Починив дверь в своей конторе на Красной пристани, еврей привязал на нее шнурок, залепив узел воском с оттиснутой на нем печатью, и перебрался в небольшую лавочку, которую построил, когда еще только делал первые шаги в меняльном промысле.

Сарай был тогда еще совсем не тот, каким стал теперь. Только-только было покончено со всесильным Ногаем, долгое время державшим в руках власть в улусе и сменявшим ханов по своему усмотрению. В степях после десятилетней смуты восстановился мир. На старых караванных тропах, как в былые времена, появились вереницы груженных товарами верблюдов.

Хан Тохта, отсиживавшийся в неспокойную пору ближе к спасительным лесам возле Укека, перебрался в низовья, куда после заключения мира с улусом Хулагу из-за моря стали прибывать корабли. Столица возле ханского дворца начала расти не по дням, а по часам.

Касриэль переехал сюда из Сумеркента, древнего города на реке, почти у самого моря. Там он обосновался после своего приезда в Улус Джучи. Долго дела шли кое-как. Торговля была хилая. Купцы худые. Перебивался больше мелкими ссудами. Бросил насиженное место без жалости. В Сарае тогда был еще только один базар. Места дешевые, Касриэль смог купить себе хорошее, немного в стороне от большой толкучки. За тридцать с лишним лет оно превратилось в золотое дно. Базар разросся и стал именоваться главным. Здесь стояли самые богатые лавки и конторы. Рукой подать до ханского дворца и дворов знатнейших эмиров.

Сарай теперь разросся – за день не объедешь. Полтора десятка кварталов, и в каждом свой базар, поболе того, каким был этот тридцать лет назад. Касриэль уже давно перебрался на Красную пристань – ближе к морской торговле, большим деньгам. Но и лавку на базаре не бросил. На лето нанимал сидельца, а зимой, когда уплывали последние корабли, справлялся сам. До дома рукой подать, рядом старые друзья, с которыми начинал еще в былые времена. С одним из них, соседом по лавке, он и сидел сейчас у входа, греясь на неярком по-осеннему солнце.

Увидев облаченного в коричневый халат наиба, восседающего на крепком коне из ханской конюшни, сосед спешно юркнул к себе. Грозного представителя власти, как и подобает большому начальнику, сопровождал писец: едва выйдя от эмира, Злат немедленно послал за Илгизаром, который уже приготовился было вкушать мед мудрости в медресе. Они зашли в лавку, оставив дверь открытой, чтобы не зажигать лампу.

– Вчера вечером в Сарай прискакал Могул-Буга. Решил лично присматривать за этим делом. Так что, дорогой друг, покоя мне не будет. А значит, и тебе. Хорошо должно быть всем. – Злат уселся на лавку и по русской привычке снял свою монгольскую шапочку с пером. – Ты говорил, что обещал вознаграждение за возвращение бумаг. Ничего нового? Это даже лучше. Сам понимаешь, до них никому дела нет. Эмир хочет добраться до тех, кто это сделал. Ты же сам сказал, что им явно кто-то заплатил.

Касриэль развел руками, словно хотел показать, что ему нечего добавить к ранее сказанному.

– Ты, наверное, уже догадался, для чего я взял с собой этого ученого юношу, – указал наиб на Илгизара. – Сейчас он будет говорить умные речи про диалектику и науку этого… как его… который искал неизвестное через известное?..

– Аль-Хорезми. Наука вычислений. Ее называют еще наукой неверных. Аль-Джеброй.

– Про путеводную звезду и путеводные нити мне больше нравилось. Проще и понятней. Поэтому о них тоже не забывай. Можешь что-нибудь вычислить здесь по своей науке?

– Садись вот к этому столику, обитому сукном, вот тебе мел, – пришел на помощь юноше Касриэль. – Нам постоянно приходится делать записи. Думаю, и тебе это не помешает. Мысль быстротечна и легка на подъем. Запись помогает ее удерживать.

– Давайте запишем, что нам дано. Письмо. С ним связано три человека. Один, который украл, второй, который хотел купить, и третий, который хотел заполучить его силой. Зачем оно третьему, мы знаем. Зачем второму – тоже. Что можно предположить про первого? Самое важное – зачем оно ему? – Илгизар задумался. – Давайте поищем, что связывает между собой людей, интересовавшихся письмом.

– Могул-Буга хочет найти похитителя, потому что уверен, что его козни направлены против него, – подсказал Злат.

– Авахав никак не связан с Могул-Бугой, зато связан с Алибеком, его неприятелем.

– Было бы очень здорово, если бы за всем стоял Авахав, я про это уже думал. Узнав вечером, что нукеры Могул-Буги пытались получить письмо, он нанял людей, чтобы его похитили. Подозрение сразу падет на них. Понятно, что сарайский эмир придет в бешенство, отправит жалобу хану. Ничем серьезным это в конечном итоге не грозит, но шума выйдет много. Зарубочка останется на будущее. Только что же с тем, кто самого Могул-Бугу, а точнее, его сестру на это письмо навел? И зачем? Не мог же он знать заранее, что я вмешаюсь, не дам увезти Касриэля и забрать это письмо? Ты говорил про путеводную звезду. Ею должна быть цель, с которой этот Иов приехал из Праги. Она показала бы, кто его друзья, а кто враги. Теперь мы знаем цель. Он ехал к Узбеку, чтобы получить ярлык на проезд послов из немецких городов с Янтарного моря. Давай попробуем вычислить друзей и врагов. Отдай мел Касриэлю. Настало его время попробовать силы в искусстве вычислений. Тем более что он неверный. Кому, как не ему, преуспеть в науке с таким названием?

– Можно подумать, что ты правоверный мусульманин… – обиженно буркнул Касриэль. – Попробовал бы сам.

– Я стараюсь безо всякого мела. Снабжаю вас известным. Так вы бы вычислили с помощью него хоть что-нибудь неизвестное!

Илгизар, которого оставили без мела, едва он вошел во вкус, снова попытался взять все в свои руки:

– Нужно идти назад. От нас. Здесь в последнее время генуэзцы борются с венецианцами. Они имеют здесь сторонников, хорошо знают здешние дела. Чтобы устраивать интриги, организовывать ограбления, нужно чувствовать себя тут как рыба в воде. Кто помогал этому Иову? Ведь Адельхарт утверждал, что не он. Он якобы даже не знал, зачем тот приехал. Хотя и предъявлял в миссию письмо из Авиньона. Посланник прибыл из немецких городов.

– Северным товаром торгуют венецианцы, – сразу понял его мысль Касриэль. – У них старые связи с немецкими купцами. Так что все сходится. У нас как раз венецианцы и охмуряют Тайдулу.

– Ну и что? Устремляй взор на нашу путеводную звезду и иди за ней. Можешь вычислить путь этого письма?

– Написано оно в Праге. Посланец привез его через Волынь, куда мог попасть только через Польшу и Литву. У Польши с Чехией вражда, значит, он ехал из места, куда можно добраться из обеих этих стран. Одного из немецких городов у Янтарного моря.

– Эн-Номан боится купцов, потому что считает, что за ними непременно придет кто-то другой. Похоже, он прав и на этот раз. Посланник должен был проложить дорогу немецким послам. Но сам он приехал туда из другого места. Из Праги. Даже если письмо ему привезли оттуда, тот, кто это организовал, находится далеко от Янтарного моря.

– У посланца было и другое письмо, – напомнил Илгизар. – Из Авиньона. От папы.

– Получается, без Адельхарта не обойтись. Хотя вряд ли он добавит что-то к уже рассказанному.

Все долго молчали. Меняла вертел в руках мел, которым так и не воспользовался.

– Разузнать бы, чем живут сами купцы на Янтарном море, – наконец вымолвил он. – Может статься, у них там между собой дрязги почище, чем у генуэзцев с венецианцами.

Разговор о соперничающих купцах сразу навел Злата на мысль:

– С Волынью больше кто торгует: генуэзцы или венецианцы?

– Ни те ни другие. В Венецию оттуда дорог безопасных нет, нужно добираться через Венгрию. Генуэзцы больше заняты морской торговлей. С Волынью издревле торгуют сурожане. Они сами по себе, со всеми пытаются ладить.

– Вот опять выходим на твоего Авахава. Он ведь имеет дела с Волынью?

Злату сразу вспомнились слова сурожанина: «Деньги не мои, их собрали сурожские купцы для важного дела».

– Помнишь дело о свиной ноге? Ты принес мне список похищенных монет, и сразу стала видна чужая рука, – размышлял вслух меняла. – Африканское золото, флорентийское. Хотя человек служил в генуэзской конторе. Потом и вправду выяснилось, что был он всего лишь посланцем их компаньонов. Дома Барди, банкиров самого папы.