Когда страсти улеглись, Дофин стал искать другого человека, на которого он мог бы положиться. На место Жиака в качестве первого камергера был назначен Луи, сеньор де Шаланкон, один из младших камергеров, который, предположительно, был выдвинут Ришмоном и его союзниками. Но вскоре его сменил новый фаворит короля, конюший Жан дю Верне, известный также как Ле Камю де Болье. Как и Жиак, Верне был мелким дворянином из Оверни. Он начал свою карьеру при дворе в качестве протеже дискредитировавшего себя Пьера Фротье, что, вероятно, не повредило ему в глазах Дофина. Вскоре он стал заседать в Советах и был назначен капитаном Пуатье, должность которую прежде занимал Фротье, что позволило Верне контролировать безопасность Дофина во время его пребывания в городе. Верне ограничил доступ к Дофину и, почувствовав на себе благосклонность Карла, стал проявлять щедрость к друзьям и высокомерие к соперникам, так характерные для его предшественников. Не только Беррийский Герольд заметил, что Верне приобрел "больше власти над королем, чем ему полагалось". Это заметили и Иоланда Анжуйская и коннетабль Ришмон. "Он был хуже Жиака", — жаловался Ришмон. В конце июня 1427 г., после напряженной аудиенции у Дофина, Ришмон велел маршалу Буссаку избавиться от Верне. Верне не получил даже той пародии на суд, которая была устроена Жиаку. Он был убит отрядом из пяти вооруженных людей, когда ехал с единственным спутником по лугам реки Клен под стенами Пуатье. Один из них мечом раскроил ему череп. Дофин, увидев, что спутник его фаворита возвращается один с мулом Верне без седока, сразу понял, что произошло. Он приказал своим гвардейцам преследовать убийц, но они сумели скрыться. Было назначено расследование, которое без особого труда установило их личности. Но они так и не были привлечены к ответственности[285].

Все эти назначения людей, которые Ришмон мог предотвратить, и которых он в итоге возненавидел, свидетельствуют о его плохом знании человеческой натуры. То же самое можно сказать и о следующем человеке, занявшем пост главного министра Дофина. Жоржу де Ла Тремую суждено было стать заклятым врагом Ришмона и главой фигурой в правительстве на ближайшие шесть лет. Ему было 45 лет, когда он стал первым министром Карла VII. Как и Пьер де Жиак, как и сам Ришмон, он имел неоднозначное прошлое, побывав в обоих лагерях враждующих принцев, разделявших Францию. В молодости Жорж служил при дворе Иоанна Бесстрашного, который сделал его первым камергером Карла VI во время недолговечного бургиньонского режима в 1413 г. В 1418 г. Ла Тремуй перешел на сторону Дофина, но сомнения в его истинной верности сохранялись на протяжении всей его карьеры. Все знали, что он имел тесные связи с бургундским двором. Его младший брат, Жан де Ла Тремуй, сеньор де Жонвель, был одним из самых влиятельных советников Филиппа Доброго. Коннетабль счел Жоржа полезным сообщником в заговоре против Пьера де Жиака и посоветовал Дофину приблизить его. С той странной и отстраненной пассивностью, с которой Карл в эти годы смотрел на все смены своих министров, он почти не сопротивлялся. Он лишь предупредил коннетабля, что тот еще не раз пожалеет об этом. "Я знаю его лучше, чем вы", — сказал он. Несмотря на первоначальную настороженность Карла, он был очарован своим новым министром, который быстро взял в свои руки все аспекты управления, став первым человеком, которому удалось это сделать после отставки Луве[286].

Главными устремлениями Ла Тремуя были готовность прибегнуть к насилию и страсть к обогащению, весьма сильная даже по меркам продажного двора Дофина. Он сколотил свое состояние, женившись на богатой вдове Иоанна, герцога Беррийского, Жанне Булонской, которая умерла в 1422 г. после долгих лет жестокого обращения со стороны мужа. В 1427 г. Ла Тремуй поразил двор, женившись на Екатерине де Л'Иль-Бушар, вдове Пьера де Жиака, которого он убил всего за пять месяцев до этого. Это принесло ему большое движимое имущество убитого министра и вызвало сильные подозрения в том, что Екатерина была его любовницей и была посвящена в заговор. Ла Тремуй умел распоряжаться своими деньгами. В эпоху дефицита наличных денег и упадка большинства дворянских состояний он был сказочно богат. Жорж активно занимался ростовщичеством, предоставляя крупные суммы в долг Дофину, а также многим городам и частным лицам, разоренным войной, под залог земельных владений и проценты, которые, по некоторым данным, достигали 100% годовых. Ростовщики редко пользуются популярностью в обществе, и Ла Тремуй не был исключением[287].

Жорж де Ла Тремуй имеет скверную историческую репутацию. Французские историки так и не простили ему неприязненного отношения к Жанне д'Арк на поздних этапах ее карьеры. Филипп де Коммин, возможно, самый проницательный наблюдатель из нового поколения, сравнивал его с его английским современником графом Уориком. И тот и другой, по мнению Коммина, иллюстрировали золотое правило: если фаворит хочет выжить, он должен быть любим своим господином, а не внушать ему страх. Некоторые фавориты служили своему господину слишком хорошо, чтобы быть популярными в обществе. В каком-то смысле Ла Тремуй хорошо служил Карлу VII. Он был умен, политически проницателен и трудолюбив. Он был эффективным администратором, первым человеком с таким качеством после Жана Луве. Жорж лучше, чем большинство советников Карла, понимал ограниченность ресурсов Буржского королевства. Его последовательные выступления за примирение с герцогом Бургундским были оправданы последующими событиями. Но у него было слишком много недостатков. Ла Тремуй был неважным стратегом, был жаден и коррумпирован, легко наживал себе врагов и неустанно мстил, причем нередко людям, которые могли бы сослужить королю добрую службу[288].

Лето 1427 г. можно рассматривать в ретроспективе как наивысший подъем в судьбе дома Ланкастеров во Франции. Спустя годы, в более трудные времена, сам Бедфорд вспоминал о нем как о времени, когда "все там процветало". Угроза со стороны Бретани была нейтрализована. В Нормандии, Пикардии, Шампани и Иль-де-Франс не было заметных вражеских гарнизонов. Сухопутные и речные пути вокруг столицы были свободны. Летом 1426 г. ярмарка Ленди впервые с 1418 г. была проведена в традиционном месте — на равнине Сен-Дени. Вишни продавались на рынке Ле-Аль по денье за фунт, а овес на берегах Сены — менее чем за 10 су за бушель, что было самым низким уровнем цен за последние десять лет.

Возвращение герцога Бедфорда во Францию ознаменовалось событием, которое в значительной степени стало кульминацией это удачного периода. Он назначил сэра Джона Толбота, сопровождавшего его во Францию, вместо Фастольфа военным губернатором штата Мэн. В начале мая Толбот атаковал город Лаваль на западном берегу реки Майен. Баронство Лаваль принадлежало вдовствующей баронессе Анне, даме де Лаваль, которая в это время находилась в городе. Когда англичане перебрались через стены, ее 19-летний сын Андре, сеньор де Лоэак, сражался на улицах города, но потом вместе с жителями отступил в цитадель. В цитадели не было запасов провианта, и ее защитникам через четыре дня пришлось сдаться. Им позволили уйти, заплатив коллективный выкуп в размере 20.000 золотых экю (3.333 фунта стерлингов). Вскоре после этого Анна де Лаваль купила мир для остальной части баронства, согласившись выплачивать pâtis. Завоевание Мэна было практически завершено[289].

В середине мая 1427 г. регент встретился в Париже со своими главными военачальниками, чтобы принять решение о дальнейших действиях. После пяти лет, проведенных в укреплении своих позиций на севере Франции, Бедфорд решил, что настало время прорваться за Луару и перенести войну в сердце Буржского королевства. Стратегическая задача заключалась в том, чтобы захватить и удержать надежную переправу через реку. Это означало либо линию сильно укрепленных мостов у Пон-де-Се, на равнине к югу от Анжера, либо хотя бы один из четырех обнесенных стенами городов с мостами на северном берегу реки — Орлеан, Блуа, Божанси или Менг. Регент всегда предпочитал западное направление, наступая на долину Луары через Анжу. Преимущества этого направления заключалось в том, что оно открывало перспективу завоевания богатой равнины Пуату, закрывало Дофину выход к Атлантике и соединяло Нормандию и Гасконь. Альтернативой было вторжение в Буржское королевство через Берри, расположенное дальше на восток. Такую стратегию предпочитали графы Солсбери и Уорик, а также несколько французских советников Бедфорда. Их взоры были прикованы к Орлеану, богатому, многолюдному и политически важному городу, расположенному вблизи административных центров владений Дофина. Для нападения на Орлеан имелись как логистические, так и политические аргументы. Дорога Париж — Орлеан находилась под английским контролем на расстоянии до 20-и миль от города. Тяжелую артиллерию можно было перевезти на юг по реке Луэн, притоку Сены, которая в XV веке была судоходной на расстоянии до 10-и миль от Луары и на большей части своего течения контролировалась английскими гарнизонами. Резким разногласиям между сторонниками этих двух направлений суждено было осложнить ведение войны в течение последующих 18-и месяцев[290].