерживать Севастополь, то туда направлялись самые крупные наши корабли. Это вполне оправдывалось тяжелой фронтовой обстановкой тех дней на юге страны. В данной операции ваш фронт решает не менее важную задачу. Но теперь совсем иная оперативно-стратегическая обстановка, другие у вас и возможности. Вы под Новороссийском сосредоточиваете огромную массу артиллерии, гвардейские минометы “катюши”, большие силы авиации. В этих условиях нет необходимости использовать крупные корабли. К тому же противник усыпал прибрежные воды противокорабельными минами, имеет сильные торпедные катера и бомбардировочную авиацию. Таким образом, теперешняя наша забота — сохранить крупные корабли — полностью оправдывается самим ходом военных событий. До конца войны еще далеко, они потребуются для последующих боевых дел».

Потом Николай Герасимович стал с большой похвалой говорить о Петрове: «Вы, Иван Ефимович, уже два года воюете вместе с моряками. За вами Одесса, Севастополь. И если в то время вы подчинялись командующему Черноморским флотом, то теперь он подчинен вам. Вы стали вроде флотоводца! Моряки давно наслышаны о вас и прониклись к вам большим уважением.

А моряки-офицеры, кроме этого, выражают удовлетворение тем, что командующий фронтом считается с их мнением при выполнении боевых задач, решаемых морскими силами, и возлагает на моряков большие надежды». Петров, не любивший похвал, отнекивался: «Ну что вы, всего-то я и научился, что отличать катер от эсминца. Но зато многое узнал о мужестве, об истинном коллективизме и отваге личного состава кораблей и морской пехоты. Их решительные и героические боевые дела видел всюду. Я надеюсь, верю в новые подвиги моряков в предстоящих наступательных боях». — «Ваша оценка боевых дел моряков нас радует, — сказал Кузнецов. — В их мужестве, видимо, сказывается и более длительная служба матросов на флоте, и сама морская стихия. Корабль и море по-особому сплачивают людей в одно нераздельное целое, в одну боевую семью и готовят к свершению героических дел. Да, о героических подвигах моряков знают воины всех фронтов, знает весь наш народ, знает о них и враг. — Потом Кузнецов спросил: — А не имеете ли вы, Иван Ефимович, каких-либо претензий к морякам?» — «Одно не ладится у них: не могут даже на один-два дня предвидеть погоду на море. Так было в феврале, так, чувствуется, будет и теперь», — сказал Петров. «Это бывает… В погоде ошибаются и сами ученые-метеорологи…» Эту беседу двух крупных военачальников я слушал с большим вниманием и интересом, видимо, поэтому основные мысли ее крепко запали в моей памяти, — завершил Ласкин свой рассказ.

В конце августа была получена долгожданная директива Ставки. В ней приказывалось Северо-Кавказскому фронту совместно с Черноморским флотом и Азовской флотилией одновременными ударами с суши и моря прорвать оборону противника, разгромить его таманскую группировку и не допустить ее эвакуации в Крым.

Много раз перечитал Петров этот короткий, но емкий приказ, вникая в его общий смысл и в каждое слово. Радость, удовлетворение росли по мере чтения директивы: не пропала даром трудоемкая предварительная работа. Но на подготовку операции почти нет времени: через несколько дней предлагается лично доложить план Верховному.

Петров читал: «Одновременными ударами с суши и моря…» — и думал, что это совпадало с его намерением наступать общевойсковыми армиями и высадить десант. Правда, в директиве не упоминается Новороссийск, но, видимо, Ставка не хотела ограничивать свободу действий командующего, полагаясь на его опыт. Ему предоставляется возможность выбора маневра, главного удара, создания группировки. В общем, директива была на редкость краткая, доверяющая Петрову многое решать самому.

Командующий пригласил членов Военного совета и начальника штаба. Не скрывая своего хорошего настроения, сказал Ласкину:

— Никаких изменений в решении не будет. Но время подпирает. Хорошо, что у нас вроде все вопросы уже подработаны. Возьмитесь, Иван Андреевич, за окончательную доработку нашей директивы и плана операции. Самым тщательным образом, поминутно должны быть отработаны вопросы взаимодействия между артиллерийскими огнями, ударами авиации и действиями морского десанта. Ведь начинаем в темную южную ночь.

Член Военного совета генерал А.Я. Фоминых, прочитав директиву, сказал:

— Выходит, намеченный вами главный удар на Новороссийск остается в силе. Ну что ж, будем готовить обращение к бойцам.

Фоминых всегда сохранял сдержанность и для партийного работника был даже слишком молчаливым. В повседневной работе нетороплив, в обращении с людьми вдумчив и деловит.

Член Военного совета В.А. Баюков, прочитав директиву, сказал:

— Директива не говорит, где наносить главный удар. Но можно и на Новороссийск. Правильно понимаю, товарищ командующий?

Петров подтвердил. Баюков продолжал размышлять вслух:

— Но ведь здесь самая прочная оборона. Значит, рассчитывать надо на самый сильный огонь. Ну что ж, будем готовиться. Снарядов и мин подвезем, продовольствием обеспечим. А вот как будет организован прорыв «Голубой линии», это еще не совсем ясно. Уж если и на этот раз мы ее не прорвем, всех нас надо поснимать с должностей, — неожиданно заключил Владимир Антонович.

Петров приказал штабу подготовить карты, справки и другие документы для доклада в Генеральном штабе и Верховному.

Когда все было готово, генерал Ласкин и начальник оперативного управления фронта генерал П.М. Котов-Легоньков пришли к командующему. Иван Ефимович снова перечитывал директиву, всматривался в карты, негромко рассуждал, как бы еще раз приглашая генералов послушать его суждения:

— Мы наносим довольно сильный удар на Новороссийск, и подготовлен он неплохо. Что же касается общего замысла всей Новороссийско-Таманской операции, то он бледен, слишком прост. Нет в нем смелых фланговых, обходных ударов, ведущих к окружению врага. Сделать это не позволяет нам тяжелая для наступления местность. Единственный плюс состоит в том, что теперь отпала угроза вражеских ударов по флангам наших армий. Это позволяет нам сосредоточивать максимум усилий на определенных направлениях, с тем чтобы рассекать Семнадцатую армию, окружать и уничтожать ее по частям. Дальше. Темп наступления запланирован невысокий. Думаю, и это правильно. От войск надо требовать то, что они могут выполнить при напряжении всех сил. А в условиях такой тяжелой местности, мощной обороны и сильного огня врага они большего дать не могут. И все же войска фронта вместе с флотом способны в конечном итоге выполнить задачу и сумеют разгромить гитлеровцев на таманской земле. Ну что ж, кажется, все продумано, все рассчитано. Надо только умело доложить Верховному.

Вечером Иван Ефимович ходил на доклад к маршалу С.К. Тимошенко, тот не только заслушал его, но и посоветовал, как держаться в Ставке. Семен Константинович, когда был наркомом обороны, часто общался со Сталиным, знал его привычки.

В Москву с Петровым вылетел начальник оперативного управления фронта генерал-майор Павел Михайлович Котов-Легоньков.

В Москве план операции сначала рассматривался в оперативном управлении Генерального штаба, затем в Главном морском штабе. После этого командующего пригласил первый заместитель начальника Генерального штаба Алексей Иннокентьевич Антонов. Он принял Петрова очень радушно. Совсем недавно, в июле — декабре 1942 года, генерал Антонов был начальником штаба Северо-Кавказского фронта, затем Черноморской группы войск и Закавказского фронта. В декабре 1942 года он был назначен на высокую должность в Генштабе. Выбор Ставки был не случаен, генерал Антонов проявил себя талантливым штабным работником. Да, есть и такой талант. И встречается так же редко, как талант в любой другой профессии.

Алексей Иннокентьевич полностью поддержал замысел Петрова и тоже дал несколько дружеских советов, как держаться во время беседы со Сталиным, так как знал, что от этой встречи зависит не только утверждение плана предстоящей операции, но и дальнейшая служба Петрова.