Продвижение и соприкосновение сарматов с греко-римскими оседлыми земледельческо-торговыми и ремесленными центрами ускорили в среде этой части кочевников процессы классообразования. Возможно, некоторые из сарматских племен, в частности населявшие Прикубанье, могли эпизодически входить в состав Боспорского или Синдского государств. И, напротив, отдельные земледельческие племена, например, меоты, могли быть включены в качестве подчиненного населения в состав сиракского союза. Некоторые исследователи допускают даже возможность возникновения у сираков примитивного варварского государственного объединения, существовавшего короткое время (Хазанов А.М., 1971, с. 83; Десятчиков Ю.М., 1974). Однако все эти объединения и союзы были непрочны и нестабильны, поскольку создавались обычно в военно-политических целях для ведения далеких и продолжительных походов, войн, совершения набегов, участия в распрях соседних государств, а потому рассыпались так же быстро, как и возникали, не имея в своей основе почти никакой экономической базы.
Надо заметить также, что статус участников этих объединений или союзов племен, по-видимому, не был равноправным. Господствующее племя, которому подчинялись или от которого находились в какой-то зависимости остальные партнеры, давало название и всему объединению — так было с савроматами, языгами и роксоланами, сираками и аорсами, а впоследствии и с аланами. В отношении последних этот процесс очень подробно описал в «Истории» Аммиан Марцеллин: аланы «мало-помалу постоянными победами изнуряли соседние народы и распространяли на них название своей народности, подобно персам»; «с течением времени они приняли одно имя и теперь все вообще называются аланами, имеют свои обычаи, дикий образ жизни и одинаковое вооружение» (Ам. Марцеллин, XXХ1, 13, 17). Собственно аланы «высоки ростом и красивы», светловолосы, быстры в движениях, внушают страх «сдержанно-грозным взглядом» (там же, XXXI, 21). Подвижность, воинственность, частые перемещения кочевников способствовали созданию этнической неоднородности племенных объединений. Поэтому вряд ли общность интересов не только племенных, но даже родовых коллективов строилась на базе кровного родства, скорее, это были новые социальные организмы, облаченные в старые формы родовой структуры, которая подкреплялась и освещалась реальной или мнимой традицией происхождения от одного предка. Однако окружающим миром савромато-сарматы воспринимались как нечто единое, монолитное, под одним именем, принадлежавшим, как правило, наиболее многочисленному, богатому и господствующему племени.
Бели уровень общественных отношений у отдельных сарматских племен, расселенных на бескрайних степных просторах Евразии, мог быть неодинаковым, то религиозные представления и культы у всего кочевого массива савромато-сарматов практически были едиными. Различались лишь формы, в которых нашли выражение эти представления.
Для суждения о них мы не располагаем письменными источниками, которые являются наиболее информативными по данным вопросам. Поэтому приходится довольствоваться анализом погребального обряда описываемых племен и сведениями о религии соседних народов.
Ираноязычие савромато-сарматов, а также культурно-исторические традиции, присущие всей индоевропейской общности, дают возможность сравнивать их религию с религией скифов, саков и других древнеиранских племен. Наиболее лаконичное определение скифской религии, которое можно применить и к савромато-сарматской, принадлежит В.И. Абаеву. Он рассматривает ее как типичный образец древних родо-племенных культов дозороастрийского Ирана и относит к разряду «естественных», поскольку скифские боги олицетворяли силы природы (небо, земля) и социальные категории (очаг, война) в противоположность зороастризму, где божества отражали абстракции: «Добрая мысль», «Власть», «Бессмертие» и т. д. (Абаев В.И., 1962, с. 447).
Возможно, пантеон божеств восточного южноуральского массива савромато-сарматских племен был ближе по своему составу и сущности сако-массагетскому, чем скифскому (Смирнов К.Ф., 1964а, с. 251). Однако это предположение не отрицает возможности сравнения и частичной реконструкции религиозных представлений савромато-сарматских племен по аналогии со скифскими. По сведениям Геродота, в состав скифского пантеона входили семь божеств (что вообще характерно для религиозных систем индоиранских и других индоевропейских народов), во главе которых стояло женское божество Табити. Можно думать, что пантеон сарматов также насчитывал семь божеств, так как культ семи богов засвидетельствован и у аланов. По сведениям анонимного автора Перипла Понта Эвксинского (V в. н. э.), г. Феодосия в Крыму «называется на аланском или таврском языке Ардавда», что значит «Семибожий» (Абаев В.И., 1962, с. 446). Наименование города «Семибожий», по мнению В.И. Абаева, говорит о том, что культ семи богов занимал центральное место в религии алан. Он вообще был прочной религиозной традицией скифо-сарматских племен, прослеживаемой от геродотовских скифов через алан до современных осетин (Абаев В.И., 1962, с. 446, 450). Но если Геродот (IV, 59) перечислил все семь скифских божеств и в пяти случаях дал их греческие и местные имена, то в сарматском, вернее аланском, пантеоне нам известно имя лишь одного божества Марса, сопоставимого со скифским и греческим богом войны Ареем. Как и в отношении скифов, древние авторы описали культовые церемонии алан, связанные только с этим божеством, что свидетельствует об особом и очень важном месте культа оружия в религиозных представлениях сарматов. «У них (аланов. — М.М.) не видно ни храмов, ни святилищ, нигде не усмотреть у них даже покрытых соломой хижин; они по варварскому обычаю втыкают в землю обнаженный меч и с благоговением поклоняются ему, как Марсу — покровителю стран, по которым они кочуют» (Ам. Марцеллин, 31, 2, 23). Из приведенного отрывка явствует, что бог войны «бурный Арей номадов» (боспорская эпитафия II–I вв. до н. э. — КБН, № 120)[5] являлся также охранителем племенной территории, а символом или кумиром его, как и у скифов, выступал меч. Имеется еще одно свидетельство Климента Александрийского о почитании меча персами, индийцами и савроматами (ВДИ, 1948, 2, с. 281). Однако в противоположность скифам (Бессонова С.С., 1983, с. 48; 1984, с. 7, 8) в савромато-сарматских могилах практически не встречается оружия в «рабочем положении» (соответствующем его положению при культовых церемониях), т. е. воткнутым в землю или поставленным острием вниз, реже — вверх, которое можно рассматривать как подтверждение и проявление культа оружия. Большой интерес вызывает лишь одно погребение или кенотаф V–IV вв. до н. э., обнаруженное на правобережье нижнего Дона. Вход из могильной ямы в одну из ниш, содержавших кости животных и инвентарь, был закрыт тремя вертикально воткнутыми копьями (Максименко В.Е., 1984, с. 167). Никаких других божеств савромато-сарматского пантеона мы не знаем. Ничего не известно и о верховном божестве. Но коль скоро женщина в сарматском обществе занимала высокое положение, а общественный строй савроматов вообще характеризуется Псевдо-Скилаком как «гинекократия», т. е. власть женщин, есть все основания думать, что во главе савромато-сарматского пантеона, как и у скифов, стояло женское божество (Абаев В.И., 1962, с. 449).
Вероятно, функционально сарматское женское верховное божество было ближе всего к образу скифской Табити в толковании Д.С. Раевского. Он рассматривает ее как божество огня во всех его проявлениях, включающее, кроме домашнего очага, жертвенный огонь, огонь небесный, в том числе солярный (Раевский Д.С., 1977, с. 92). Поэтому с поклонением именно верховному божеству может быть связан и культ огня, оставивший в погребальном обряде савромато-сарматских племен наиболее явственные следы. Но не исключена, правда, и возможность поклонения огню как одной из обожествленных стихий, что вообще характерно для индоевропейской и индоиранской традиций (Бессонова С.С., 1983, с. 29). В письменных источниках имеется лишь одно прямое указание в обрывках сочинений Нимфодора Сиракузского (III в. до н. э.) на поклонение огню сарматами, где сказано, что «савроматы» (сарматы) почитали огонь (Смирнов К.Ф., 1975а, с. 155). Судя по археологическим источникам культ огня у евразийских сарматов, особенно в савроматское время, имел самые разнообразные формы проявления. Особенно яркие следы его сохранились в южном Приуралье, где известны, правда, немногочисленные случаи трупосожжения, совершенные обычно на древнем горизонте (одно трупосожжение обнаружено в нижнем Поволжье — Синицын И.В., 1954, с. 85). Наибольший интерес представляют два кургана с трупосожжениями, исследованные на северо-востоке Оренбургской обл. (I и III Аландские группы — Мошкова М.Г., 1961, с. 119–122; 1972а, с. 62–67). В обоих случаях под насыпью курганов на древнем горизонте возводилось какое-то сооружение, скорее всего бревенчатый помост, на который укладывались погребенные и сопровождающий их инвентарь. В одном кургане было похоронено не менее двух человек, в другом — не менее пяти. Здесь же клали части туш жертвенных животных — лошади, барана, иногда в очень большом количестве. Так, в одном из Аландских курганов (№ 6) в самом центре кострища был обнаружен сплошной завал из сильно обожженных костей лошади, барана, коровы и человека. После окончания всех обрядов, связанных с погребальной церемонией, деревянный помост или какое-то другое сооружение обкладывалось огромным количеством веток, жердей, хвороста и поджигалось. Еще не полностью прогоревший костер засыпали земляной или каменной насыпью, которая также носит следы мощного огня (красная прокаленная земля, черные частью ошлакованные камни).
