– Охальником оказался этот чужестранец, каких мало, – повествовал он под дружный хохот эмировых жен. – Носился, задрав хвост, по бабам. А мы на джиннов грешили.

– Бабы – они страшнее нечистой силы, – добродушно поддакивал разомлевший от меда эмир.

Жены подкладывали Злату вкусные кусочки, угощали какой-то особенной куропаткой с орехами да еще завернули с собой в платок медовый чак-чак. Очень огорчались, что такой хороший мужчина до сих пор не женат. Даже намекали, что у них есть кое-кто на примете.

Через пару дней в его каморку во дворце зашел Туртас. Он был в дорожном плаще и с сумкой.

– Пришел попрощаться. Уезжаю. Юксудыр сегодня эн-Номан увозит с собой. Ну и я с ней.

Шейх отправлялся в Новый Сарай на праздник Возлияния молока. Ехали все вместе. Эмир, Наримунт, Алексий. Путь неблизкий, так веселей.

Злат пошел к эмиру – получать указания на время его отъезда. Здесь его ждала неожиданная новость:

– Со мной собирайся! Велено тебе тоже там быть с помощником твоим – этим шакирдом. Сегодня голубиная почта приказ принесла.

Поездка на праздник была делом хлопотным. Проводился он в степи, и участники с гостями жили в юртах и шатрах. Поэтому вези все с собой или рассчитывай на чье-либо гостеприимство. Злату с Илгизаром отводилось место в юрте эмира, эн-Номан взял с собой целых три шатра – один для Юксудыр. Он же настоял, чтобы эмир поставил отдельную палатку для Наримунта.

Строящуюся новую столицу хана оставили в стороне, сразу повернули в свободную степь. Там уже раскинулся целый город. Шатры, юрты, палатки, крытые повозки. Все это стояло в безукоризненном порядке, разделенное строгой рукой распорядителей на улицы, переулки, кварталы и площади.

Знать, священнослужители, представители городов и чужеземные гости собирались со всего огромного Улуса Джучи на этот древний праздник, дошедший из седой старины, с берегов золотого Керулена, где его с незапамятных времен отмечали предки монголов. Его, как и прежде, праздновали по всей великой империи наследников Потрясателя Вселенной. При дворе великого хана в далеком Ханбалыке, в Персии и у подножия небесных гор Тянь-Шань.

Праздник осеннего возлияния молока кобылиц. Говорили, что это какие-то особенные кобылицы – ослепительно-белые. За ними ухаживали шаманы и знатоки древних обрядов. Из молока этих кобылиц делали драгоценный черный кумыс, доступный лишь избранным.

Эмиру определили место поближе к хану, эн-Номан потребовал поселить его на самом краю огромного лагеря-города.

Пока ставили юрты, их разыскал Сулейман и передал Злату приглашение быть гостем Могул-Буги. Только направились они, к удивлению наиба, дальше. К золотому ханскому шатру. Проехали мимо и остановились у огромной юрты из белого войлока. Подступы к ней ограждала угрюмая стража. Сулейман проводил Злата только до порога, путь внутрь ему был закрыт. Там, сидя на роскошном туркменском ковре, обложившись мягкими шелковыми подушками, наиба ожидала любимая жена хана Узбека Тайдула. Могул-Буги почему-то не было.

– Я столько слышала о твоей прозорливости и проницательности, что даже не буду говорить, зачем тебя позвала. Ты и сам, наверное, знаешь?

– Ты хочешь знать, как я проник в тайну письма, пришедшего из далеких краев.

– Ведь его не видел никто, кроме меня и начальника почты, – подсказала хатун.

– Когда фокусник на базаре творит свои незатейливые чудеса, нам это кажется волшебством. Все исчезает, едва мы узнаем секрет этого невинного обмана. Я расследовал дело об исчезновении одного чужеземца, узнал, что он ехал для встречи с твоим братом. Обнаружил перстень Кутлуг-Тимура.

– Отец жив?! – привстала с подушек Тайдула.

– Он умер много лет назад. В булгарских лесах. Мне об этом рассказала девушка, у которой был этот перстень.

Хатун протянула к Злату узкую белую ладошку. Ему подумалось, что эта нежная ручка цепко держит нити судеб целого царства.

– Перстень.

– Ты и впрямь поверила, что я всесилен? У меня его нет. Он у девушки, которая его привезла.

– Где она?

– Здесь. Приехала с эн-Номаном.

Глаза хатун сузились, губы злобно сжались:

– Ты рассказал эту историю эн-Номану?

– А кому я должен был ее рассказать? Эмиру? Или в харчевне на базаре? По крайней мере, он знает, как обращаться с тайнами.

– Ты прав, – смягчилась Тайдула. – Она хлопнула в ладоши и приказала вбежавшей служанке: – Пригласите ко мне в гости эн-Номана! Скажите, что я его уже жду и угощение стынет. Быстро!

Хатун склонила голову и долго думала о чем-то, пристально глядя на коврик перед собой. Плечи ее опустились, она вдруг словно обмякла.

– Об этом я не говорила никому, даже Могул-Буге. Кутлуг-Тимур – не его отец, он родился уже после того, как Сундж-Буга взял мою мать к себе. Я ведь почти не помню его. Совсем маленькая была. Кто еще знает все?

– Мои помощники: Туртас и Илгизар. И девушка, само собой. Ее зовут Юксудыр.

– Это моя сестра?

Злат не ответил. Тайдула не настаивала.

– Брат думает, что все это затеяно, чтобы разоблачить козни киятов. Он очень горд, что ему это удалось.

– Он действительно показал себя молодцом. Благодаря его участию злодеям не удалось замучить невинного человека.

Улыбка на устах хатун показала, что она хорошо знает подробности этой истории.

– Одного не могу понять, – не выдержал наиб. – К чему вся эта таинственность? Она была бы к месту, будь жив Кутлуг-Тимур. Но он давно стал прахом и обитателем царства теней. Кому может быть страшна тень?

– Ты прав. Теперь, когда я узнала, что отец мертв, бояться больше нечего. – По губам Тайдулы пробежала злорадная усмешка. – В руки эн-Номана попала тень.

Вскоре прибыл и он сам. Добираться было недалеко. Шейх с достоинством поклонился и уселся рядом с наибом. Вместе с ним в юрту вошла Юксудыр. Она осталась у входа, настороженно вглядываясь в маленькую красивую женщину, сидящую за дастарханом.

– Подойди ко мне, девушка, – ласково сказала хатун. Она поднялась и взяла Юксудыр за руку. Когда они оказались рядом, стало видно, что Тайдула едва достает девушке до плеча. – Говорят, у тебя есть какой-то перстень?

Юксудыр молча вытащила из-под ворота шнурок и протянула его хатун.

– Это перстень моего отца, – произнесла та дрогнувшим голосом. А затем ласково погладила девушку по щеке. – Вот ты и вернулась.

Неожиданно из глаз Юксудыр брызнули слезы. Она обхватила руками Тайдулу и прижала к себе, словно боялась, что ее отнимут. Так они и стояли, обнявшись. И плакали. Бесхитростная искренность девушки растопила сердце хатун, выросшей в мире интриг, лжи и лести.

– Она не твоя сестра, – нарушил тишину бесстрастный голос эн-Номана. – Она принесла тебе долг твоего отца, который ты должна принять.

Женщины повернулись к нему и замерли, ожидая, что будет дальше.

– Кутлуг-Тимур был страстным человеком. Способным и на преданную дружбу, и на вечную любовь. Сейчас таких мало. Он был влюблен в жену хана. Об этом никто не знал, да и теперь уже не узнает. Знал я. Но я всегда умел хранить тайны. Твоего отца можно понять. Трудно представить женщину прекраснее. Рожденную в северных лесах, с волосами цвета пшеницы и глазами, синими, как осеннее небо. Хан любил ее без памяти. Все уже думали, что звезда повелительницы Баялунь скоро закатится. У них была дочка, такая же прелестная, как ее мать. Вдруг однажды случилось страшное событие. На девочку напал беркут. Чудом она осталась жива. Я был тогда лекарем у Тохты, и меня позвали одним из первых. Все обошлось. Остался только шрам на шее, со следом орлиной лапы. Очень приметный шрам. Четыре черты, расходящиеся в разные стороны. После внезапной смерти Тохты его жена и дочка бесследно исчезли. Поговаривали о мести Баялунь, которая никогда ничего не забывала и ничего никому не прощала. Исчез тогда и Кутлуг-Тимур. Двадцать лет спустя я опять увидел этот шрам.

Тайдула вздрогнула и провела ладонью по шее девушки:

– Ничего не бойся! Все будет хорошо. Несмотря ни на что, я считаю тебя своей сестрой.