– Аюшки?

– Тулуп мне опять принеси. У тебя заночую.

Хозяин выскочил в свои покои.

– Ведьму решил подловить? – усмехнулся Туртас, оторвавшись от огня. – Чего вдруг удумал?

– Ты же тоже останешься здесь?

– Птички покормлены, вода налита. Старик, видно, сегодня уже не явится. Чего мне там одному слушать, как ветер в вербах гудит?

– Что-то раскисли мы с тобой. Я тоже не хочу идти домой.

– Нет у тебя дома, – жестко сказал Туртас. – Как и у меня. Дом – это жена, дети.

Оба долго молча глядели в огонь. Только притихший Илгизар вздыхал за спиной.

– Историю я одну вспомнил. Тем же летом случилась, как хан Тохта умер. Я тогда был кошчи – ханский соколятник. В степи дело было. Лето жаркое стояло, и двор откочевал севернее, ближе к Укеку. Тохта вообще те края любил. Многие тогда даже считали Укек столицей. Как раз середину года по-монгольски собирались праздновать, полно народа съехалось. Каждый хочет свои шатры на почетное место, к хану поближе. Нас с голубями и соколами отселили подальше. Пока не нужны. Вдруг скачет посыльный: беги срочно к хану! Буде в голубях нужда – сразу письмо бы привезли, вздумай хан внезапно на охоту отъехать – велели бы соколов прихватить. А я-то зачем? Дело оказалось невиданное и зловещее.

Рассказчик замолчал, нарочно нагнетая напряжение. Зачем? Злат насторожился: с чего вдруг потянуло этого матерого филина на страшные сказки? Поди, неспроста.

– Говорил со мной Тохта с глазу на глаз. Оказалось, на его маленькую дочку напал беркут. Та только-только ходить начала. Играли с нянькой возле юрты. Та ее буквально на несколько шагов отпустила, как вдруг с неба орел упал. Хорошо нянька была совсем близко, да и не робкого десятка. Едва еще тень мелькнула, как она к ребенку бросилась. Тот только и успел зацепить девочку за шею. Когти у беркута как бритва. Придись удар лапой хоть чуток в сторону – ничто бы не спасло девчонку. Повезло. Рядом старуха оказалась из тех, что кровь заговаривать умеют, сразу ребенка перевязали. Пока лекарь прибежал, та уже с матерью смеялась, опять играть просилась. Дочка эта у хана самой младшенькой была. Он в ней души не чаял.

– Баялунь? – словно ни к кому не обращаясь, спросил Злат.

Бывший ханский кошчи усмехнулся:

– Сразу на нее подумал? Вот и Тохта тоже. Слишком приглянулась ему молодая жена – мать этой девочки. Много времени с ней проводил. Она из наших краев была. Красавица, каких мало. Я ее знал хорошо. Они с моей сестрой подругами были. Только одна Урук-Тимуру в жены попала, а другая – самому хану. Она-то молодая была, беды не чуяла. А Тохта был не лыком шит. Чутко нос по ветру держал. Понимал, что Баялунь новая жена не по нраву. Сторожился. Охрана была хорошая. Да и нянька возле девочки неспроста такая боевая оказалась. Это и спасло. Меня хан спросил, часто ли орлы на людей нападают и можно ли их этому научить.

– У нас в деревне рассказывали, как филин ребенка утащил, – встрял Илгизар.

– Слушай больше! – отмахнулся Туртас. – Я таких историй на своем веку столько наслушался. По всему свету. Байки все это. Сам я с орлами почти не охотился, но что они на людей нападают, не верю. Человек – слишком сильный зверь, а добычу еще унести нужно, да и на земле ее могут отбить. Орел нападает, потому что хочет есть. Человеческая лютость и коварство ему чужды. – Помолчав, он заговорил совсем другим голосом. Злым и чужим. – А вот лютость и коварство человека не знают предела. Приучить беркута нападать на маленьких детей можно. Нужно только долго и упорно его натаскивать на эту дичь.

– Ты так и сказал Тохте?

– Так и сказал. Сказал, что думаю. Кто-то натаскал беркута на маленьких детей и выпустил его совсем рядом с шатром. Выпустишь подальше, да еще над переполненным людьми лагерем, – можно ведь и промахнуться.

– Ну и чем кончилось?

– Ничем. Где искать этого орла? Небо не оставляет следов. Да и, скорее всего, хозяева в тот же миг, как он вернулся с этой охоты, сожгли его в ближайшем костре. Чтобы и костей не осталось. Кроме того, Тохта мог мне и не поверить. Он же знал, что его молодая жена моя землячка. Да еще с моей сестрой дружна. Стрела-то в самую Баялунь направлялась. Сам знаешь, под нее многие копали. Мог Тохта подумать, что я нарочно на одну жену тень бросаю, чтобы положение другой укрепить.

– Когда это было?

– В июле где-то. Точно уже не помню.

– Тохте оставалось жить всего месяц. Возможно, он тебе и поверил. Только теперь об этом никто не расскажет. Ни хан, ни Баялунь.

– Пусть покоятся с миром. Над ними теперь другие судьи. На всякий случай Тохта приказал мне осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Вдруг что обнаружится. Только зря время потратил. Осмотрел и рану у девочки на шее. Точно след орлиный: борозды сверху и одна снизу. Ни с чем не спутаешь. – Туртас повернулся к наибу и пристально взглянул ему в лицо. – Не думал я тогда, что увижу эту отметину снова. Двадцать лет спустя.

Эти слова будто обрубили нить давней истории и перенесли рассказ в день нынешний. Подальше от сказочных страстей, заговоров, ханов, дворцовых интриг. На городскую окраину, в старый постоялый двор на окраине города, где к осени уже не осталось жильцов, весело горит огонь в очаге, а добродушный хозяин сейчас принесет жареного гуся. Вся та история совсем не вязалась с этим простым и понятным миром, казалась обычной сказкой, рассказанной темным дождливым вечером у очага.

Даже сам рассказ стал каким-то будничным и незамысловатым:

– Когда ты со своими друзьями всех из зала выгнал, Юксудыр к нам вернулась. Сказала, там хода нет, пока гости не уйдут. Села в нашей келейке, налили ей меда. Разболтались по-нашему. Поспрашивал ее про детство, про лесное житье-бытье. Вспомнили про постояльца, который из этой комнаты исчез. Сначала девушка о нем рассказывала, потом Илгизар стал хорохориться. Да еще надумал печку снова осмотреть. Раз уж в ней огонь горит и все хорошо видно. Стал кочергой дрова к дальней стенке отгребать, чтобы не мешали. Известное дело, кочерга тебе не тростниковое перо, здесь сноровка нужна. Юксудыр у него кочергу забрала и сама орудовать начала. Ворот платья съехал, пламя хорошо освещало. Вот я и увидел отметину. Сразу ее вспомнил.

– Дочка Тохты!.. – восхищенно прошептал Илгизар.

– Час от часу не легче… – только и смог вымолвить Злат.

А Туртас вдруг повеселел:

– Как вспомнил, так сразу и признал. Она же на мать похожа. И от отца кое-какие черты есть. Чего сидишь, вьюнош, рот разинув? Царского рода девка, самих Чингисхановых кровей. Беги скорее, хватай ее за задницу! Эх! Был бы я лет на двадцать помоложе! Не упустил бы птицу счастья.

– Ты бы точно не упустил, – согласился Злат. – А Илгизару такое счастье не с руки. Как сказано в Евангелии, «кесарю – кесарево».

– Юксудыр ее уже, наверное, Кутлуг-Тимур назвал. Или мать, когда в родных лесах укрылась. Чтобы новое имя новую судьбу дало. Дочь лебедя.

– Я думал, это от рода кунгратов. Вроде по-каковски-то это значит «лебедь».

– Есть старая легенда в наших краях. Была у Солнца и царя птиц Симурга дочь. Звали ее Гамаюн. Являлась она в облике лебедя или прекрасной девицы с золотыми волосами. Потом полюбила земного богатыря и подарила ему волшебного коня и меч-кладенец. После его смерти она навсегда осталась лебедем.

– Выходит, лебедь – жена Тохты? А земной богатырь – он сам?

– Это же сказка. Хотя сказка ложь, да в ней намек.

– Где-то за облаками парит волшебная птица Гамаюн, – продолжил Злат. – Счастлив тот, на кого упадет тень ее крыльев.

– В прошлый раз ты называл птицей Гамаюн орла-стервятника, – напомнил Илгизар.

– Тогда была сказка Бахрама, сегодня – Туртаса. Один всю жизнь угадывал судьбу по положению звезд, другой – по полету птиц. Немудрено, что их мнения не сошлись. У каждого своя правда. Ты хочешь найти одну вечную и непреложную истину даже в сказках?

– Разве я угадывал по полету птиц судьбу? – возразил Туртас. – Я чертил ее по их полету. И птицы меня ни разу не подвели. Вот и сейчас… – добавил он после некоторого раздумья. – Разве не клетка с голубями привела меня сюда? Если бы не она, я был бы сейчас уже в Новом Сарае. Судьба распорядилась иначе. Теперь я понял зачем.