Когда Париж пал, подготовка герцога Бургундского к взятию Кале находилась в самом разгаре. Герцог планировал набрать большую часть латников в Пикардии. Но урок осады Орлеана и Компьеня показал, что для такой крупной операции требуется очень большое количество пехоты. Эти люди должны были прибыть из густонаселенных промышленных городов Фландрии с их многочисленными городскими ополчениями. Большая часть февраля и марта 1436 г. прошла в тонких переговорах с городскими общинами, которые поначалу опасались экономических последствий войны с Англией. Как заявили власти Гента после заключения Аррасского договора, "фламандцы не верят в войну с Англией". Когда в конце ноября 1435 г. делегаты Четырех членов[692], представлявшие города и регионы Фландрии, предстали перед Филиппом в Брюсселе, они убеждали его позволить Фландрии сохранить нейтралитет. По их словам, это был прежде всего "торговый регион". В течение последующих недель герцогу удалось их переубедить. 8 марта состоялось большое собрание муниципалитета и гильдий Гента. На нем присутствовали и делегаты Четырех членов. Филипп Добрый председательствовал в собрании, а бальи Фландрии рассказал о событиях в Аррасе и о своих последних контактах с англичанами. Он объяснил, почему коммерческие интересы Фландрии, традиционно требовавшие мира с Англией, теперь требуют войны. Английская оккупация Кале не только угрожала безопасности всего региона, но и позволяла купцам компании Стейпл контролировать рынок шерсти и устанавливать монопольные условия торговли. По его словам, герцог намеревался захватить Кале, чтобы защитить интересы фламандской промышленности, "как добрый пастух изгоняет волка из овчарни". По окончании выступления бальи мнения в зале разделились. Но лидеры гильдий и городские магистраты были заранее перетянуты на сторону герцога и громко заявили о своей поддержке. Противоположные мнения были проигнорированы. Окончательное решение было принято Grote Raad — Большим Советом Гента, состоявшим из трех человек, представлявших жителей города, ткачей и мелкие гильдии. На следующее утро они передали свое согласие герцогу. Делегаты от остальной Фландрии выдвинули ряд условий, в том числе о справедливом распределении запасов шерсти хранившихся в Кале, но и они поддержали решение Большого Совета. Гент, самый крупный из промышленных городов Фландрии, предложил направить в армию герцога контингент в 15.000 человек. Предполагалось, что Брюгге, его округ и Ипр предоставят еще 15.000 человек[693].

Хотя основная тяжесть осады легла на Фландрию, операция представляла собой коллективное усилие всех владений Филиппа Доброго от которых ожидали денежного вклада. Их вклад пришлось кропотливо согласовывать в каждом случае, и иногда лично Филиппом. Но результаты оказались поразительными. Номинальная сумма налоговых поступлений составила почти 250.000 ливров (около 20.000 фунтов стерлингов). Только герцогство и графство Бургундия, обедневшие от войны и находившиеся под угрозой вольных компаний, остались в стороне. Герцог привлекал более или менее принудительные займы у городов, монашеских орденов и чиновников, часть из которых не была погашена в течение многих лет. За весь календарный год его чистые поступления из всех источников составили 718.000 ливров (около 80.000 фунтов стерлингов), что, безусловно, является самым высоким показателем за все время его правления[694].

Английский Совет получил подробный отчет о событиях в Генте от "особых друзей" во Фландрии. Из того же источника советники получили и преувеличенное сообщение о текущем состоянии приготовлений Филиппа. Утверждалось, что он собрал в Слейсе, Бирвлите и Роттердаме флот из 400 крупных кораблей, нагруженных артиллерией и осадными орудиями, и готов к нападению на Кале. Потеря Кале была страшной перспективой для советников Генриха VI. Кале считался "стеной Англии", а его падение — предвестником вторжения на остров. На самом деле военно-морские приготовления Филиппа еще только начинались, а флот в 400 кораблей был фикцией. Но донесения лазутчиков вызвали панику в Вестминстере, которая вскоре распространилась по всей стране: Совет разослал их копии по городам, соборам и аббатствам, сопровождая настойчивыми требованиями денег. "В наши дни еще не было таких достоверных известий, связанных с осадой, — писал Совет, — насколько великой драгоценностью является для нас и нашей страны упомянутый город с его округой… [настолько], что наша страна лишится всякой репутации и станет вечным укором, мерзостью и позором во всем мире, если [она] так низко падет… что уступит нашим врагам из-за отсутствия сильной и своевременной обороны".

По всей Англии произошел необычайный всплеск страха, гнева и эмоций. Собирались шумные толпы, угрожавшие фламандцам и брабантцам. В спешном порядке был созван Большой Совет, в который вошли все пэры и прелаты, находившиеся под рукой. Герцог Глостер почувствовал себя в своей стихии и заявил, что лично поведет армию в Кале, чтобы противостоять орде Филиппа Доброго, а затем перенесет войну в его владения. Молодой король лично прибыл в Совет, чтобы убедить светских пэров найти людей, которые в течение шести недель будут служить под командованием Глостера. Некоторые из членов Совета даже согласились отказаться от авансов и служить в долг. Многие города предложили набрать и оплатить свои собственные контингенты. Епископы и аббаты копались в своих сундуках, чтобы найти деньги в дополнение к налогам, вотированным прошлым созывом, и принудительным займам, сделанным ранее в этом году. Таким образом было собрано около 15.000 фунтов стерлингов. Как обычно, самые крупные взносы поступили от кардинала Бофорта (6.000 фунтов стерлингов) и попечителей герцогства Ланкастер (5.000 фунтов стерлингов). Не менее успешной была и кампания по набору солдат. Хотя для службы во Франции уже было собрано более 7.000 человек в дополнение к тем, кто уже находился там, к июлю было нанято еще 7.600 человек, которые должны были отправиться оборонять Кале. Со времен первой осады Кале в 1346–47 гг. на континенте не находилось одновременно столько английских войск[695].

Кале был неприступен, как ни одна крепость в Европе. Город представлял собой прямоугольник длиной около 5.000 футов и шириной 1.700 футов, обнесенный стенами из известняка. В его северо-западном углу, у устья реки Ам, возвышался мощный замок, отделенный от города и окрестностей собственным рвом. С приморской стороны город и замок защищал заполненный водой ров и длинная песчаная коса, окружавшая гавань, на конце которой, находился форт, известный как башня Рисбанк. Со стороны суши стены были защищены двойной линией широких рвов, заполненных морской водой которую невозможно было отвести. Постоянный гарнизон составлял от 500 до 2.000 человек, а гражданское население — около 3.000 человек, почти полностью состоявшее из англичан. Подступы к городу охранялись кольцом из шести вспомогательных фортов, которые отодвигали границу английской оккупации на десять миль в глубь страны и окружали территорию площадью около 120 кв. миль. Гин, самый важный из этих пунктов и единственный значительный населенный пункт, помимо самого Кале, представлял собой обнесенный стеной город на южной оконечности зоны оккупации, над которым возвышался большой замок, стоявший над дорогой из Сент-Омера. К нему примыкали пять небольших фортов — Уа, Марк, Баленгем, Ам и Сангатт. Кале обладал как мощной искусственной, так и естественной защитой. От скал Эскаллес на западе до реки Аа на востоке простиралось обширное болото. Из-за вязкого грунта было очень мало мест, где осаждающие могли бы установить артиллерию. Вдоль берега тянулась линия дамб, сдерживавших натиск моря. Шлюзовые ворота у мостов Уа и Ньюэнхем позволяли в считанные часы затопить всю равнину морской водой. Отделенный всего двадцатью милями моря от побережья Кента и связанный с соседними фортами густой сетью водных путей, Кале было сравнительно легко снабжать подкреплениями и продовольствием, а также невозможно взять измором, не имея большого флота для блокады города с моря. Это было непросто даже для крупной морской державы. Ла-Манш часто штормит, и кораблям трудно оставаться у берегов. Филипп Добрый наверняка представлял себе, на что он идет, осаждая Кале. Он заказал художникам планы оборонительных сооружений и, вероятно, тщательно изучил их, что является одним из самых ранних зафиксированных примеров использования военной картографии в Европе[696].