Относился ли Глостер к предстоящему поединку столь же серьезно — вопрос сложный. В последних числах марта он внезапно покинул Эно и со всей своей армией отправился обратно в Кале, оставив Жаклин в одиночестве. Хамфри объяснил это тем, что едет домой, чтобы приобрести подходящее оружие и подготовиться к поединку. Он заявил, что скорого вернется с другой армией. На самом деле, вероятно, он не мог больше содержать уже имеющуюся армию. Дезертирство сильно подкосило ее силы. Через шесть месяцев после того, как солдаты собрались на побережье Кента, срок действия их контрактов, вероятно, уже истекал. Хамфри тяготили и более личные обстоятельства. У него было плохое здоровье и он уже устал от своей властной супруги. В поход он взял с собой одну из ее фрейлин, Элеонору Кобэм, которая впоследствии стала его женой, а возможно, уже была его любовницей. 12 апреля, всего за одиннадцать дней до даты, когда он должен был встретиться с герцогом Бургундским в поединке, Хамфри отплыл в Англию. Там его встретили весьма холодно. Он доложил королевскому Совету о своей переписке с Филиппом Добрым и заявил, что теперь его главная цель — не дать герцогу Брабантскому узурпировать наследство своей жены. Для этого, по его словам, ему срочно нужны деньги и люди. От имени Совета ему ответил его враг Генри Бофорт, недавно ставший канцлером Англии. Судя по дошедшим на континент сообщениям, он был краток и бескомпромиссен. По словам Бофорта, вторжение Глостера в Эно и его бурная перепалка с самым могущественным принцем Франции заслуживают всяческого порицания. Все это грозило разрушить союз Англии с герцогом Бургундским и свести на нет английские завоевания во Франции и у Совета нет ни денег, ни людей, чтобы поддержать еще одно подобное предприятие[203].

В Париже герцог Бедфорд принял все меры для предотвращения поединка. Как главный судья на суде чести, он должен был решить вопрос без кровопролития, если это было возможно. Посоветовавшись с епископами, дворянами и докторами гражданского и канонического права, Бедфорд 22 сентября 1425 г. торжественно вошел в Большой зал Людовика Святого во дворце на острове Сите. Сидя под позолоченными и расписными статуями королей Франции, он огласил свое решение. Бедфорд заявил, что письма обеих сторон не выходят за рамки вежливости и ни одна из сторон не потеряла ни лица, ни чести. Поединок был запрещен, и сторонам было приказано хранить "вечное молчание" по этому вопросу. Присутствовавшие при этом послы герцога Бургундского хоть и заявили официальный протест от его имени, но в душе,видимо, вздохнули с облегчением[204].

К этому времени недолгое правление Жаклин в Эно подошло к концу. Хамфри оставил ее в Монсе лишь с несколькими сопровождающими и небольшим отрядом личных телохранителей. Ее сторонники хотели, чтобы Жаклин осталась, так как она, находясь в Эно, была знаменем сопротивления брабантцам и не могла выполнять эту роль уехав в Англию. Но без мужа и его армии ее дело быстро рухнуло. Почти все, кто признал ее и Хамфри предыдущей осенью, теперь покинули ее. Среди них была большая часть дворянства и все города, кроме Монса. Жители Монса перед отъездом Хамфри поклялись защищать Жаклин от ее врагов и на какое-то время остались верны своей клятве. Они собрали припасы для осады, разрушили городские предместья, сломали мосты через ров, наняли в гарнизон профессиональных солдат, а на стенах разместили артиллерию. В третью неделю мая 1425 года Иоанн Брабантский прибыл к стенам Монса с войском и артиллерийским обозом. Он перерезал водотоки, питавшие город, и стал обстреливать стены. Горожане же начали осторожные переговоры с герцогом Бургундским. Тот сделал им предложение, которое позволяло избежать разрушения города. Жаклин должна была сдаться ему лично и жить под его "защитой" до тех пор, пока Папа Римский не решит, за кем она замужем — за Хамфри Глостером или за Иоанном Брабантским. Тем временем Эно должен быть возвращен герцогу Брабантскому, который в любом случае мог уже занять его силой[205].

Филипп созвал все конфликтующие стороны на конференцию во фламандском городе Дуэ, чтобы они выслушали его предложения. Жаклин отказалась участвовать в конференции, но ее мать, вдовствующая графиня, присутствовала на ней, также как герцог Брабантский и делегация из города Монс. Но никакого обсуждения не было. Герцог заявил собравшимся, что он приехал сообщить им свои условия, а не вести переговоры. Все подчинились, даже вдовствующая графиня, так как она никогда не забывала, что Филипп Добрый был "главой семьи, из которой она происходила, и тем, на кого она полагалась больше всего на свете". Хронист Жан де Ваврен, бывший свидетелем эти события, вероятно, был прав, когда говорил, что безжалостность реакции Филиппа Доброго шокировала многих жителей Эно. Но для тех, кто был знаком с тем, как различные ветви Бургундского дома всегда функционировали как единое семейное предприятие, вмешательство Филиппа Доброго не должно было стать неожиданностью. Только Жаклин оставалась непокорной. Но в начале июня 1425 г. жители Монса навязали ей свою волю. Они арестовали всех ее сторонников в городе а некоторых из них предали смерти. На напряженном собрании в ратуше они заявили Жаклин, что если она не примет условия Филиппа, то они убьют всех ее оставшихся сторонников а ее саму передадут герцогу Брабантскому. Когда Жаклин напомнила им о их клятве, они ответили, что не имеют достаточно сил, чтобы спасти ее. Объявив себя "несчастной женщиной, самой подло преданной из всех живущих", Жаклин обратилась с эмоциональным воззванием к Хамфри в Англию. Но Хамфри ничего не смог бы сделать для нее, даже если бы послание дошло до него, а не было перехвачено агентами Филиппа по дороге. 13 июня 1425 года Монс распахнул свои ворота перед Иоанном Брабантским. Жаклин, обливаясь слезами, умоляла разрешить ей поселиться в Брабанте, и не передавать под опеку Филиппа Доброго. Но ее мольбы были проигнорированы и она была передана представителю Филиппа, принцу Оранскому, который под охраной доставил ее в Гент. Там Жаклин поселили, под строгим наблюдением, в роскошном городском особняке графов Фландрских, пока готовился ее переезд в более безопасное место в Лилле[206].

События в Эно надолго отбросили тень на англо-бургундский союз. Очистив север от дофинистских гарнизонов, защитив Бургундское герцогство перемирием в Шамбери, Филипп Добрый в практически самоустранился от участия в англо-французской войне. Он заигрывал с идеей примирения с Дофином и время от времени вступал в активные переговоры с его агентами, но так и не решился на это. Филипп предпочитал, чтобы о его планах догадывались и союзники, и враги. Это ничего ему не стоило и укрепляло его позиции на переговорах. Иоанн V Бретонский был менее циничен. Он открыто заявил, что выступает за примирение между Дофином и Бургундским домом и полагал, что, лишившись поддержки герцога Бургундского, англичане будут вынуждены согласиться на всеобщий мир, что положит конец его собственному опасному положению между двумя главными воюющими сторонами.

Главным действующим лицом в затянувшихся и в конечном итоге безрезультатных дискуссиях был Артур де Ришмон. В июне 1424 г. он вернулся в Бретань после бурного обмена мнениями с герцогом Бедфордом в Париже. Оттуда он дал понять министрам Дофина, что хочет сменить сторону. По его словам, он был небогат и всегда зависел от благосклонности более могущественных людей, чем он сам и подчинился Генриху V только для того, чтобы угодить своему брату Иоанну V и Филиппу Доброму, а также чтобы вырваться из английского плена. Ришмон заявил, что его верность англичанам чисто личной, а теперь, после смерти Генриха V, он ничем им не обязан[207]. Ришмон был искренне заинтересован в восстановлении мира между принцами Франции и менее заинтересован, чем Иоанн V или Филипп Добрый, в заключении мира с англичанами, к которым он всегда относился с неприязнью. Хорошо зная их, он, возможно, считал любое соглашение с ними недостижимым. Но главным мотивом для него было личное честолюбие. Ришмон не мог быть более чем второстепенным игроком в Бретани или ланкастерской Франции, но был полон решимости стать крупной фигурой в Буржском королевстве.