Как только взошло солнце, они сели на Красавицу: Гашек впереди, Итка за ним. Чтобы попасть в Бронт, нужно объехать озеро и миновать лес, на который они смотрели с этого берега. Подозревая, что их будут искать, Гашек понимал, как рискованно соваться в город, но не стал отговаривать: у него тоже появились вопросы к Марко Ройде.

– Ты ведь слышала… – осторожно произнес он. – Господин Войцех…

– Убил Гельмута, – закончила Итка. – Да, я поняла. И об этом мы тоже спросим. – Она крепче прижалась к Гашеку, перебирающему поводья обожженными пальцами, и принялась раскатывать его рукава. – Но сначала найдем для тебя перчатки.

Шел год тысяча сто тридцатый от Великой Засухи, но казалось, что Великая Засуха наступила снова. Кирта все больше отдалялась во времени и пространстве. День стоял не такой жаркий, как вчера, но Итка все равно дышала с трудом. Горячий воздух саднил нос и горло, а воды почти не осталось – все, что набрали в последнем пригодном водоеме, выпили слишком быстро.

Красавице тоже пришлось нелегко: она шагала медленно, как будто лениво, и время от времени недовольно фыркала. Когда добрались, наконец, до леса, стало полегче: деревья укрыли от солнца, дышалось свободнее. Правда, от любого шороха в чаще все еще бросало в дрожь. Пережитый день и бессонная ночь давали о себе знать.

– А если они имели в виду не господина Марко? – вдруг спросил Гашек совершенно отвлеченно, словно говорил с деревьями. – Что будем делать, если он мертв?

Итка мимоходом сорвала с ветвистой ели сочную зеленую шишку, принюхалась, разломила ее пополам и медленно разжевала верхушку.

– Не знаю. Можем нагадить на курган.

Разговор утих сам собой.

Кобыла ступала почти бесшумно по мягкой, теплой земле. Размеренный шаг постепенно убаюкивал. Когда раздался свист, Итка решила, что ей почудилось, но Гашек намертво вцепился в поводья: он тоже слышал. Звук повторился – это свистел человек. Они не успели подстегнуть Красавицу.

– Эй! – окликнул их кто-то из-за деревьев. Верховой, с полным колчаном стрел, торчащим из-за плеча. – Вы здесь откуда?

Большие сумки, разделочные инструменты. Охотник. Молодая, не старше Красавицы, вороная кобыла под его седлом проявила полное безразличие к чужакам. Итка чувствовала, как сильно у Гашека билось сердце, когда он говорил:

– Из-за реки. Путешествуем.

Охотник, прищурившись, осмотрел их: вдвоем на усталой лошади, пыльные, грязные, без припасов и дорожной одежды. «Мы сбежали только вчера, – убеждала себя Итка, – он не может ничего знать». Не так скоро. Слухам нужно время, а он ездит по лесам. Мужчина, задев висящий на шее оберег из птичьих и звериных лапок, достал из-за пазухи ломоть солонины и, жуя, спросил:

– Звать-то тебя как?

Гашек представился без опаски: по крайней мере нескольких митлицких батраков звали Гашеками.

Охотник кивнул.

– А ты, красавица?

– Лянка, – брякнула она и сразу пожурила себя за дурость: люди, напавшие на Кирту, наверняка знали это имя.

Но мужчина, глазом не моргнув, задал другой ожидаемый вопрос:

– Куда едете?

– В Бронт, – честно ответил Гашек.

«Тоже дурак», – подумала Итка.

– Якуб, – представился охотник. – Я не местный, с севера, промышляю здесь понемногу. По пути с вами. Это жена твоя?

– Сестра, – тут же нашлась Итка, пока спутник не сморозил еще какую-нибудь глупость.

– Ох и пройдоха была ваша мамка, – загоготал Якуб и откусил солонины.

– Мы от разных матерей, – смутился Гашек.

Охотник безразлично пожал плечами, продолжая жевать. При этом его оберег перевернулся, и оказалось, что кроме куриной и заячьей лап на шнурке висит короткий изогнутый клык. Якуб сделал вид, будто не заметил, как Итка его разглядывает, и протянул ей кусочек мяса.

– На, ешь, а то очень уж ты тощая. В седле-то сидеть не больно?

– Спасибо. – Солонина пахла домом, и от этого защипало в горле. – Нет, не больно.

Охотник с севера ухмыльнулся, и некоторое время они ехали молча. Потом он спросил у Гашека, что у того с руками, и Итка, воспользовавшись мгновением замешательства, на ходу сочинила длинную историю о пожаре на конюшнях в Заречье. Якуб не стал уточнять, в каком году это произошло: казалось, на самом деле его не заботило происхождение ожогов – всего лишь хотелось развеять скуку. Когда Итка перешла к описанию героической борьбы с огнем, охотник и вовсе прервал ее на полуслове.

– Зайца стрелять умеешь? – спросил он, осторожно спрыгивая на землю. Гашек замялся и начал что-то бормотать, но охотник махнул на него рукой. – Да не ты, сестрица твоя.

Она спешилась, и Якуб поманил ее пальцем.

– Гляди вон туда, – указал он за раскидистые кусты, и Итка заметила в чаще небольшого зверька. Расстояние казалось внушительным, но охотник действовал уверенно. – Ты тоже смотри, – велел он Гашеку. – Может, научишься чему полезному.

Якуб натянул лук, вынул стрелу из колчана и вручил Итке, приобняв ее со спины и направляя движения. В последний момент пальцы дрогнули, и тетива больно ударила по левой руке. Итка вскрикнула и задрала рукав: обошлось без крови. Якуб, быстро подобрав убитого зайца – выстрел вышел удачный, – взглянул на место удара и усмехнулся.

– Синяк будет, но пройдет. В следующий раз держи ровнее. Молодец, Лянка. А теперь дай-ка лук, пока я вижу свежие следы.

Якуб пригнулся и скрылся в густой листве, а вернулся уже с добычей. Этого зверька пришлось добить ножом: стрела попала неточно. Охотник привязал обе тушки к седлу и велел поторапливаться: уже вечерело, а до места, подходящего для привала, еще предстояло добраться сквозь густые заросли.

Костер развели на полянке, которую часто использовали для этих целей – утоптанная земля чернела от раскрошенных углей. Якуб разделал двух зайцев и щедро поделился с Иткой и Гашеком – глаза у обоих лезли на лоб от голода. Лес шумел по-летнему: шептались деревья, стрекотали насекомые в траве, высоко кричала птица, но к закату стало почти совсем тихо; на полный желудок захотелось спать.

Гашек уже клевал носом, прислонившись к сосновому стволу. Охотник растолкал его, снял с себя плащ и велел постелить на землю, чтобы не маяться. Гашек мгновенно уснул в том же положении, в котором лег. С дядькой тоже такое иногда случалось.

При этой мысли дрему как рукой сняло.

Отчетливее всего в память Итки врезался голос человека, который допрашивал Войцеха: странные интонации, злые, змеиные. Она могла поклясться, что человек этот из Хаггеды, но даже если и так… Война закончилась уже давно, в год пожара в Ольхе, – тогда внеочередной сейм берстонских господ согласился на все условия противника. Перед тем несколько лет подряд батраки собирали плохой урожай, кое-где народ голодал, а уставшие от долгого похода люди все чаще самовольно возвращались домой. Хаггеда победила, и многие ее жители свободно приезжали в Берстонь торговать, пользуясь низкими пошлинами. Некоторые преследовали те же цели, что и купцы, – обогатиться в короткий срок, – но использовали другие методы.

И все-таки на Кирту напали не просто грабители: они точно знали, чего ищут, и поиски могли увенчаться успехом. А успех этих людей вряд ли означал что-то хорошее для остальных.

– Чего сидишь? – спросил Якуб, вороша тлеющие угли. – Поспать надо.

Итка зевнула и потянулась, вдруг почувствовав, насколько сильно устала. Охотник зевнул вместе с ней, бросил палку в костер и отвязал притороченный к седлу сверток.

– Это от дождя, – сказал он, разворачивая плащ, – жесткий, но ничего, потерпишь.

Итка благодарно кивнула.

– Спасибо. А можно спросить?

– Валяй.

– Что у вас на шее?

– Это? – Якуб показал на оберег. – Защита от колдунов. Чтоб не встретить их проклятого зверя. Хотя это, – мужчина постучал по ножнам на поясе, в которых лежал длинный охотничий нож, – помогает не хуже. И будь ты попроще – не с владыкой беседуешь. А то «вы» да «вы». Вот если б не я один был, а много, тогда…