Правда, уже тогда зародилось соперничество с земляками хана, хорезмийцами, но оно оставалось между ними. Совместные интересы ордынские мусульмане всегда защищали дружно.

Когда при Тохте пошла вверх торговля на древних караванных тропах кипчакской степи и через Бакинское море, стало усиливаться и влияние хорезмийских купцов. Все больше и больше их селилось в Сарае. Со временем они образовали отдельный квартал. За купцами пришли писцы, знатоки права, держатели постоялых дворов и харчевен. Когда эн-Номан стал лекарем хана, выходцы из Хорезма стали набирать силу при дворе и в свитах эмиров.

Борьба за место возле хана и внесла разлад между булгарскими и хорезмийскими мусульманами. До этого всем хватало места на базарах и караванных тропах, а Булгар и Хорезм издревле были связаны между собой, будучи двумя окраинами Дешт-и-Кипчак.

Когда Узбек после прихода к власти убрался подальше от запутанных и непонятных хитросплетений столичных дел в буртасские леса, влияние хорезмийцев, как ни странно, стало возрастать.

Оказавшись прямо под боком у Булгара, хан тем не менее выбрал место на другом берегу великой реки – маленький захудалый городок Мохши. До этого городом его считали только жители окрестных лесов, которые предпочли Мохши богатому и древнему Булгару, хотя сам Батый некогда устроил там монетный двор. Теперь, познав могущество богатых купцов, хан боялся больших городов. Боялся он и близости Булгара. Поэтому и окружал себя людьми пришлыми. Он все больше ценил людей ученых, знающих, повидавших свет. Почти все они были мусульманами, которые, очутившись в глуши языческих лесов, волей-неволей сплачивались, оказываясь в одной компании с хорезмийцами, для которых Мохши тоже оставался чужбиной.

Когда двор вернулся в Сарай, сразу стало видно, что хорезмийский квартал хоть и не самый большой, но уж точно самый богатый и влиятельный. В тамошних лавках водились редкие и дорогие товары, которых не было больше нигде в Сарае. Там была самая лучшая книжная лавка, а в тамошних харчевнях, кроме чая и изысканных блюд, предлагались изысканные развлечения. В этих заведениях слушали музыку, любовались танцами. В одном из них собирались любители играть в шахматы.

Сейчас, наслаждаясь утонченным ароматом драгоценного напитка, Злат вспомнил, что давно не заходил к своим приятелям, которые вот так же, смакуя золотистый чай, предавались сражениям на клетчатой доске.

С гостеприимным шейхом они распрощались поздно: тени уже лежали через всю улицу. Солнце клонилось к закату. Наримунта Эн-Номан оставил гостить у себя. Его обитель для княжича действительно была самым безопасным местом. Злату, посетовавшему на то, что юноше будет не с кем поговорить, шейх с усмешкой ответил:

– Ты вправду считаешь, что у меня нет русских мюридов?

Наверное, есть. Почему бы нет? Во дворе их ждали повозки. Одна для Илгизара с Бахрамом, которым было по пути, вторая – для Алексия и Злата, которые направлялись в русский квартал. Наиб вдруг с пронзительной очевидностью понял, что не хочет туда ехать. Почему? Там его дом. Пусть бобыльский, но на родном дворе, где живут его сестра и племянники. Родная кровь. Почему ему не хочется ехать с единоверцем, разговаривать с ним на языке, который с детства считал своим? На котором ему, маленькому мальчику, пела песни мать? Почему ему так захотелось уйти с этим стариком, чужеземцем из-за моря? Даже не ведая его настоящего имени. С этим мусульманским шакирдом, то ли буртасом, то ли мордвином, который не ест свинины и не берет в рот вина.

Может, всему виной этот монгольский халат, за долгие годы приучивший не делать различий между людьми?

Злат посмотрел на насупленного задумавшегося Алексия, и ему окончательно расхотелось ехать с ним. Как тот ни пытался сделать хорошую мину, скрыть разочарования ему не удавалось. Его дело не выгорело. Что он уедет из Орды без Наримунта, стало ясно сразу после слов Бахрама. Точнее, когда после них эн-Номан торжественно поднял руку и поклялся:

– Да будет так!

Теперь скорее небо рухнет на землю, чем произойдет иначе.

Сказочник вежливо напомнил, что дело должно быть сделано Алексием и эн-Номаном вместе, и шейх кивнул:

– Пусть он подумает об этом ночью. Я тоже. Завтра мы встретимся и обменяемся мыслями.

Злат был рад такому повороту событий и благодарен Бахраму. Он жалел незадачливого юношу, так благородно ринувшегося вызволять наиба из беды. Хотя кто ему Злат и кто он Злату? Пусть вернется к своему отцу и держится подальше от запутанных ордынских дел. Наиб посмотрел на угрюмо кусающего губы Алексия и подумал, что уйти от московских дел Наримунту так и не удастся. Вспомнился старый Кун с его словами про черные полуночные дела.

«Я ведь тоже русский. Отец мой из тех краев. Это и мои дела?» – подумалось Злату.

Вспомнились и русские мюриды эн-Номана. Наиб посмотрел еще раз на Алексия и махнул рукой:

– Поезжай! Я пойду с ними.

И стал догонять Илгизара и Бахрама.

Те отказались от повозки и шли пешком. Понять их было можно: после такого сытного угощения хотелось прогуляться. Тем более что погода к этому располагала. Словно возвращая долг за время ненастья, ярко светило солнце. От земли поднимался пар, и утоптанная улица быстро подсыхала. Только на траве, торчавшей из щелей и прижавшейся к обочинам, еще держалась влага.

Бахрам наконец возвращался в свою уединенную хижину, Илгизар держал путь в обиталище водовозов, а Злат с грустью думал, что ему идти некуда. «Провожу старика до Сарабая. Там Туртас, наверное, сидит». Солнце уже скатывалось за реку. «В закатные страны», – всплыло в памяти.

Туртаса на месте не оказалось. За столом хозяин кормил плотников, которые закончили чинить дверь. По случаю потепления очаг не разжигали, а света пока хватало с улицы, из раскрытого проема.

– Я у тебя заночую, – сказал Злат, отказавшись от ужина.

Только сейчас он почувствовал, что смертельно устал от треволнений этого безумного дня. Он посидел на бревнах, греясь в скупых лучах уходящего солнца, и, едва плотники ушли, завалился спать на лавку.

Разбудили его шум и конский топот во дворе. Кого еще принесла нелегкая? В распахнувшуюся дверь пахнуло ночным холодом и сыростью.

– Ей, хозяин! – крикнул в дверной проем властный голос.

Судя по тому, что долго не было ответа, все уже давно спали. Сначала из хозяйских покоев выглянул здоровый, как медведь, работник с дубиной и только через некоторое время появился заспанный Сарабай с лампой в руке.

– Где у тебя остановился Иов из Новгорода? – сердито спросил пришелец.

С наиба сон словно рукой сняло. Не успел Сарабай открыть рот, как он подсказал ему:

– Покажи гостю его комнату.

Хозяин, не издав ни звука, двинулся выполнять просьбу. Когда он проходил мимо ночного посетителя, Злат в колеблющемся свете лампы успел рассмотреть богатое сукно, выглядывающее из-под дорожного плаща. В дверях замер вооруженный слуга, сопровождавший приезжего. Едва гость вошел в проход пристроя, ведущий к комнатам, наиб сразу оказался за его спиной, отрезав путь к отступлению.

– Из этой комнаты за последние дни джинны унесли уже трех человек, – участливо сообщил он. – Я на твоем месте не ходил бы дальше.

– Темир! – закричал гость оставшемуся в дверях слуге.

Тот бросился к хозяину, но путь ему преградил работник с дубиной.

– Подними повыше лампу, Сарабай! – строгим голосом приказал Злат. – И скажи этому заплутавшему путнику, с кем он имеет дело.

– Перед тобой наиб эмира Сарая Богохранимого! – со всей доступной ему торжественностью изрек хозяин.

– Из тебя бы получился неплохой глашатай, – похвалил Злат. – А вот кто ты, непочтительный путник, дерзновенно разбудивший меня среди ночи? Сейчас уже, наверное, полночь?

– Вторая стража сменилась… – недовольно пробурчал подобный медведю работник.

– Ого! И с чего это тебя носит в такую пору, заплутавший искатель людей, унесенных джиннами? Ты ждешь, пока я снова спрошу о твоем имени? Хочешь испытать мое терпение?