Дверь распахнулась, и в карцер кубарем влетел Толик. Я с трудом сфокусировал на нем взгляд:

— А ты… чего… тут?

Толик поднялся и поморщился от гула реактора за стеной.

— Я Мишке врезал при начальнике. С его согласия, конечно.

— Зачем?

— Чтобы в карцер попасть, дурень! Ребята же волнуются за тебя, вот я и решил, что тоже пойду…

Дверь распахнулась, и в карцер кубарем влетел еще один Толик. Я помотал головой, прогоняя видение и спросил:

— Сколько я уже здесь?

— Двенадцать часов. Плохо тебе?

— Как… Двенадцать часов? Значит… еще полтора суток сидеть… странно. Я думал, я тут уже давно… ведь мне уже… — я начал загибать пальцы — …восемь раз приносили еду…

— Тебе приносили еду всего два раза, Максим.

Я замычал от тоски и стукнулся головой о стену.

— Показалось, значит. А тут недавно Марина приходила…

— Марина не приходила. Она вчера умерла, ты забыл?

Марина в углу комнаты игриво улыбнулась. Я засомневался в правдивости слов Толика.

Толик проследил за моим взглядом и нахмурился.

— Ладно… короче, Лиза как узнала, что тебя в карцер заперли, вот, просила передать… — Толик порылся в карманах и извлек крошечную белую таблетку. — на… прими. Она сказала, это чтобы стало все равно.

Я равнодушно сунул таблетку в рот. Она имела неприятный, жгучий вкус, язык сразу онемел. Неожиданно таблетка превратилась в таракана; я в ужасе выплюнул его и растоптал.

— Плохо… огорчился Толик. — у меня всего одна была.

Примерно через месяц охранник по имени Гена, молодой и явно сочувствующий нам, принес поднос с бутербродами и бутылку минеральной воды. На то, чтобы съесть все это, у нас ушло около трех дней. Еще через месяц дверь открылась и охранник увел Толика. Однако Толик почти сразу вернулся.

Я ткнул Толика пальцем, чтобы убедиться в его реальности, и спросил:

— Тебя же выпустили?

— Я опять Мишке врезал… теперь одновременно с тобой выпустят.

Мы начали говорить друг с другом, пытаясь хоть как-то отвлечься от низкого гула реактора, сводящего нас с ума, но вскоре я поймал себя на том, что отвечаю невпопад. Я замолчал, а Толик некоторое время продолжал говорить со мной, и похоже, он продолжал слышать ответы. Наконец замолчал и Толик, и гул реактора накрыл нас полностью.

Неожиданно стало тихо. Я встал, не веря в наступившую тишину и помотал головой. Мысли начали проясняться, постепенно я понял, что нахожусь в карцере не столетие, не год и даже не месяц, а всего лишь сутки с половиной. Толик тоже встал и ошеломленно посмотрел на меня.

— Это что… реактор смолк? Почему так тихо?

— Ты тоже его не слышишь? Я думал, мне кажется…

— Может, профилактика у них, отключили?

— Так просто взяли и отключили? Нет, что-то случилось.

Толик подошел к двери и посмотрел в узкое окошко.

— Никого… может, постучать? Да не услышат ведь.

В карцере стало темнеть. Я поднял глаза: тусклый плафон светил по-прежнему, однако углы заполнила тьма.

— Что за хрень?!

Мы стояли в круге света под плафоном спиной к спине, а стены исчезли, поглощенные непроглядной, черной темнотой. В абсолютной тишине где-то далеко послышалось мяуканье. Я спиной ощутил, как Толика начала бить крупная дрожь, и она усилилась, когда из темноты вышла маленькая серая кошка. Она села и спокойно начала вылизываться.

Толик медленно опустился на колени, он в ужасе смотрел на кошку, а по его щекам текли слезы.

— Я же не хотел…

— Толик, ты чего?!

— Я не хотел…

Протянув к кошке дрожащие руки, Толик на коленях пополз к ней. Кошка, не обращая на нас внимания, продолжала умываться. Я схватил Толика за плечо, но он дернулся, освобождаясь. Тогда я кинулся на него, прижал к земле и расчетливо ударил в лицо. Толик затих, а кошка, бросив на нас презрительный взгляд, ушла в темноту.

Толик плакал, размазывая кровь по лицу. Я обхватил его за плечи:

— Тихо, тихо, не надо. Что это было?

— Ты тоже видел?

— Да… кошку видел.

— Это та самая кошка… я ее убил. Когда жил в детском доме. Она… ходила в туалет где попало… ну и… ребята сказали, надо ее убрать. И я сам вызвался… взял шприц и… а теперь она пришла за мной…

— Тшшшш… — я крепко обхватил Толика, опасаясь, что он опять попытается уйти. Но Толик не пытался, он лишь плакал, уткнув разбитое лицо в колени. Внезапно я ощутил чье-то присутствие; обернувшись, я увидел Лизу.

Она стояла в темноте, зябко обхватив себя за плечи. Ей было холодно, она дрожала.

— Лиза! Иди сюда! Мы здесь! Что произошло?

Услышав мой голос, Лиза беспокойно заоглядывалась, и, словно не видя меня, сделала неуверенный шаг в сторону.

— Лиза! Я здесь!

Но Лиза не видела меня. Покрутив головой, она медленно пошла мимо нас. Я хотел встать и коснуться ее, но Толик поймал меня и, хитрым приемом вывернув руку, прижал коленом к полу.

— Идиот! Отпусти меня! — взвыл я. — Лиза же потеряется в этой темноте!

Но Толик лишь сильнее прижал меня. Лиза сделала еще шаг и вдруг, взвизгнув, провалилась в невидимую яму.

— Лиза!!!

— Придурок, это не она! Это не она!

Толик осторожно ослабил захват, и я сел.

— А вдруг она? Вдруг там… что-то такое случилось, и она теперь бродит в этой тьме…

— Я тебя сейчас отпущу, но если кинешься туда, врежу.

— Ладно, отпусти… что вообще происходит?

Во тьме медленно проявились очертания женского лица.

— Пошла прочь!!! - крикнул Толик, выставив ладонь в защитном жесте. — тебя нет здесь! Это не ты!

Из призрачных глаз выкатилась слезинка, и лицо исчезло. Толик повернулся ко мне:

— Видишь? Нас кто-то хочет выманить. Не поддавайся!

Больше часа призраки пытали нас. Я видел множество людей — мать, отца, брата, ребят из Лагеря — всех тех, кого я когда-либо любил или ненавидел. Были там и неизвестные мне люди — без сомнения, знакомые Толика. Несколько раз появлялась Лиза. Сначала она лишь выглядела испуганной, но потом я с содроганием увидел на ее голове широкую рваную рану. Лиза плакала и неловко зажимала ее рукой. На этот раз Толику все же пришлось мне врезать.

Наконец где-то в темноте с лязгом распахнулась дверь, и я услышал шаги. Сквозь темноту уверенно шел начальник. Он недовольно огляделся.