– Илгизар! Спроси ее по-своему: она песни петь умеет? Знает какую про путника, который устал скитаться в чужом краю? Пусть споет, коль не в тягость.

– Ты знал моего отца? – вдруг спросила Юксудыр, даже не дав юноше открыть рот. Спросила по-кипчакски. Чисто сказала, без малейшего выговора.

«Вот змея!» – беззлобно усмехнулся про себя Злат.

– Видел несколько раз издали. Он большой вельможа был, а я простой писец. И матушку помню. На празднике видел как-то раз. А вот тебя не видал! – засмеялся он. – Туртас – другое дело. Он при хане состоял. Большим человеком был. С пером на шапке и золотым поясом.

Юксудыр присела возле очага, помешала кочергой угли. Потом запела негромким, но сильным и красивым голосом. Запела по-кипчакски. Старую печальную песню. Только не про путника. Про молодого воина, который умирает, раненный в чистом поле. Смотрит в синее небо, где кружит ворон, и просит передать последний привет молодой жене, которая теперь осталась вдовой.

– Даже не знаю, как отблагодарить тебя… – вздохнул Злат, когда девушка замолчала. – Илгизар! Дай-ка сюда птичку эту, что ты в печке нашел. Вот, возьми. Красивая безделушка. Девице в самый раз. – Наиб подбросил на ладони огниво, хищно блеснувшее в лучах пламени. – Туртас говорит, что это тоже ворон. Вестник, как в твоей песне.

– Он и есть вестник, – отозвалась Юксудыр. – Я уже видела такого. Тоже на огниве. – Говорила она чисто, но медленно, подбирая слова. Как люди, которые долго не пользовались родным языком. – Такой был у моей матери.

– Получается, он принес тебе какую-то весть.

– Так и должно было случиться. Священный ворон всегда прилетает к святилищу у старых дубов, на которые нисходит сила его хозяина.

– Ты про те три дуба, что стоят за оградой? – Девушка кивнула. – Тебе рассказал про них тот человек, с которым ты приехала? Знаешь, а ведь это он познакомил нас с Илгизаром. Пусть и хотел этого меньше всего. Меня послали расследовать убийство чужеземца, а в писцы дали ученика из здешнего медресе.

– Кто его убил?

– Судьба. Его убили по ошибке вместо другого человека, в чью одежду он переоделся.

– Я слышала, как он договаривался об этом с женщиной, которая к нему приходила. Они разговаривали по-кипчакски, а он не догадывался, что я понимаю этот язык.

– Эту женщину тоже убили. Примерять чужую личину порой очень опасно. Куда опаснее, чем скрывать свою. Интересно, откуда приехал этот человек в ваши леса?

– Не знаю. В лесу он все время общался только с моей наставницей, а потом она велела мне ехать с ним. Сказала, что он отвезет меня к моей семье. В дороге мы почти не разговаривали. Он был молчалив и мрачен. Все время думал. Здесь его редко навещали. Обычно он сам куда-то уходил. Я спросила его, когда мы будем искать моих родных. Он ответил, что их не нужно искать. Их нужно дождаться. Они осенью должны вернуться из степи.

– Он хорошо говорил по-вашему?

– Немного медленно. Моя наставница принимала его как своего. Когда мы подплывали к Сараю, он показал мне на эти три дуба. Их видно издалека. Потом сказал: «Это святилище бога войны».

– Не назвал имя бога?

– Когда он пропал, я осмотрела его вещи. Там была волчья шкура. Это оборотень. Человек-волк.

– У меня дома тоже валяется волчья шкура. Если моль еще не сожрала. Однако, уверяю тебя, я не оборотень.

– У него еще были грибы в коробочке. Это непростые грибы. Их едят оборотни, чтобы превращаться в волков.

– Уже и не знаю, кого теперь звать: Бахрама или Туртаса. Старик хотя бы честно сказки называет сказками.

Юксудыр даже не улыбнулась:

– Это не сказки. Я сама не раз пробовала эти грибы.

– У нас, в лесах, об этом все знают, – поддержал девушку Илгизар. – Эти грибы колдуны едят, чтобы общаться с духами. Только, если не умеючи, можно уйти к духам насовсем.

– Вот поди же. А на шее крест. Вещи тот человек забрал, что тебя сюда привел? Потом его Сарабай видел вместе с тем, кто привел этого постояльца. Птичка эта тоже этих оборотней? – Наиб недоуменно покачал головой. – Ходили в миссию к франкам, имели письмо аж от самого папы. Чудны дела твои… – Он повернул голову и прислушался. – Никак опять конь? Храпит вроде? Что-то там неладное творится.

Злат стремглав бросился к выходу и, как оказалось, вовремя. У коновязи человек пытался вскочить на лошадь, которая шарахалась и хрипела. Когда дверь открылась, он поспешно бросился к воротам. Коновязь была в глуби двора, и наиб успел наперехват.

– Совсем страх потеряли! Скоро у самого эмира лошадей красть начнут!

Ему удалось ухватить убегающего за кафтан, но тот с размаху ударил наиба, целясь в лицо. Тот уклонился и подсек противника. Тоже неудачно. Поняв, что схватки не избежать, злоумышленник повернулся к Злату лицом и выставил кулаки.

– Ах ты!.. В кулачки решил со мной поиграть?! – взъярился тот и пнул соперника в живот. При этом поскользнулся и чуть не упал.

За спиной звякнули подвески. Мелькнула тень, и через мгновение незадачливый конокрад хрипел, уткнувшись носом в грязь. Подбежал Илгизар с горящим поленом. Посветил.

– Не задави… – зябко поежился Злат, глядя, как руки Юксудыр сомкнулись на шее лежащего противника в удушающий замок. Наиб схватил его за рукав и вместе с девушкой поставил на ноги. – Куда теперь его такого девать? В дом? Он вывозился, как свинья. Вот посажу тебя в погреб до утра!

Конокрад только молча покачивался, еще не придя в себя от неласковых объятий. Злат грубо толкнул его в комнату, и тот на миг оказался между ним и очагом.

– Мать честная! – только и вымолвил наиб. – Только этого мне не хватало. Наримунт!

Злат плохо рассмотрел его недавно, но вполне достаточно, чтобы узнать. Это был литовский княжич. Услышав свое имя, он обреченно вжал голову в плечи и со злостью и отчаянием уставился на человека в монгольском халате. Лицо его было в крови, одежда во многих местах порвана.

– Сбежал, значит, – сказал Злат по-русски.

Услышав русскую речь, юноша вздрогнул и взволнованно заговорил:

– Ты русский?! Кто ты? Откуда ты меня знаешь?

– Даже не знаю, повезло тебе или не повезло. Перед тобой помощник эмира Сарая Богохранимого Хрисанф. Хотя обычно все зовут меня Златом. Так что, с одной стороны, – твой побег завершился поимкой. С другой – ты находишься под защитой закона и без ведома эмира никто не тронет тебя даже пальцем. Кроме меня, разумеется. – Наиб повернулся к девушке и Илгизару, изумленно наблюдающим, как он беседует с конокрадом на незнакомом языке, и распорядился: – Иди поставь моего коня на место. А ты принеси без лишнего шума воды умыться и пирог какой-нибудь. Если Сарабай спросит, скажи, друг ко мне пришел. А ты садись. Конокрад-неудачник. Рассказывай, что случилось.

– Помоги мне! Мой отец щедро отблагодарит тебя!

– До твоего отца месяц скакать на сменных лошадях через полсотни застав. Как это хочет сделать человек, не сумевший даже украсть коня с постоялого двора с незакрытыми воротами? Ты даже не выберешься из Сарая! Тебя схватят уже на городской заставе, если раньше этого не сделают караульщики у какого-нибудь квартала. За тобой гонятся? Как тебе удалось удрать? Можешь говорить совершенно спокойно – здесь никто не понимает по-русски.

История побега оказалась простой и незамысловатой. Когда собирались ехать обратно, Наримунту связали руки ремнем. Охранник спешил, и юноша напряг запястья, чтобы стало посвободнее. Тем более что связали его наспех, уже оседлав лошадей. В темноте удалось незаметно освободить руки. Через некоторое время впереди раздался конский топот. Навстречу двигался небольшой конный отряд. Охранники забеспокоились, и один из них дал знак спрятать юношу в кусты. Они были густые, да еще вперемешку с травой в рост человека. На дорогу стелился туман, и пленник понял, что ему повезло. Вдобавок теперь с ним был всего один охранник, и тот напряженно смотрел на дорогу. Все произошло мгновенно. Когда всадники поравнялись с Наримунтом, он спрыгнул с коня и нырнул в кусты. Сразу наткнулся на какой-то забор, перепрыгнул его и побежал между амбарами. Потом еще перелез через какую-то ограду. Немного погодя решил вернуться к дороге и пробираться вдоль нее кустами. И наконец увидел этот постоялый двор, где решил разжиться лошадью.